Чтение 144–й страницы книги ~Жюльетта~

которая намерена убить своего ребенка, сделавшись твоим заклятым врагом, она
заслуживает уничтожения, как бешеный дикий зверь.
Я вновь заключила Аглаю в объятия и употребила все свое искусство,
чтобы ее смятение было погребено под лавиной изощренных ласк она постепенно
успокоилась, забыла все сомнения, и, наконец, покорно согласилась на все {В
самом деле, чего только нельзя добиться от женщины, заставив ее испытать
оргазм. Опыт подсказывает, что едва лишь ее влагалище оросится соком, как
она будет готова на самую неслыханную жестокость если женщины, от рождения
склонные к злодейству, удосужатся обратить внимание на свои эмоции, они
согласятся, что существует неразрывная связь между физическими ощущениями и
моральными извращениями. Чем быстрее они поймут это, тем шире сделается круг
их удовольствий, ибо они научатся бросать зерна своего сладостолюбия в
благодатную унавоженную почву, из которой вырастают дивные цветы
наслаждения. Приведу один пример: прежде у Арсинои было единственное
удовольствие - совокупляться. Ей попался опытный любовник - либертен,
который, уловив момент, когда она находилась в состоянии экстаза, предложил
ей совершить злодейство. После чего Арсиноя заметила, что ее удовольствие
возросло десятикратно и еще больше усилило ее похоть. Таким образом она
обогатила свой репертуар. Этого может добиться любая женщина, стоит лишь
последовать примеру Арсинои и подсыпать в блюдо одного удовольствия пряную
приправу другого. Всякая непристойность влечет за собой другую, и чем больше
пряностей вы добавите к плотским утехам, тем счастливее будет ваша жизнь.
(Прим. автора)}. Увлекаемая моими пагубными речами, эта маленькая
очаровательная бестия дошла до такой стадии, где ей ничего не оставалось,
кроме как продлить свое наслаждение мыслью о мести одним словом, я искусно
подвела ее к оргазму в тот самый момент, когда она в своем воображении
расправлялась с матерью. Только после этого мы встали с постели.
- Итак, мой друг, - объявила я Сбригани, - настал момент заняться
нашими жертвами, собирай своих людей, пусть они закуют их в кандалы.
Первым делом схватили мать и бросили ее в подземелье замка, где вскоре
к ней присоединилась графиня. Она ничего не могла понять и была изумлена до
крайности. Аглая тоже была здесь.
- Чудовище! - обратилась я к синьоре Донис. - Справедливость требует
сделать тебя жертвой собственного злодейства.
- Что я слышу? Ах, коварная дрянь, разве не твоими стараниями был
задуман этот заговор?
- Ха, ха! Я просто хотела вывести тебя на чистую воду и заставить
сознаться в твоих тайных преступных замыслах, но теперь ты в наших руках, и
мне не надо больше притворяться.
Когда наступила ночь, я велела привести обеих пленниц в салон, который
синьора Донис превратила в арену для своих ужасов. Аглая, по-прежнему
твердая в своем убеждении, подстегиваемая моими гневными словами, с
удовольствием наблюдала за происходящим ее ничуть не трогали ни трагическая
участь, ожидавшая ее бабушку, ни жестокие мучения, уготовленные матери. Я
догадалась заранее сообщить ей, что дьявольский замысел графини созрел в ее
голове не без помощи старухи, и истязания начались.
Они происходили в полном соответствии с планом синьоры Донис, только
вместо того, чтобы быть главной исполнительницей, кровожадная женщина
сделалась их объектом. Мы с Аглаей легли в большую ванную и принялись
ласкать друг друга всевозможными способами, а на нас лилась кровь бедных
женщин, которых нещадно колол кинжалом Сбригани. Здесь, к чести Аглаи, я
должна добавить, что она держалась великолепно, постепенно переходя от
одного удовольствия к другому, а затем - к экстазу, и ее исступление
находилось на высшей точке вплоть до самого окончания операции, которая,
кстати говоря, была достаточно продолжительной. Сбригани употребил большое
искусство, чтобы продлить пытку и, как вы, наверное, догадываетесь, увенчал
ее тем, что совершил содомию с обеими жертвами, которые испустили дух в его
объятиях.
Я от души поблагодарила своего изобретательного супруга за отменный
спектакль и добавила:
- Теперь мы полноправные хозяева этого дома. А ты, Аглая, - продолжила
я, - видишь перед собой плоды моего преступления: оставаясь подругой твоей
матери, я получила бы только часть ее богатств, а теперь все стало моим.
Огонь, который ты разожгла в моем сердце, горит до сих пор, и я хочу
включить тебя в свою свиту, вместе с Элизой и Раймондой. Однако наряду с
удовольствиями это сопряжено и с некоторыми услугами: как и все мы, ты
должна будешь лгать, изворачиваться, воровать, соблазнять, идти на любое
преступление, если это нам выгодно или доставляет радость. Итак, у тебя есть
выбор: встать под наши знамена или обречь себя на лишения. Что ты скажешь?
- О, моя любовь, я никогда не оставлю вас, - воскликнула девушка со
слезами умиления на глазах. - И выбор этот диктует мне не мое положение, не
страх перед нищетой, но мое сердце, а оно целиком принадлежит вам.
Сбригани, еще не остыв от возбуждения, не остался безучастным зрителем
этой трогательной сцены: его горящие глаза и восставший член говорили о том,
что он не прочь совокупиться, а слова его подтвердили это:
- Клянусь спермой Сатаны! - зарычал он. - Вот теперь я очень жалею о
той твари, которую только что прикончил, поэтому придется изнасиловать
дочку. А ну-ка, подержи ее, Жюльетта.
Не дожидаясь моей помощи и дрожа от нетерпения, распутник схватил Аглаю
и своим мощным органом, одним толчком, совершил дефлорацию. Едва лишь кровь
из девственной вагины запятнала белые стройные бедра, как итальянец выдернул
инструмент, перевернул девушку на живот, похотливо заржал и всадил его в ее
зад.
- Что будем делать с ней, Жюльетта? - деловито осведомился он,
продолжая совокупляться. - Еще минуту назад мы могли бы найти покупателя на
ее спелые плоды, но теперь они сорваны, и я даже не представляю, зачем нам
эта сучка. Я больше не вижу в ней ничего пикантного и интересного, ей, я бы
сказал, недостает характера и пыла. Позволь дать тебе совет, дорогая: лучше
всего вновь соединить вместе это семейство, как это сделала когда-то
Природа, и оставить его в покое. Кстати, я уже предвкушаю мучительную смерть
этого ребенка, одна лишь мысль об этом, - лопни мои глаза! - вот-вот
заставит меня кончить.
Признаюсь честно, друзья мои, что в тот момент моя врожденная
жестокость отмела в сторону все прочие соображения: негодяй прекрасно знал
мою слабость, и неожиданная струйка нектара, обдавшая жаром мое влагалище,
вынесла Аглае окончательный приговор.
- Сейчас ты отправишься следом за своей семейкой, - заявила я девочке,
- нас возбуждает мысль отдать тебя в руки смерти, а мы из той неисправимой
породы людей, которые из всех законов признают лишь собственную страсть.
Несмотря на ее пронзительные крики и отчаянные мольбы, мы отдали ее
лакеям, и пока эти негодяи забавлялись с ней, как им вздумается, Сбригани
неустанно ласкал меня. Скоро наши рабы от удовольствия перешли к жестокостям
и, изрыгая мерзкие оскорбления по адресу той, перед которой совсем недавно
склоняли голову, они стали истязать ее. Напрасно Аглая простирала ко мне
свои прекрасные руки, моля о поддержке и пощаде, напрасно звала меня - я не
обращала на нее никакого внимания. Кажется, несчастный ребенок что-то
бормотал о наших тайных утехах, умоляя меня вспомнить те удовольствия,
которые я испытала в ту ночь - я оставалась глуха. Уносясь куда-то
далеко-далеко на волнах страсти Сбригани, который неистово содомировал меня,
я ощущала что угодно, только не сочувствие к этой девочке, ибо в тот момент
я превратилась в ее обвинителя и палача.
- Возьмите хлысты, - приказала я лакеям, - и выпустите всю кровь из
этой аккуратной задницы, которая доставила мне ночью такое наслаждение.
Аглаю уложили на узкую скамью, привязали веревками, а ее голову,
вставленную в железный ошейник, повернули так, чтобы я могла вдоволь
целовать ее рот, не выпуская из своего зада член Сбригани, которого в это
время порол слуга синьоры Донис. В каждой руке я сжимала и массировала по
лакейскому члену, а оба лакея обрабатывали плетьми обольстительное тело
нашей жертвы. В самый разгар этой сцены я испытала второй молниеподобный
оргазм, а когда, наконец, обратила взгляд на очаровательные ягодицы девушки,
они были в таком жутком состоянии, что невозможно было узнать некогда
атласную кожу. Я велела снять свисающий с потолка канделябр и подвесить к
потолочному крюку Аглаю за волосы после чего ее ноги широко растянули в
стороны, привязали их веревками, я вооружилась многохвостовой плетью с
железными наконечниками и принялась терзать самые чувствительные места
девичьего тела, причем не менее двух третей ударов пришлись на развернутое
влагалище. Больше всего меня забавляли конвульсивные движения находящейся в
полуподвешенном состоянии жертвы: она то подавалась назад, уклоняясь от
ударов, сыпавшихся спереди, то делала выпад вперед, когда я целила в ее
заднюю часть, и каждый из этих акробатических трюков стоил ей очередного
клока роскошных волос. А когда в голове у меня мелькнула неожиданная и в
высшей степени удачная мысль, я извергла из себя третий поток спермы,
впрочем, извержением это назвать трудно, потому что это был настоящий
приступ, едва не лишивший меня чувств. Моя идея настолько захватила
Сбригани, что он тут же решил осуществить ее. Мы велели вырыть во дворе три
глубокие ямы. В две из них по грудь закопали обеих женщин, в третью, более
глубокую, поставили Аглаю и засыпали так, чтобы из земли торчала только ее
голова и чтобы она могла видеть перед собой плоды своей чудовищной
безрассудности, и оставили ее умирать медленной смертью. Пистолетный выстрел
избавил нас от старой няньки, и мы, нагрузившись тяжелой добычей, немедля
отправились в столицу папской вотчины, где нас встретили две наши служанки,
ожидавшие нашего прибытия в заранее условленном месте.
Въезжая в Рим, я восторженно воскликнула: - Ах, Сбригани, наконец-то мы
в этой величественной столице мира! Как полезно поразмыслить над этим,
прямо-таки напрашивающимся, сравнением между Римом древности и Римом
сегодняшним. С каким сожалением, с каким отвращением я буду смотреть на
статуи Петра и Марии, установленные на алтарях Беллоны и Венеры. Признаться,
на свете мало вещей, которые так будоражат мое воображение. А вы, бедняги,
оболваненные религией и униженные ею, - морщилась я, разглядывая лица
современных римлян, пытаясь обнаружить в них хоть что-то напоминающее о