дни перед моим возвращением, я представлял себе только по файлам Бельбо. Из
них, в свою очередь, только один казался ясным, был выстроен в
хронологическом порядке и выглядел дневниковой записью - последний,
написанный им, скорее всего, перед самым Парижем, специально для меня или
для кого-то другого, кто - случись непоправимое - захочет разобраться, что
же произошло. Другие же отрывки, написанные им для внутреннего пользования,
как всегда, не поддавались легкой интерпретации. Только я, уже не новичок в
его конфиденциальном диалоге с Абулафией, мог их расшифровать, или хотя бы
предложить правдоподобные конъектуры.
что единственными родственниками Диоталлеви являются он и Гудрун, и наконец
что-то сказали. На вопросы типографов и корректоров Гудрун теперь отвечала
односложным - на "а" - раскрыванием рта, не выговаривая табуированное
название болезни.
своими мокрыми от сочувствия глазами. Он все знал, но стыдился, чтобы знали
другие. Говорить ему было трудно. Бельбо пишет в дневнике: "Лицо - одни
скулы". Волосы выпадали, но это из-за химиотерапии. Бельбо пишет в дневнике:
"Руки - одни фаланги".
Бельбо то, что потом сформулировал открыто, когда они увиделись в последний
раз. Бельбо начинал понимать, что увлечение Планом - злостное, что может
быть - План и есть Зло. Тем не менее, вероятно, для того чтобы
объективировать План и возвратить ему подлинное измерение - измерение чистой
мнимости, - он занес его в компьютер последовательно, элемент за элементом,
в форме воспоминаний полковника. Получилась исповедь посвященного,
открывающего самый последний секрет. Для Бельбо это была терапия: он
возвратил в литературу, пускай в литературу плохую, то, что не принадлежало
жизни.
рассказаны весьма несвязно, я попытался их воссоздать.
требовалось забрать у подруги неизвестно что - документ, справку, какую-то
ерунду, которую с тем же успехом можно было переслать экспресс-почтой.
ней на море.
Бельбо передавал не детали, а чувства, сквозь строки невозможно было
рассмотреть пейзаж, видны были только напряжение, резкость, нервозность.
Лоренца забрала что ей было надо (Бельбо ждал в баре), а потом предложила
пообедать в рыбном ресторане с террасой, выходящей на море.
бесформенные куски диалогов кучей, без абзацев и кавычек, как будто писалось
по самому свежему следу, в надежде поймать за хвост какие-то божии искры. В
общем, понятно, что они доехали докуда возможно на машине, а потом долго
спускались пешком к морю по типичным лигурийским кустейшим тропкам, цветучим
и репейным, и продрались к ресторану. Чуть они уселись, как на столике рядом
увидели "Зарезервировано для доктора Алье".
совпадение, отвечала, очевидно, Лоренца. Не хочется, чтобы Алье видел ее
здесь и с Бельбо. Почему не хочется, что в этом такого, разве Алье имеет
основания ревновать? Ну причем основания, просто из деликатности, он звал
меня пообедать, я сказала, что занята, теперь получается, что я вру. То есть
как это врешь, ты занята со мною, этого надо стыдиться? Не стыдиться, а
просто, с твоего позволения, я привыкла тактично обращаться с людьми.
вдруг застыла на месте, навстречу спускались знакомые, Бельбо их не знал,
приятели Алье, они не должны ее видеть. Унизительная сцена, она над
стремниной, поросшей оливами, опираясь на прутья плетеного парапета, с
газетой, окутывающей лицо - лопается от нетерпения немедленно узнать, что же
происходит в мире, и он в классических десяти шагах от нее, с сигаретой,
случайный путешественник-прохожий.
этой тропинке, они налетят на него самого, и налетят непременно. Бельбо
бубнил:
минимальный такт. Единственный выход - подниматься к машине прямо через
заросли, цепляясь за колючки. Задыхательное возлезание по раскаленным
оливковым уступам, Бельбо оторвал подметку. Лоренца подзуживала: ну разве не
прелестно, так гораздо романтичнее, конечно, если курить без продыху,
обязательно будет одышка.
сказала Лоренца, если Алье опаздывает, мы с ним пересечемся на автостраде,
он узнает твою машину, смотри какая хорошая погода, давай двинемся вглубь от
побережья, это будет очаровательно, выберемся на римскую автостраду и
поужинаем в окрестностях Павий.
съехать тут с дороги, это значит, посмотри на карту, что придется
карабкаться по серпантину до Ушио, потом блуждать по Апеннинам,
останавливаться в Боббио, потом неизвестно как добираться до Пьяченцы, ты
сошла с ума, нам придется еще похлеще, чем Ганнибалу и слонам. Ты существо
без всякого полета, отвечала Лоренца, и подумай только, сколько
очаровательных ресторанчиков прячется там в долинах. На подъезде к Ушио
знаменитая "Мануэлина", фрутти дель маре, двенадцать звездочек по котировке
"Мишлена".
где дожевывался десерт. Лоренца сказала, не имеет значения, тут на каждом
километре будет по сто пятьдесят волшебных местечек. В ресторан они попали,
когда там закрывали кухню, было это в чудовищной дыре, название которой, по
меткому определению Бельбо, постыдились бы нанести даже на военную карту, и
пришлось им есть переваренные макароны с баночной тушенкой. Бельбо ломал
себе голову, что же скрывается под всем этим, не случайно же Лоренца привела
его в ресторан, где ожидался Алье, она явно хотела кого-то подразнить, он не
мог понять, его или другого, она же отвечала ему, что у него идефикс.
выжженную солнцем деревушку, напоминавшую пустынностью Сицилию в воскресенье
во время сиесты в эпоху Бурбонов, большая черная собака выбросилась сбоку им
наперерез, пытаясь попасть четко под колеса. Бельбо ударил ее бампером, на
первый взгляд, ей ничего не сделалось, но когда они выскочили из машины,
стало очевидно, что у бедной твари кровь в паху, и что-то непонятное розовое
- требуха, гениталии? - высовывается из пуха, и она воет и, кажется, блюет.
Подтянулись воскресающие поселяне, начали митинговать. Бельбо хотел знать,
где хозяин, чтобы возместить убытки, но у пса хозяина не было. Пес
представлял собою, наверное, десять процентов кворума в этом богом забытом
месте, но не было известно, есть ли у него родственники, хотя в лицо его
знали все. Поступило предложение позвать сержанта полиции, прикончить пса и
покончить с делом.
нее шесть кошек. Знать не знаю кошек, тут собака, выпалил Бельбо, она
сдыхает, я тороплюсь. Кошки или собаки, нужно иметь немножечко совести,
отвечала синьора. Никакого сержанта. Общество защиты животных или больница,
в соседней деревне есть медпункт, животное удастся возвратить к жизни.
и остальными, заката не предвиделось никогда, у Бельбо было чувство, что он
вышел без штанов, но не получалось проснуться. Синьора не ослабляла хватку,
о сержанте можно было только мечтать, собака кровоточила и испускала слабые
стоны. Стенанья, выговорил филолог внутри Бельбо. Синьора на это: понятно,
стенанья, а вы чего добивались, бедный песик, нельзя было ехать внимательно?
В деревне между тем разворачивался демографический бум, Бельбо, Лоренца и
Белоусов Валерий
Буркатовский Сергей
Панов Вадим
Конан-Дойль Артур
Прозоров Александр
Куликов Роман