глаза. Очевидно, тень загадочной Женьки Колпакчи с разными глазами еще
бродила в этом семейном доме.
что, нужно полагать, у них нашлось о чем поболтать.
окончания, и Валя с Иваном Павлычем слушали меня с таким выражением, как
будто именно мне предстояло в ближайшем будущем отдать командующему
последний рапорт о том, что нашими войсками занят город Берлин: Валя
спросил, почему мы не форсируем Вислу, и от души огорчился, когда я
ответил, что не знаю. Что касается Севера, если судить по его вопросам, я
командовал не эскадрильей, а фронтом.
голос, чтобы не услышала Катя, я рассказал некоторые подробности, о
которых не упоминалось в печати. Недалеко от палатки капитана, в узкой
расщелине скалы, были найдены могилы матросов - трупы были положены прямо
на землю и завалены большими камнями. Медведи и песцы растащили и
перемешали кости - один череп был найден в трех километрах от лагеря, в
соседней ложбине. Очевидно, последние дни капитан провел в одном спальном
мешке с поваром Колпаковым, который умер раньше него. На письме к Марии
Васильевне было написано сперва: "Моей жене", а потом исправлено: "Моей
вдове". Под правой рукой капитана было найдено обручальное кольцо с
инициалами М.Т. на внутренней стороне ободка.
одной стороне был миниатюрный портрет Марии Васильевны, а на другой -
прядь черных волос, и, отойдя к окну, Иван Павлыч надел очки и долго
рассматривал медальон. Так долго рассматривал он, вытирал платочком усы и
снова рассматривал, что, в конце концов, мы с Валей подошли к нему и,
обняв с обеих сторон, повели и посадили в кресло.
будет семнадцать лет. Трудно поверить.
кладбище, посадил цветы и нанял сторожа покрасить решетку.
Сивцев-Вражек покормить младшего и вернулась со старшей - той самой,
которая в будущем подавала надежды стать знаменитой артисткой. Во всяком
случае, по мнению Кириной мамы, покойная Варвара Рабинович со всей своей
знаменитой школой "не годилась в подметки" этой девочке, которая еще в
грудном возрасте умела великолепно "брать голос в маску", а теперь читала
Пушкина не хуже знаменитого Степаняна.
между прочим, о борьбе с грызунами в траншеях. Я спросил, удалось ли ему,
в конце концов, доказать, что у змей от возраста меняется кровь, или это
так и осталось в науке загадкой. Он засмеялся и сказал, что да, удалось.
двух часов мы ждали, пока пленные немцы пройдут мимо нас, - лучше он
начаться не мог! Это был день, когда вдруг сверкнуло в душе и осталось
навеки ослепительное сознание победы. Еще она не была напечатана черными
буквами на газетном листе, еще многие должны были отдать за нее жизнь, но
уже она была ясно видна в том неуловимом "чувстве возвращения", которое
было, казалось, разлито повсюду. Жизнь возвращалась на старые места, война
сделала их совсем другими, и странным, молодым ощущением столкновения
нового и старого была полна Москва лета 1944 года.
четверти одиннадцать, и Валя сказал, что нужно немедленно бежать на
двенадцатый этаж. Лифт был полон, и мы пошли пешком - совершенно напрасно,
потому что дорогой выяснилось, что на двенадцатый этаж нельзя попасть
иначе, как лифтом. Но мы каким-то образом все же добрались, и великолепная
вечерняя Москва открылась передо мной, стеснив сердце горячим и острым
волнением. Мы с Катей переглянулись улыбаясь. Взявшись за руки, мы стояли
у какой-то стены. Как бы не торопясь, озарялось багровыми вспышками
спокойное небо, а потом прямо над нами быстро летели вверх и медленно вниз
пестрые цветные огни.
обществе о том, как мы нашли экспедицию "Св. Марии", и второе - разговор
со следователем о Ромашове. Как ни странно, эти дела были связаны между
собой, потому что еще из Н. я послал в прокуратуру копию моего объяснения
с Ромашовым на Собачьей Площадке.
от работника Особого отдела на Н., который снимал с меня допрос, когда в
Москве разбиралось дело. Теперь оно, не знаю почему, было передано в
гражданские инстанции и пересматривалось - тоже не знаю почему. Незадолго
до моего отъезда из Н. мне сообщили, что в Москве следствие потребует от
меня каких-то дополнительных данных.
придется снова войти в утомительную и сложную атмосферу этого дела, я
немного расстраивался - отпуск был бы так хорош без него!
приглашен к следователю, который вел дело Ромашова...
барьером. Широкие старинные скамьи стояли вдоль стен, и самые разные люди
- старики, девушки, какие-то военные без погон - сидели на них, дожидаясь
допроса.
фамилия: Веселаго - и, так как было еще рановато, занялся перестановкой
флажков на карте, висевшей в приемной. Карта была недурна, но флажки
далеко отставали от линии фронта.
круглый, солидный голос, что на одно мгновение я почувствовал себя плохо
одетым мальчиком, грязным, с большой заплатой на штанах.
Николай Антоныч закрыл ее и сел на скамью с немного оскорбленным видом. Я
встретил его в последний раз в метро летом 1942 года - таков он был и
сейчас: величественный и снисходительно-важный.
Прошло семнадцать лет с тех пор, как я сказал ему: "Я найду экспедицию, и
тогда посмотрим, кто из нас прав". Знает ли он, что я нашел экспедицию?
Без сомнения. Но он не знает - в печати об этом не появилось ни слова - о
том, что среди бумаг капитана Татаринова обнаружены бесспорные,
неопровержимые доказательства моей правоты...
меня, и невольное быстрое движение пробежало по бледному большому лицу;
"Узнал",- подумал я весело. Он узнал - и отвел глаза.
Сложная задача! Очевидно, он успешно решил ее, потому что вдруг встал и
смело подошел ко мне, коснувшись рукой шляпы.
слово. Но и у меня была минута, когда я решил, как нужно держаться с ним.
ленточки, продолжал он. - Откуда же сейчас? На каком фронте защищаете нас,
скромных работников тыла?
наш гражданский долг, - прибавил он с почтительным выражением. - Я
полагаю, что вы, как и я, вызваны по делу Ромашова?
это мнимо значительное молчание!
общество должно освободиться от него - и как можно скорее.
лицемерия. Но я был обыкновенным человеком, и мне захотелось сказать ему,
что если бы общество своевременно освободилось от Николая Антоныча
Татаринова, ему (обществу) не пришлось бы возиться с Ромашовым.
Николая Антоныча: он подошел, потому что боялся меня.
свое начинание, и хочу от души поблагодарить вас за то, что вы положили на
него так много труда. Впрочем, я рассчитываю сделать это публично.
жизнь были друзьями. Он предлагал мне мир. Очень хорошо! Нужно сделать
вид, что я его принимаю.
бледных щеках - так он оживился. Все прошло и забыто, он теперь
влиятельный человек, почему бы мне не наладить с ним отношения? Вероятно,
Николаев Андрей
Лукин Евгений
Афанасьев Роман
Каменистый Артем
Белов Вольф
Перумов Ник