между тем жизнь так ценна, что не хочется жить тем, что не является жизнью.
Нескончаемость, человека - в нескончаемости голода знаний, она всегда в
противоречии с конечными целями жизни, которые, к сожалению, часто
приходится квалифицировать как несущественные. Как только мы попытаемся
воспользоваться плодами своих знаний, успокоить потребности каждого дня, мы
незаметно можем скатиться к полной тривиальности, а то и никчемности. Такова
судьба слишком большой серьезности, а он принадлежал именно к таким людям, и
не могла его спасти никакая сороковая суббота года.
багажнике "Жигулей" лежит его толстенный портфель, набитый бумагами.
Диссертация Кучмиенко, последние выпуски экспресс-информации, его заметки по
булевым функциям. Убежать и работать. Убежать и поработать. Сделанное
останется. Хватит с него страданий и всеобщего сочувствия. В страданиях нет
величия. Только в созидании!
самом же деле - час езды. Дорога уже давно кончилась, пошли две глубокие
колеи в песке, машина прыгала между этими колеями, как серая жабка-ропушка.
Карналь невольно хватался за сиденье.
ездить, обычно проскакивала.
смогла вас выкрасть из Киева.
капризны. Через минуту я сам смогу выступить вашим обвинителем.
раза - плакать... Впервые, когда погиб папа. Тогда убежала от матери,
добиралась сюда на попутных, а потом пешком по лесу. Во второй раз
действительно на этих "Жигулях", от своего же мужа. У меня был муж. Вы не
знаете... Сделал меня манекенщицей. Диктатор женских мод. Чуткий на цвета,
как пчела. Красивый, умный, но... безнадежно съеденный алкоголем. А потом
должен был быть еще один муж... Считайте, был... Вы его знаете. Сегодня...
Совинский.
поворачивать назад? Лес присел, пятился пугливо, стал на цыпочки, а потом
вдруг надвинулся угрожающе и темно, Карналь прикоснулся к Анастасииной руке.
спасал Анастасию от очень тяжкого.
воскреснуть, только что умерев. - Собственно, мы уже доехали до села, а там
- по твердому, просеками...
через каждые тридцать секунд. А вот я отъехал на расстояние часа езды от
Киева - и попробуй дать обо мне информацию хоть раз в сутки! В каком
удивительном мире нам выпало жить!
Может, это было непростительное себялюбие - перекинуть свою боль на
ближнего, а может, надеялась все же высвободиться из плена этой
непереносимой боли. Женщины, особенно красивые и избалованные, не прощают
ничьей неприступности. Если бы Карналь стал ее успокаивать или хотя бы
немного попенял за неосторожность и неразборчивость, Анастасии стало бы
легче. Но он вообще отказался говорить об этом, сделал вид, что не услышал,
интеллигентно оттолкнул ее покаяние, отбросил, построил между нею и собой
стену неприступности, и теперь надо было лезть на эту стену - и либо взять
ее приступом, либо умереть.
тот грех, какой вы имеете в виду. Только с точки зрения богословов и
диктаторов людская свобода - это возможность грешить, а истинное
благочестие, мол, не пользоваться свободой совсем из уважения и любви к
тому, кто даровал эту свободу. Вот я дарю вам свободу, но она опасна, как
райское яблочко! Растет, смотри, а не ешь...
холодно-рассудительный, почти...
догматизм - это интеллектуальная форма фарисейства. Мне всегда одинаково
враждебны были и то, и другое.
когда-либо знала. Даже это ваше бегство...
больше не сможет дать миру. Мы же пытаемся убежать преждевременно и
заблаговременно, еще и не успев ничего дать людям, да и думаем мы не о
людях, а только о себе. Спастись? А как? Отъехать от страданий и несчастий
можно за час и за полчаса, а жить все равно же целые годы! Никакой лес,
никакой пейзаж не спасут. Может, я надеялся и не на себя, а на вас,
Анастасия...
одиночество, еще большее. Но... Я слишком долго живу в безличном мире
формул, а жизнь не может быть безличной...
вещь. У нее глаза были еще больше, чем у вас. От таких глаз, теперь лишь это
постиг, наверное, устает лицо. Если бы я успел ей это сказать, может...
Какая-то мистика... Что за жизнь была у Айгюль? Война, гибель отца, песчаные
бури, зной пустыни, ашхабадское землетрясение, смерть матери, каторга
балета... Это просто невозможно вообразить...
измерения. День, час, мгновение - и вся жизнь!
я состарюсь... когда доживу до старости, когда стану совсем старым, не
покидай меня в старости, не покидай меня..." Опомнился почти мгновенно,
коснулся рукою лба.
соответствует моей внешности... Меня часто упрекают моложавостью, на что я
всегда отвечаю, что это моложавость райграса на газонах, который часто
стригут, не давая ему зацвести. Меня тоже жизнь стригла довольно часто и
безжалостно, да и теперь стрижет... Но о моем возрасте... Это категория
объективна, и она диктует человеку поведение, мысли и настроение. Во мне как
бы спорят сразу два чеховских героя. Саша из "Невесты" говорит: "Нужно
перевернуть жизнь!" А доктор из "Чайки" печально возражает: "Уже поздно
менять жизнь". Разве от этого убежишь? Но куда мы приехали?
спорышем улицу какого-то странного села.
скамеечках у ворот - женщины в черном. Киевская Русь в полусотне километров
от Киева?
сбегала куда-то, вскочила в "Жигули".
ответил Карналь.
уважать одиночество.
света. Карналь с жадностью вглядывался в мир, открывавшийся его глазам,
загадочный, затаившийся, могучий, полный скрытой борьбы, молчаливого
состязания. Такой мир открывался разве что в детстве, когда еще маленький
нырял с раскрытыми глазами в Зеленом озере. Мальчишкам страшно хотелось
проникнуть в подводное царство, причаститься к его тайнам. Там переживал
почти первобытные чувства. Мираж глубины, золотисто-красные нити водорослей,
побелевшие стебли, буйные чащи, пересечения радуг, разноцветные колебания,
зависшие в невесомости зеленые рощи без корней, бородатый роголистник,
молчаливая нагота, неустойчивые законы равновесия - все образовывало мир
призрачный, обманчивый, ненастоящий и именно поэтому особенно
привлекательный: в детстве устаешь от будничной реальности.
Анастасии тоже как бы излучалось тонкое тепло, которое несло на своих волнах
ароматы молодого женского тела и первозданно пьянящий дух леса.
Ларссон Стиг
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей
Шилова Юлия