Это был ответственный вопрос, решалась не только судьба Ушакова, но и
определялось отношение Ознобишина к людям.
Слава с надеждой посмотрел в глаза Шабунину.
- Я-то верю...
Шабунин слегка улыбнулся.
- В таком случае вместе с Ушаковым проверь обвинения по всем пунктам и
только тогда уже выходи на комитет.
Шабунин и побудил Славу размышлять о своем комсомольском долге, и в
укомоле, и дома, и в саду...
- Ты уйдешь? - спросил Ушаков дрожащим голосом. - Я тебя честью прошу!
- Отвяжись! - рассердился Слава. - Нужны мне твои яблоки!
- Пойми ты, - взмолился Ушаков. - Сегодня мой черед сторожить. Зайдет
кто из артели, увидит тебя, подумают, что я или на сторону продаю, или
товарищей угощаю.
- Ну и пусть!
- Выгонят меня из артели!
- Черт с ней, с твоей артелью! - огрызнулся Слава. - На вот, читай! - И
протянул злополучное письмо.
Слышно было, как стукнулось о землю упавшее яблоко.
- Это правда? - жестко спросил Слава.
- Сам знаешь, что правда, - отвечал Ушаков и вдруг задумался. - А
впрочем, что именно?
- Ну об артели я знаю, - сказал Слава. - А вот насчет хора и на кого
это ты работаешь у себя в деревне?
- В хоре я действительно пою, - признал Ушаков, - а в деревне вскопал
огороды двум хозяевам.
Слава не понимал: умный, интеллигентный, может быть, самый
интеллигентный юноша в Малоархангельске - и гонится за каждой копейкой!
- Ну на что тебе деньги? Ты же получаешь жалованье...
Ушаков насупился.
- На дом.
- Какой дом?
- Надо поставить дом.
- Так уж не терпится стать собственником?
- Ладно, пойдем!
- Куда?
- Ко мне.
Хотя жил Ушаков в двух верстах от города, никто у него не бывал, ходить
к нему было незачем, все дни он проводил в городе, в укомоле, а выпадало
свободное время, тратил его на свои проклятые приработки.
- Подожди, - попросил Ушаков...
Скрылся меж деревьев. Слава догадался - побежал звать сменщика.
Вернулся в сопровождении какого-то малоархангельского мещанина, пожилого,
угрюмого, в черном картузе и потрепанном пиджаке.
- Неотложное дело, Парфен Лукьянович, - объяснил он в присутствии
Славы. - Часа через два вернусь, отдежурю за вас ночь...
Пыльное шоссе - до деревни рукой подать, и все же надо быть
энтузиастом, чтобы каждую весну и осень по два, а то и по три раза на день
месить на этой дороге грязь...
Слава по дороге расспрашивал:
- Дома у тебя мать?
- И сестра.
- Большая?
- Тринадцать.
- А мать старая?
- Не такая уж старая, больная, не может работать в поле.
- А отец?
- Завалило в шахте.
- И вы вернулись сюда?
- Маме нечего делать в Горловке...
Ушаков не любил говорить о себе.
Деревня появилась как-то внезапно. Невзрачные избы, редкие деревца,
колодец с журавлем.
- Пришли, - сказал Ушаков.
Он неуверенно посматривал на бурый стожок.
- Вот и мой дом...
Нет, это не стожок, а жилье. Несколько вкопанных в землю бревен, поверх
конусообразная крыша, крытая бурой соломой, и, только внимательно
всмотревшись, заметишь над самой землей два крошечных оконца.
- Это твой дом?
Ушаков потянул на себя низенькую дверь, сбитую из трухлявых досок...
Такой бедности Слава еще не видывал! Небольшой стол, скамейка, полка на
стене, обмазанная глиной печь, на которой кто-то спит, и между окон сундучок
на земляном полу. Но стол выскоблен, доски золотятся, на земляном полу ни
соринки, стекла в окнах протерты до блеска, занавеска над полкой бела...
Со скамейки привстала старушка, на редкость аккуратная, в чистом
ситцевом платье.
Ушаков тоже ведь всегда в белоснежной рубашке, всегда тщательно
подстрижен, всегда его голубоглазое лицо открыто и ясно.
И не то удивительно, что он тщательно следит за собой, а то, как ему
удается, живя в такой каморке, соблюдать эту необыкновенную чистоту, да и
вообще непонятно, как могут жить в такой тесноте три человека.
- Это, мама, мой товарищ, - сказал Никита, - вместе работаем, -
повернулся к Славе. - Видишь? Обязательно нужно построить дом, дольше здесь
зимовать нельзя.
Возвращаясь в город, Ушаков вслух занялся арифметическими выкладками:
урожай в саду предполагается такой-то, на двенадцать человек членов артели
придется по столько-то двум хозяевам у себя в деревне он действительно
вскопал огороды, работал по ночам, а двум помог убрать огурцы и капусту,
заплатили досками и кирпичом, материалы лежат у старых хозяев в хоре поет
потому, что платят.
Относительно хора замялся, понимает, комсомольцу негоже петь в
церкви... Сестра Ксеня присматривает за соседскими ребятами.
- Я уже собрал половину того, что нужно. Не могу оставить сестру и маму
в такой халупе.
- А где будешь ставить дом?
- На этом же месте.
- А успеешь к зиме?
- Постараюсь, а не успею, задержусь еще на год.
- Как задержусь? - удивился Слава. - Разве ты куда собираешься?
- Конечно, поеду учиться.
- А как же мама?
- За мамой присмотрит сестра, большая уже девочка, а я буду помогать...
Только сейчас Слава понял, как трудно жилось Ушаковым. Он мысленно
упрекал себя, что не поинтересовался раньше жизнью Никиты. Все работники
укомола получали паек, но Никита на свой паек содержал трех человек, да еще
собирался строить для матери дом, и при этом никогда не жаловался, ничего не
просил, надеялся только на себя... Нет, сейчас погоня Никиты за приработками
выглядела совсем иначе!
- Куда же ты собираешься?
- В Москву.
- А куда хочешь поступать?
- В Институт восточных языков.
- Чего это тебя туда несет?
Ушаков смутился. Слава, однако, смотрел на него так требовательно, что
Ушакову пришлось объяснить.
- Жалко...
- Кого? - удивился Слава.
- Угнетенных. Особенно на Востоке. Я думаю, что революционеры всего
мира должны бороться против эксплуатации...
Ушаков часто пересыпал такими фразами свои выступления, но кто бы мог
подумать, что для него это не только фразы!
- Ты знаешь, я уже изучаю английский язык, - похвастался Ушаков.
Слава сегодня только и делал, что удивлялся.
- С кем же это ты его изучаешь?
- Самостоятельно...
- Удивил ты меня, Никита, - признался Слава. - Только не понимаю,
почему ты такой скрытный? Вот сходим еще в церковь, выясним с этим хором...
- А чего выяснять? - воспротивился Ушаков. - Платят, вот и пою...
- Как ты не понимаешь, это самый щекотливый вопрос.
В Малоархангельске имелись две церкви, при въезде в город и на базарной
площади, которая называлась собором.
- Ты поешь в соборе? - осведомился Слава. - Попа там как зовут?
- А зачем тебе поп?
- Ты же с ним договаривался?
- С регентом, с регентом, регент хором заведует, а не поп.
- А где его искать?
- В церкви небось торчит, он любит церковь.
- Что он - верующий?
- Какой там! Верит в одну музыку!
Василий Савельевич Крестоположенский, регент Малоархангельского собора,
и в самом деле был человек замечательный. Сын дьячка из глухого бедного
прихода, недоучившийся семинарист, призванный в царскую армию, он попал на
турецкий фронт и потерял там обе ноги. Вернувшись в родное село, создал в
селе хор, после чего настоятель Малоархангельского собора переманил его в
город.
В незапертой церкви полумрак, полосы рассеянного света врывались в
верхние окна, тускло блестела позолота.
Крестоположенского нашли у левого клироса, безногий человек на
ступеньке алтаря сортировал рукописные ноты, лицом он походил на старого
Шекли Роберт
Роллинс Джеймс
Чернецов Андрей
Сертаков Виталий
Рыбаков Вячеслав