ли это вам удастся. Так вот какова ваша благодарность!
это показал ясней, чем раньше.
окружающим? Да ведь уже и зла не осталось, которое вы бы им не причинили!
сдерживаться и не рвать с ним окончательно. Думается мне, я не ударил бы его
и не сделал бы этого намека, если бы в тот вечер Агнес не дала мне обещания.
Но это неважно.
глаза, казалось, все время меняли цвет, но каждый их оттенок был
отвратителен.
меня. Я знаю, вы всегда были против меня в доме мистера Уикфилда.
так, тем больше ваша вина!
он преградил мне путь к двери.
одной из них.
давать мне такое преимущество над собой, проявляя столь дурной характер? Но
я вам прощаю.
только! Вы напали на меня, который всегда был вашим другом! Но поссориться
могут двое, а я не хочу быть одним из них. Хотите вы этого или нет, а я буду
вашим другом. Теперь вы знаете, что вас ожидает.
медленно, а я очень быстро), чтобы в такой неурочный час не потревожить
обитателей дома, не способствовала улучшению моего расположения духа; все же
я немного остыл. Заявив, что буду ждать от него то, чего ждал всегда и в чем
до сих пор не ошибся, я распахнул дверь, чуть не защемив его, - словно он
был огромный орех, который вложили в щель, чтобы расколоть, - и вышел. Но и
он ночевал не в этом доме, а у своей матери, и не успел я пройти сотню
ярдов, как он меня догнал.
- вы попали в скверное положение (я знал, что это так, и это еще больше меня
раздражало). Вам это не делает чести, и не в вашей власти запретить мне,
чтобы я вас простил. Я не хочу говорить об этом матери и никому не скажу. Я
решил вас простить. Но удивительно, что вы подняли руку на человека, такого,
как вы знаете, смиренного и ничтожного!
меня лучше, чем я сам себя. Если бы он стал меня укорять или негодовать, мне
было бы легче, и я оправдал бы себя в собственных своих глазах, но он
заставил меня поджариваться на медленном огне, и эта пытка продолжалась
полночи.
Урия прогуливался со своей матерью. Он приветствовал меня как ни в чем не
бывало, и мне ничего не оставалось делать, как ответить тем же. Должно быть,
я ударил его так сильно, что у него разболелся зуб. Во всяком случае, его
лицо обвязано было черным шелковым платком, а узел прятался под шляпой, и
это не очень его красило. Я узнал, что он собирается в понедельник утром
ехать в Лондон к дантисту вырывать зуб. Надеюсь, зуб был коренной.
проводил большую часть дня в одиночестве. Агнес и ее отец уже с неделю как
уехали, а мы с доктором еще не приступали к работе. За день до возобновления
наших занятий доктор собственноручно вручил мне сложенную, но незапечатанную
записку. Адресована она была мне; в самых ласковых выражениях он предписывал
мне никогда не упоминать о том, что произошло в тот вечер. Об этом я
рассказал только бабушке и больше никому. С Агнес я не мог говорить на эту
тему, и она решительно ничего не подозревала.
несколько недель, прежде чем я заметил в ней какую-то перемену. Она
совершалась постепенно, как надвигается облако в безветренный день. Сперва,
казалось, миссис Стронг недоумевала, почему доктор, обращаясь к ней, говорит
с нежным состраданием, почему советует пригласить мать, чтобы та скрасила
скучное однообразие ее жизни. Частенько, когда мы работали с доктором, а она
сидела тут же, я подмечал, как она задумывается и следит за ним памятным мне
взглядом. А потом случалось и так, что она вставала и со слезами на глазах
выходила из комнаты. Мало-помалу ее красивое лицо затуманилось от скорби, и
с каждым днем тени сгущались. Миссис Марклхем проживала в ту пору в доме, но
только и делала, что болтала, и не замечала ровно ничего.
солнечному лучу в доме доктора, доктор, казалось, все больше старел и
становился все более серьезным, но мягкость его характера, обходительность и
неусыпная забота о ней стали, - если только это было возможно, - еще
заметней. Однажды утром, в день ее рождения, она пришла посидеть у окна,
пока мы работали (так бывало и прежде, но теперь она приходила робко и
неуверенно, и вид у нес был трогательный), и я увидел, как доктор взял ее
голову обеими руками, поцеловал в лоб и поспешно ушел, слишком
взволнованный, чтобы остаться. А она застыла, как статуя, на том самом
месте, где он ее покинул, затем голова ее поникла, она стиснула руки и
зарыдала - мне трудно передать, как горько она зарыдала.
со мной, когда мы оставались с ней одни. Но ни разу она не произнесла ни
слова. Доктор бывал неистощим, придумывая для нее развлечения вне дома, и
миссис Марклхем, очень падкая до развлечений, а всем прочим часто
недовольная, с удовольствием им предавалась и на все лады восхваляла
доктора. Что касается Анни, она не сопротивлялась, когда ее вели
куда-нибудь, но казалась очень вялой, равнодушной, как будто ей ни до чего
не было дела.
проделала, должно быть, сотню миль, прохаживаясь по комнате. Но самым
странным оказалось то, что в этой сокровенной области семейного несчастья
единственное реальное утешение явилось в образе мистера Дика.
вообще что-нибудь, мне так же трудно сказать, как, пожалуй, и ему помочь мне
в этом деле. Но, как я уже упоминал в рассказе о своих школьных годах, он
безгранично преклонялся перед доктором, а подлинная привязанность, даже в
тех случаях, когда она возникает у животных к человеку, так обостряет
сообразительность, что оставляет далеко позади самый высокий интеллект. Вот
такое умное сердце, да позволено мне будет так выразиться, было и у мистера
Дика, и луч истины пронизал его насквозь.
привилегией прогуливаться вместе с доктором по саду, как он гулял раньше по
"Аллее доктора" в Кентербери. Но как только положение дел изменилось, он
начал посвящать весь свой досуг (и старался его удлинить, вставая по утрам
пораньше) этим прогулкам. Если раньше он бывал счастлив, когда доктор читал
ему свое замечательное сочинение - словарь, то теперь он чувствовал себя не
на шутку несчастным до тех пор, пока доктор не вытаскивал рукопись из
кармана и не начинал читать. Он пристрастился гулять по саду с миссис Стронг
(в те часы, когда мы с доктором работали), помогал ей ухаживать за ее
любимыми цветами и полоть грядки. Вероятно, он и десяти слов не говорил за
час, но интерес, который он проявлял к доктору и его жене, и его грустное
лицо всегда пробуждали ответное чувство в их сердцах; каждый из них знал,
что другой любит мистера Дика, а он любит их обоих. И он стал тем, чем не
мог быть никто другой, - связующим звеном между ними.
доктором по саду, с наслаждением вслушиваясь в звучание непонятных слов из
словаря; когда я думаю о том, как он тащил вслед за Анни огромные лейки или,
стоя на коленях и надев перчатки, напоминающие звериные лапы, старательно
протирал крошечные листики, проявляя, - деликатней, чем любой философ, -
самые дружеские к ней чувства во всем, что делал, и каждой струйкой, бьющей
из дырочек лейки, заявляя о своей преданности, верности и любви; когда я
думаю о том, как он не давал заблудиться своему рассудку, к которому взывало
само несчастье, и никогда не приводил за собой в сад злосчастного короля
Карла Первого и никогда не забывал о том, что происходит нечто неладное и
что следует все уладить, - когда я обо всем этом думаю, мне становится почти
стыдно при мысли о том. что сделал он, будучи не в своем уме, и что при
своем уме сделал я.
бабушка, когда мы об этом беседовали. - О! Дик еще покажет себя!
Агнес с отцом еще гостили у доктора, я обратил внимание, что почтальон
ежедневно приносит два-три письма на имя Урии Хипа, остававшегося в Хайгете
до отъезда своего компаньона, ибо было время каникул; адрес был всегда
надписан рукой мистера Микобера, который уже усвоил круглый, деловой почерк
юриста. На основании этих данных я с удовольствием заключил, что у мистера
Микобера дела идут хорошо, и был весьма удивлен, получив примерно в это
время от его любезной супруги следующее письмо:
письмо. А еще больше удивит вас его содержание. А еще больше - просьба
сохранить содержание письма в глубокой тайне. Но как жена и мать я нуждаюсь
Володихин Дмитрий
Флинт Эрик
Херберт Фрэнк
Прозоров Александр
Орлов Алекс
Володихин Дмитрий