другой комнаты слышно. Вечером спрашивал себя: "Да как он это выполнит?
Какие возможности?" Я зашел к нему, рассказывал Сербин, говорю: "О чем вы,
полковник?" Он засмеялся - все, мол, думаю, вот приговорит нас Гонсалес к
смерти, а как проведет? Силами своих судейских офицеров? Не такая уж сила.
Надо посоветоваться с ним. И снова засмеялся. И глаза чудные!
прекратить процесс, пока вовсе не спятил полковник. Ребята меня послали к
вам. Арестовать Гонсалеса, такая просьба. Прикажите - мигом засадим в
такую тюрьму, чтобы и сам забыл, где он.
и обратился к Пеано и Каплину: - Ваше мнение, друзья?
себе, а следовательно, и Гамову. Он уже давно вынашивает план расплатиться
собственной жизнью за все то зло, что причинил множеству людей, когда
командовал террором.
следовательно, и вины на вас больше, чем на нем. Вспоминаю, в самом начале
нашего правления он как-то признался мне, что придет час расплачиваться
кровью за свои грехи. Я расценил это как неверие в нашу победу, от
торжествующего врага пощады не ждать. Но, уверен сейчас, он предвидел
расплату и после нашей победы. Надо принимать меры.
Гамов руководил нами всеми, но моим подлинным начальником всегда были вы.
Я сочту себя подлым предателем, если оставлю вас на расправу. Армия в моем
распоряжении, я подниму ее, когда вы прикажете.
покорна Гамову и вам. Но сейчас она не понимает Гамова, его поступки не
одобряются. Мы объявим его больным, изолируем, пока он воротится в
нормальное состояние. Предвижу в армии взрыв, если Гонсалес объявит
фанатичный приговор. Армия не потерпит казни того, кто привел ее к победе.
знает свою роль. Мы захватим дворец правительства в считанные минуты.
Охрана Черного суда будет сразу изолирована. И если кто окажет
сопротивление, пусть потом пеняет на свою мать, что родила его.
растерзают, если не принесу от вас решения разогнать этот отвратительный
Черный суд.
Что армия дружно поднимется против Гамова во имя защиты его от него самого
было, естественно, хорошо. Но пока было преждевременно призывать силу к
восстанию против справедливости - а суд провозглашен именно для
восстановления справедливости, я не имел права забывать об этом.
Гонсалеса. Это крайняя мера может стать возможной, если не останется
другого выхода.
нашей казни, когда Гонсалес вынесет последний в своей карьере смертный
приговор. Вмешательство армии потребуется, если Гонсалес прибегнет к своим
силам, чтобы немедленно привести приговор в исполнение. Он думает, что он
арбитр высшей справедливости, - покажем, что есть и повыше судия: все
человечество.
новых путей в стратегии не относится к числу его достоинств, но
практические решения он осуществляет быстро и решительно. - Сразу же, как
Гонсалес огласит свой приговор, вы ответно объявите референдум. Если Гамов
попробует возражать, вы признаете его больным. А с Гонсалесом мы справимся
мигом - офицеры Каплина ворвутся внутрь, разоружат охрану и изолируют
Гонсалеса, а понадобится - и Гамова.
Омаром Исиро, чтобы он не прерывал стереопередач, иначе вы в нужную минуту
можете и не увидеть, что я просигналил.
надумали просить его о помощи.
кивнул мне. Я вспомнил, как по его лицу катились слезы, когда он говорил
по стерео о том, как ждет Гамов референдума. Он страшился тогда за своего
больного полковника, не меньше страшился и теперь. Впервые я чувствовал,
что с радостью сделаю все, чтобы его страхи рассеялись.
накопившихся бумаг. Меня заполонило успокоение, первое в эти дни. Я
откинулся в кресле, закрыл глаза, все снова и снова анализировал
многоугольник сил, схватившихся в противоборении на суде и за его
пределами. Как в прошлые годы при расчете перспектив военной кампании, я
перебирал в мозгу, кто за меня, кто против, кто безразличен и каково
влияние всех этих сил на ход событий.
многоугольник точно взвешенных мною причин и следствий уже завтра ворвется
еще одна непредугаданная мощная сила. И, ошеломленный ее появлением, я на
какое-то время сочту ее чуть ли не сверхъестественной.
суда.
выкладывался. Я предвидел новую яркую речь, убедительное перечисление
собственных провин, смиренное раскаяние, что все же пришлось их совершать.
Так бы поступил я, будь на его месте. Но он повел себя по-иному.
что говорили обвинители и защита. Он благодарит всех за старание, с каким
изучили его поступки за время войны. Но не может ни к кому присоединиться,
как к единственно точному истолкователю его действий. Дело в том, что и
обвинители, и защитники одинаково правы во всем, что предъявляли ему и что
отвергали. Одни утверждали "да!", другие возглашали "нет!" Но истина была
в том, что совершались удивительные события, и в них одновременно
присутствовало и "да", и "нет".
Бибер, указывая, что исторические процессы идут сквозь свои собственные
утверждения и опровержения. Важно лишь, что побеждает - опровержение или
утверждение, - а кто победит, нужно ценить по единственному критерию -
конечному результату.
наказаны, - говорил Гамов. - А защита столь же убедительно установила, что
возникающее зло - попутная неизбежность и предотвратить его невозможно,
если не обрывать историческое развитие. И еще установила, что благо, к
которому мы стремились, в каждом конкретном случае много весомей попутного
зла. А уж если взять конечный итог, объединение мира, уничтожение самой
возможности войны, то и разговора нет - результат оправдывает все лишения,
он колоссален сравнительно с частным страданием отдельных людей. Вот так
строила свои аргументы защита. И ее аргументы по первой видимости
убедительней обвинений. Не верней ли вместо суда над победителем устроить
ему апофеоз, не на виселицу посылать, а увенчать короной из цветов?
- продолжал Гамов. - А в глубоких умах всегда живет стремление проникнуть
дальше внешности, постигнуть те движения и силы, которые являются
истинными причинами событий. Попытаемся и мы с вами сейчас преодолеть
видимость событий и проникнуть в их реальную глубину.
Все давали свои критерии. Семипалов доказывал, что в каждом важном случае
создаваемое нами благо значительней попутного зла. Бибер утверждал, что
благостный конечный результат оправдывает все кочки, все ямины, по которым
шла история. Но есть одно обстоятельство, объединяющее все аргументы
защиты. Она глядит на историю как бы со стороны. Ее оценка - глазами
стороннего наблюдателя, а не муками барахтающегося в огне участника. И тут
мы подходим к мучительной проблеме нашей жизни: благо чаще всего всеобще,
зло чаще всего конкретно. И потому у них свои критерии событий. И все
чудовищно меняется, когда одно и то же событие оценивается по двум
несхожим критериям справедливости.
после поражения Фердинанда Вакселя и Марта Троншке произвел воздушное
нападение на наши незащищенные города. С оперативной точки зрения это было
ему выгодно, поднимало дух у населения и союзников - не все потеряно,
борьба продолжается. И нам показывало: рано торжествовать победу, ваш
успех - только частная военная удача, надо усиливаться для решающей
схватки. В общем, каждая сторона извлекала какие-то свои выгоды из
воздушного налета кортезов. Можно было бы, по Семипалову, судить, на чьей
стороне зло злее, на чьей добро добрее. А если учесть и нашу воздушную
Посняков Андрей
Пехов Алексей
Самойлова Елена
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Ильин Андрей