ее очень удивило выражение беспокойства, которое она уловила в устремленном
на нее взоре отца.
сказал: "Красивая! Только плохо одета".
была в плюшевой шапочке и в старом мериносовом платье.
Тусен сказала: "А вы, замечаете, сударь, что наша барышня хорошеет?" Козетта
не слышала, что ответил отец; слова Тусен были для нее откровением. Она
убежала из сада, поднялась в свою комнату, бросилась к зеркалу - уже три
месяца как она не смотрелась в него - и вскрикнула. Она была ослеплена
собой.
Тусен и со своим зеркалом. Ее стан сформировался, кожа побелела, волосы
стали блестящими, какое-то особенное сияние зажглось в ее голубых глазах.
Сознание своей красоты пришло к ней мгновенно, как ярко вспыхнувший свет, но
и другие заметили, что она хороша, и Тусен сказала об этом, и прохожий,
по-видимому, говорил о ней, - сомнений больше не оставалось. Растерянная,
ликующая, полная невыразимого восхищения, она вернулась в сад, чувствуя себя
королевой, и хотя стояла зима, она слышала пение птиц, видела золотое небо,
солнце, светившее сквозь ветви, цветы на кустах.
все ярче расцветала на нежном личике Козетты. Взошла заря, пленительная для
всех, зловещая для него.
омраченный взор Жана Вальжана с первого же дня был ранен медленно
разгоравшимся и постепенно заливавшим девушку неожиданным светом. Он
воспринял это как перемену в своей счастливой жизни, столь счастливой, что
он не осмеливался шевельнуться из опасения нарушить в ней что-либо. Этот
человек, прошедший через все несчастья, человек, чьи раны, нанесенные ему
судьбой, до сих пор кровоточили, бывший почти злодеем и ставший почти
святым, влачивший после цепей каторжника невидимую, но тяжелую цепь скрытого
бесчестия, человек, которого закон еще не освободил и который мог быть
каждую минуту схвачен и выведен из темницы своей добродетели на яркий свет
общественного позора, - этот человек принимал все, прощал все, оправдывал
все, благословлял все, соглашался на все и вымаливал у провидения, у людей,
у законов, у общества, у природы, у вселенной только одного; любви Козетты!
сердцу этого ребенка стремиться к нему и принадлежать ему всегда? Любовь
Козетты его исцелила, успокоила, умиротворила, удовлетворила, вознаградила,
вознесла. Любимый Козеттой, он был счастлив! Он не просил большего. Если бы
его спросили - "Хочешь быть счастливее?" - он бы ответил. "Нет". Если бы бог
его спросил; "Хочешь райского блаженства?" - он бы отвечал! - "Я прогадал бы
на этом".
трепетать от ужаса, как начало перемены. Он не очень хорошо понимал, что
такое женская красота, но инстинкт говорил ему, что это нечто страшное.
угнетенности, безобразия и старости на эту красоту, расцветавшую подле него,
перед ним, все торжественнее и величавее, на невинном, но таящем угрозу челе
ребенка.
То, что внушало ему душевную тревогу, для матери было бы радостью.
хороша!" - она обратила внимание на свои наряды. Она вспомнила слова
прохожего: "Красивая, только плохо одета"; это пророческое дуновение,
пронесшееся возле нее и исчезнувшее, успело заронить в ее сердце одно из
двух зерен, которые, взойдя, заполняют всю жизнь женщины, - зерно кокетства.
Второе зерно - любовь.
сущность. Она почувствовала отвращение к мериносовому платью и плюшевой
шляпке. Отец никогда и ни в чем ей не отказывал. Она сразу овладела
искусством одеваться, тайной шляпки, платья, накидки, ботинок, манжеток,
материи и цвета к лицу, - тем искусством, которое делает парижанку столь
очаровательной, столь загадочной и столь опасной. Выражение "пленительная
женщина" было придумано для парижанки.
именуемой Вавилонской улицей, не только одной из самых красивых женщин
Парижа, - а это немало, - но и одной из самых "хорошо одетых", что гораздо
важнее. Ей хотелось встретить "того прохожего", чтобы услышать его мнение и
чтобы "проучить его"! Действительно, она была прелестна и превосходно
отличала шляпку Жерара от шляпки Эрбо.
которому дано было только ползать, самое большее - ходить, видел, как у
Козетты вырастают крылья.
что у нее нет матери. Некоторые незначительные правила приличия, некоторые
условности не были ею соблюдены. Например, мать сказала бы ей, что молодые
девушки не носят платья из тяжелого шелка.
креповой шляпке, веселая, сияющая, розовая, гордая, блестящая, она, взяв под
руку Жана Вальжана, спросила:
прежние?
шкафу, где на вешалке висело ее разжалованное монастырское одеяние.
никогда не надену эти ужасные вещи! С этой штукой на голове я похожа на
чучело!
его остаться дома и говорила: "Отец! Мне так хорошо здесь с вами!" - теперь
всегда просила его пойти погулять. В самом деле, зачем нужны хорошенькое
личико и восхитительный наряд, если не показывать их?
она охотнее бывала в саду, не без удовольствия прогуливаясь перед решеткой.
Жан Вальжан, замкнувшись в себе, не показывался в саду. Он не покидал
дворика, словно сторожевой пес.
утонченную, потому что красота, сочетающаяся с простодушием, невыразима, и
нет ничего милее сияющей невинности, которая шествует, держа в руке и сама
того не подозревая, ключи от рая. Но, утратив прелесть наивности, она
приобрела очарование задумчивости и серьезности. Вся проникнутая радостью
юности, невинности, красоты, она дышала блистательной грустью.
в Люксембургском саду.
Глава шестая. БИТВА НАЧИНАЕТСЯ
любовь. Судьба, с присущим ей роковым, таинственным терпением, медленно
сближала эти два существа, словно заряженные электричеством и истомленные
зарницами надвигающейся страсти; эти души, чреватые любовью, как облака -
грозой, должны были столкнуться и слиться во взгляде, как сливаются облака
во вспышке молнии.
перестали в нее верить. Теперь нужна смелость для того, чтобы сказать, что
он и она полюбили друг друга, потому что их взгляды встретились. И, однако,
именно так начинают любить, и только так. Все остальное является лишь
остальным и приходит позже. Нет ничего реальней этих глубочайших потрясений,
которые вызывают друг в друге две души, обменявшись такой искрой.
Мариуса, Мариус не подозревал, что и его взгляд взволновал Козетту.
девушки, хотя и глядя в другую сторону. Мариус еще считал Козетту дурнушкой,
когда Козетта уже находила Мариуса красивым. Но он не обращал на нее
внимания, и она оставалась равнодушной к молодому человеку.
прекрасные глаза и зубы, приятный голос, который она слышала, когда он
разговаривал с товарищами, что у него, если угодно, неловкая походка, но в
ней есть своеобразное изящество, что он совсем не глуп, что весь его облик
отмечен благородством, мягкостью, простотой и гордостью, что, наконец,
пускай на вид он беден, но полон достоинства.
друг другу неясные и невыразимые слова, которые невнятно передает взгляд,
Козетта сначала ничего не поняла. В глубокой задумчивости вернулась она в
дом на Западной улице, куда, по своему обыкновению, перебрался на полтора
месяца Жан Вальжан. На следующий день, проснувшись, она подумала о молодом
незнакомце, который так долго был равнодушен и холоден, а теперь как будто