вепря. - С тобою самим! - повторил он с легким нажимом, а это значило:
удали толмача и слуг, никому не верю! Василий подумал мгновением, не
отказать ли татарину? (И многих бед не совершилось бы тою порой!) Но
любопытство, а паче того неисходная злоба на московитов, вкупе со слухами
о московских нестроениях победили, и Кирдяпа кивком удалил из палаты
толмача-татарина и слуг, прибиравших со стола.
Кирдяпа все не понимал, куда он клонит, и опять жалел, что согласился
беседовать с глазу на глаз.
не то изучающе глядя в лицо Кирдяпе.
наклоняясь вперед. - Черкес знаешь, а Тимур-бек знаешь? Тимур-бек, о-о!
Мамай трус, грязь (он произнес татарское бранное слово, но Василий понял
вполне), Мамая кормит русский улус! Иначе его давно не стало бы в степи!
Зачем тебе, князь, Мамай?
произнес Василий. - Не нам!
протянул руку к кувшину с хмельным медом. Выпил, обтер усы, вновь и твердо
поглядел Кирдяпе в глаза: - Ты можешь поссорить Мамая с Димитрием.
Насмерть поссорить! Пускай Сарай-ака умрет! Тогда Мамай обязательно пойдет
на Дмитрия, и они погубят друг друга. Черкес доволен, Тимур-бек доволен,
степь - другой хозяин. Хозяин - ты!
Шея взмокла под суконным воротником дорогой ферязи. Татарин знал и ведал
явно больше того, о чем говорил и, быть может, обманывал в чем-то его,
Кирдяпу. Однако то, что он предлагал, было выходом всему - унынию, злобе,
безысходности, днешнему бесталанному житию...
по-русски). Ежели отец твой страшит тебя!
удоволенно наблюдал из-под ресниц нерассудливый гнев князя.
Хан посылает тебе баласы, таких нету в твоей казне! - На столешню легли
три драгоценных рубина, цена крови Мамаевых послов, как понял Василий,
когда, не выдержав сияния великолепных камней, протянул к баласам руку и
жадно забрал все три драгих камня, прикидывая, во сколько гривен серебра
потянул бы каждый из них в торгу. Ханский посол удоволенно усмехнул,
досказал, теперь уже словно приказывая:
по наказу Димитрия, и войны не будет!
отданному 31 марта 1375 года (по мартовскому счету это конец 1374-го),
схватить Сарайку, разоружить всех татар и посадить в узилища - <розно
развести>. Для отца наготове была припасена им и причина: послы-де
взбунтовались, попытались захватить княжой терем...
речь, но и узнал, кто был вдохновителем нятья послов и истребления
мамаевой <тысячи>. Когда пришел приказ Василия разоружить и розно развести
захваченных татар, Сарайка не стал медлить, ждать, когда ему, безоружному,
перережут горло. Татары, как один, взялись за сабли и после короткой
кровавой сшибки, опрокинув княжескую сторожу, не сожидавшую столь дружного
отпора, рванулись за ворота воеводского двора.
свою жизнь руководили Сарайкой и его татарами в этот последний час, но,
вырвавшись из укрепа, повел он своих дружинников не куда-то, а к
епископскому двору, и тут закончилась эта растянувшаяся на полгода
кровавая драма.
лесов, узрел сотворившуюся замятню.
захлопнул и задвинул железным засовом кованые створы дверей, после чего и
сам приник к узкому высокому окну, выходящему на площадь. Над палатами
епископа уже металось веселое пламя, татары зажгли владычный двор, но
хлынувшая толпа и пробившиеся сквозь нее ратники дружным натиском смяли
татарских богатуров, и завязалась кровавая, дикая, непредставимая, ежели
не увидеть того воочью, резня. Вой, визг и рев вздымались под небеса,
бабы, замешавшиеся в толпу, цепляя за платье, за волосы, дергали татар,
валили на землю, сами валились, разрубленные саблями. Ратники рубились
отчаянно, спасая безоружный, ополоумевший народ, страшно лязгала сталь,
кровь пятнала снег, отступающие татары отстреливались, горожане, падая
трупьем, рвались вперед и голыми руками вырывали луки и копья из рук
ордынцев. Наконец во двор ворвался конный отряд княжой сторожи, грудью
коней расшвыривая толпу, обрушились, рубя и топча, на последних
отбивающихся татаринов. И тут епископ Дионисий с крестом в руках взошел на
обрушенное, обгорелое крыльцо, и почти уже схваченный Сарайка с визгом,
перекрывшим мгновением шум на площади, выстрелил из лука в епископа,
отмщая убийце своему. Стрела пронзила епископскую мантию, не задев тела. В
следующий миг его сбили с ног. Последних татар рубили в куски, как
капусту. Вопли гасли. Опомнившаяся толпа и княжеские ратники кинулись
гасить подожженные татарами владычные хоромы.
на долгое мгновение закрыл ладонью лицо. Он видел толпы турок у стен
Галлиполи, видел уличные бои в Константинополе, казни Апокавка и то, как
по приказу василисы Анны носили по городу отрубленные руки и головы
сторонников Кантакузина... Слышал пламенные проповеди исихастов и их
противников, сам безоглядно пошел за Григорием Паламою, пытаясь в линиях и
красках выразить непередаваемую словесно сокровенную суть его учения, - и
все же того, что преподносила ему Русь, многоликая, переходящая от
безоглядного добра к безоглядной жестокости, а затем снова к добру, -
такого он в Константинополе не видел, не зрел. И потому учился днесь
постижению новой для него истины.
набегом пограбил Киш, где был убит героически защищавший острог боярин
Парфений Федорыч, и разорил все Запьянье - пожег хоромы, порубил и посек
людей, оставших в живых уведя в полон. Для большого набега на Русь у него
пока не хватало сил, и только потому Дмитрий с Мамаем не столкнулись на
пять лет ранее Куликова поля (и с исходом, не ясным ни для кого).
все историки, сведя события 1375 года к личной обиде русского боярина и
авантюре сурожского гостя, - то есть к заговору всего двух человек,
вознамерившихся вдвоем (!) обрушить московский престол, чего, заранее,
быть не могло ни при каких обстоятельствах.
литературы, большею частью, впрочем, ровно ничего не объясняющей, все эти
подкупы, доносы, зловещие убийства, выкраденные секретные бумаги, клевета,
шпионаж и прочее - были всегда. Но далеко не всегда и не в одинаковой мере
оказывались эффектны. И дело здесь вовсе не в том, что не находилось
умного предателя, или не был вовремя сделан донос, или кого-то успели
перекупить. Есть иная мера времени и иные измерения возможностей тайной
дипломатии. Проще сказать - иная пора этнического возраста наций.
никто ничего, ибо у любого володетеля среди его приближенных,
телохранителей, советников, находился кто-нибудь из асасинов и кинжал
убийцы вовремя останавливал всякого, отважившегося противустать <великому
старцу>. Монголы взяли штурмом замки асасинов и перебили их всех. В
монгольском войске и в личной охране его предводителей предателей-асасинов
попросту не было и проникнуть туда они не могли.
размежеванный изнутри, с теми самыми классовыми противоречиями, о которых
слишком много говорят и которые достаточно плохо изучают, перенося, по
методе вульгарных социологов, картину явлений позднего времени на ранние,
начальные периоды развития этносов. А там - все иначе. Добро бы, дело
касалось одной лишь науки присяжных теоретиков, но ведь подобно им думают
и политики, и главы государств, и завоеватели, способные сосчитать
количество пушек, ружей, наличных полков, но вовсе не понимающие почему и
когда возможен почти мгновенный успех при незначительных усилиях и,
казалось бы, в сходной ситуации, вооруженная до зубов армия терпит
постыдные поражения? А дело попросту в фазах этногенеза. Народ на подъеме
очень трудно завоевать. Народ в стадии стойкого гомеостаза трудно
подчинить духовно. Государство в стадии надлома или же обскурации само,
как червивое яблоко с дерева, падает к ногам победителя. Истина эта, хотя
и проста, но до сих пор неведома большинству, не ведали ее и генуэзские
купцы вместе с легатами папского престола во второй половине славного
четырнадцатого столетия, которые по состоянию Византии и по своим тамошним
успехам судили о возможностях Владимирской Руси. Да и как было не
ошибиться людям, флот которых без всякого серьезного сопротивления взял и
разграбил Гераклею, второй по значению город-крепость византийцев на
Мраморном море? Которые отстояли Галату от всех ромейских армий, дважды
уничтожали греческий флот, построенный Кантакузиным? Перевели в Галату
пять шестых константинопольского торгового оборота?! Наконец, прогнали
самого Кантакузина, для чего оказалось достаточно генуэзскому пирату
доставить морем в Константинополь молодого Иоанна Палеолога! При этом
генуэзцы ухитрились одновременно выдержать тяжелую войну со своим торговым
Русанов Владислав
Контровский Владимир
Никитин Юрий
Андреев Николай
Контровский Владимир
Конан-Дойль Артур