Чтение 144–й страницы книги ~Педагогическая поэма~

сельсовета Сергей Петрович Гречаный был снят. Мусий Карпович, приехав в
колонию ковать коней, был приветливо встречен колонистами.

- А-а, Мусий Карпович, ну как дела?

- Э, хлопцы, нехорошо так, недобре так, опаскудили человека: када ж я
сидев и папа-мама не говорив?

- Ша, дядя, - сказал Задоров. - Лучше никогда не пей: от водки память
портится.

На педагогических ухабах

Добросовестная работа была одним из первых достижений колонии имени
Горького, к которому мы пришли гораздо раньше, чем к чисто моральным
достижениям.

Нужно признать, что труд сам по себе, не сопровождаемый напряжением,
общественной и коллективной заботой, оказался маловлиятельным фактором
в деле воспитания новых мотиваций поведения. Небольшой выигрыш получался
только в той мере, в какой работа отнимала время и вызывала некоторую
полезную усталость. Как постоянное правило, при этом наблюдалось, что
воспитанники наиболее работоспособные в то же время с большим трудом
поддавались моральному влиянию. Хорошая работа сплошь и рядом соединялась
с грубостью, с полным неуважением к чужой вещи и к другому человеку,
сопровождалась глубоким уважением, что исполненная работа освобождает от
каких бы то ни было нравственных обязательств. Обычно такая трудолюбивость
завершалась малым развитием, презрением к учебе и полным отсутствием
планов и видов на будущее.

Я обратил внимание на обстоятельство, что, вопреки первым моим
впечатлениям, колонисты вовсе не ленивы. Большинство из них не имели
никакого отвращения к мускульному
усилию, очень часто ребята показывали себя как очень ловкие работники, в
труде были веселы и заразительно оживлены. Городские воришки в особенности
были удачливы во всех трудовых процессах, которые нам приходилось
применять. Самые заядлые ленивцы, действительные лежебоки и обжоры, в то
же время совершенно были не способны ни к какому преступлению, были
страшно неповоротливы и неинициативны. Один такой, Галатенко, прошел со
мной всю историю колонии, никогда не крал и никого ничем не обидел, но
пользы от него было всегда мало. Он был ленив классическим образом, мог
заснуть с лопатой в руке, отличался поразительной изобретательностью в
придумывании поводов и причин к отказу от работы и даже в моменты больших
коллективных подьемов, в часы напряженной авральной работы всегда
ухитрялся отойти в сторону и незаметно удрать.

Нейтральность трудового процесса очень удивила наш педагогический
коллектив. Мы слишком привыкли поклоняться трудовому принципу,
становилась необходимой заботой более тщательная проверка нашего старого
убеждения.

Мы заметили, что рассматриваемый уединенно трудовой процесс быстро и
легко делается автономным механическим действием, не включенным в общий
поток психологической жизни, чем-то подобным ходьбе или дыханию. Он
отражается на психике только травматически, но не конструктивно, и поэтому
его участие в образовании новых общественных мотиваций совершенно
ничтожно.

Такой закон представился нам несмоненным во всяком случае по отношению
к неквалифицированному труду, какого тогда очень много было в колонии. В
то время самообслуживание было очередной педагогической панацеей.

Ничтожное мотивационное значение работ по самообслуживанию,
значительная утомляемость, слабое интеллектуальное содержание работы уже в
самые первые месяцы разрушили нашу веру в самообслуживание. По своей
бедности, правда, наша колония еще долго его практиковала, но наши
педагогические взоры уже никогда не обращались на него с надеждой. Мы
тогда решили, что очень бедный комплекс побуждений к простому труду прежде
всего определяет его моральную нейтральность.

В поисках более сложных побуждений мы обратились к мастерским. К концу
первого года в колонии были кузнечная, столярная, сапожная, колесная и
корзиночная мастерские. Все они были плохо оборудованы и представляли
собою первоначальные кустарные примитивы.

Работа в мастерских оказалась более деятельным фактором в деле
образования новых мотиваций поведения. Самый процесс труда в мастерских
более ограничен: он составляется из последовательных моментов развития и,
стало быть, имеет свою внутреннюю логику. Ремесленный труд, связанный с
более заметной ответственностью, в то же время приводит к более очевидным
явлениям ценности. В то же время ремесленный труд дает основания для
возникновения группы мотиваций, связанных с будущем колонистов.

Однако средний этап мотивационного эффекта в результате ремесленного
обучения оказался очень невзрачным. Мы увидели, что узкая область ремесла
дает, правда, нечто, заменяющее антисоциальные привычки наших
воспитанников, но дает совершенно не то, что нам нужно. Движение
воспитанника направлялось к пункту, всем хорошо известному: довольно
несимпатичному типу нашего ремесленника. Его атрибуты: большая
самоуверенность в суждениях, соединенная с полным невежеством, очень
дурной, бедный язык и короткая мысль, мелкобуржуазные идеальчики кустарной
мастерской, мелкая зависть и неприязнь к коллеге, привычка потрафлять
заказчику, очень слабое ощущение социальных связей, грубое и глупое
отношение к детям и к женщине и, наконец, как завершение, чисто
религиозное отношение к ритуалу выпивки и к застольному пустословию.

Зачатки всех этих качеств мы очень рано стали наблюдать у наших
сапожников, столяров, кузнецов.

Как только мальчик начинал квалифицироваться, как только он
основательно прикреплялся к своему верстаку, он уже делался в меньшей мере
коммунаром.

Интересно, что в очень многих колониях, строивших свой мотивационный
баланс на ремесле, я всегда наблюдал один и тот же результат. Именно такие
ребята, сапожники в душе, винопийцы, украшенные чубами и цигарками,
выходят из этих колоний и вносят мелкобуржуазные, вздорные и
невежественные начала в жизнь нашей рабочей молодежи.

Бедный по своему социальному содержанию, ремесленный труд становился в
наших глазах плохой дорогой коммунистического воспитания. В начале второго
года выяснилось, что воспитанники, не работавшие в мастерских или
работавшие в них временами, а исполняющие общие и сельскохозяйственные
работы, в социально-моральном отношении стоят впереди "мастеровых". Нужно
небольшое усилие с нашей стороны, чтобы увидеть: улучшение мораль-
ного состояния отдельных групп воспитанников происходит параллельно
развитию хозяйства и внедрению коллектива в управление этим хозяйством.

Однако вот это самое небольшое усилие было сделать не так легко.

Слишком широкая многообразная стихия хозяйства чрезвычайно трудно
поддается анализу со стороны своего педагогического значения. Сначала в
хозяйстве мы склонны были видеть сельское хозяйство и слепо подчинились
тому старому положению, которое утверждает, что природа облагораживает.

Это положение было выработано в дворянских гнездах, где природа
понималась прежде всего как очень красивое и вылощенное место для прогулок
и тургеневских переживаний, писания стихов и размышлений о божьем величии.

Природа, которая должна была облагораживать колониста-горьковца,
смотрела на него глазами невспаханной земли, зарослей, которые нужно
было выполоть, навоза, который нужно было убрать, потом вывезти в поле,
потом разобрать, поломанного воза, лошадиной ноги, которую нужно было
вылечить. Какое уж тут облагораживание!

Невольно мы обратили внимание на действительно здоровый
хозяйственно-рабочий тон во время таких событий.

Вечером, в спальне, после всяких культурных и не очень культурных
разговоров, нечаянно вспоминаешь:

- Сегодня в городе с колеса скатилась шина. Что это за история?

Разнообразные силы колонии немедленно начинают чувствовать обязанность
отчитываться.

- Я воз осматривал в понедельник и говорив конюхам, чтобы подкатили к
кузнице, - говорит Калина Иванович, и его трубка корчится в агонии в
отставленной возмущенной руке.

Гуд поднимается на цыпочки и через головы других горячится:

- Мы кузнецам сказали еще раньше, в субботу сказали...

Где-то на горизонте виднеется весьма заинтересованная положением
вытянутая физиономия Антона Братченко. Задоров старается предотвратить
конфликт и весело бросает:

- Да сделаем...

Но его перебивает ищущий правды баритон Буруна:

- Ну, так что же, что сказали, а шинное железо где?

Братченко экстренно мобилизуется и задирает голову - Бурун гораздо
выше его:

- А вы кому говорили, что у вас шинное железо вышло?

- Как кому говорили? Что ж, на всю колонию кричать?

Вот именно в этот момент вопрос можно снять с обсуждения, даже
обязательно нужно снять. Я говорю Братченко:

- Антон, отчего это сегодня у тебя прическая такая сердитая?

Но Братченко грозит сложенным вдвое кнутом кому-то в пространство и
демонстирует прекрасного наполнения бас:

- Тут не в прическе дело.

Без всякого моего участия завтра и послезавтра в хозяйстве, в кузнице,
в подкатном сарае произойдет целая куча разговоров, споров, вытаскивания
возов, тыканья в нос старым шинным железом, шутливых укоров и серьезных
шутов. Колесо, с шиной или без шины, в своем движении захватит множество
вопросов, вплоть до самых общих:

- Вы тут сидите возле горна, как господа какие. Вам принеси да у вас
спроси.

- А что? К вам ходить спрашивать: не нужно ли вам починить чего-нибудь?
Мы не цыгане...