Глеб, открыто пренебрегая правилами для заключённых (выговорить ему сегодня
за это! надо же беречь себя!) с обеда опоздал. Тем временем Симочку надолго
послали в другую группу произвести переписку и приёмку приборов и деталей,
она вернулась в Акустическую уже перед шестью -- и опять не застала Глеба,
хотя стол его был завален журналами и папками, и горела лампа. Так она и
ушла на лекцию, не повидав его и не подозревая о страшной новости -- о том,
что вчера, неожиданно, после годичного перерыва он ездил на свидание с
женой.
страхом следила за стрелками больших электрических часов. В начале девятого
они должны были остаться с Глебом одни... Маленькая, легко уместившаяся
между стеснёнными рядами, она не была видна из-за соседей, так что стул её
издали казался незанятым.
полька на последних тактах. Все почувствовали это и оживились. Сменяя друг
друга и впопыхах чуть смешанные с пенистыми брызгами изо рта, над головами
слушателей проносились крылатые мысли:
особенности производства... Пять типов производственных отношений... Переход
к социализму невозможен без диктатуры пролетариата... Скачок в царство
свободы... Буржуазные социологи всё это прекрасно понимают... Сила и
жизненность марксизма-ленинизма... Товарищ Сталин поднял диалектический
материализм на новую, ещё высшую ступень!.. Чего в вопросах теории не успел
сделать Ленин -- сделал товарищ Сталин!.. Победа в Великой Отечественной
войне... Вдохновляющие итоги... Необъятные перспективы... Наш
гениально-мудрый... наш великий... наш любимый...
восемь. От регламента ещё даже остался хвостик.
четвёртого ряда. Она поднялась и, волнуясь, что все смотрят на неё и слушают
её, спросила:
действительно, это всё так ясно, так убедительно... Почему же они пишут в
своих книгах наоборот? Значит, они нарочно обманывают людей?
деньги! Их подкупают на сверхприбыли, выжатые из колоний! Их учение
называется прагматизм, в переводе на русский: что выгодно, то и закономерно.
Все они -- обманщики, политические потаскухи!
пепельной головой.
недостатков фигуры: верхняя часть его, как бы жакетик, плотно облегал осиную
талию, но на груди не был натянут, а собран в неопределённые складки. При
переходе же в юбку, чтоб искусственно расширить фигуру, он заканчивался
двумя круговыми, вскидными на ходу, воланчиками, одним матовым, а другим
блестящим. Невесомо тонкие руки Симочки были в рукавах, от плеча
волнисто-свободных. И в воротнике была наивно-милая выдумка: он выкроен был
отдельно долгим дорожком той же ткани, и свисающие концы его завязывались на
груди бантом, походя на два крыла серебристо-коричневой бабочки.
лестнице, у гардеробной, куда она вышла их проводить после лекции. Стоял
гам, толкотня, мужчины наспех влезали в шинели и пальто, закуривали на
дорогу, девушки балансировали у стен, надевая ботики.
вечернее дежурство Симочка обновляла платье, сшитое к Новому году. Но
Симочка объясняла девушкам, что после дежурства едет на именины к дяде, где
будут молодые люди.
нём и спрашивали, где куплен этот креп-сатен.
похвалами, она вошла в Акустическую. Заключённые уже сдавали в стальной шкаф
секретные материалы. Через середину комнаты, обнажённую после относки
вокодера в Семёрку, она увидела стол Нержина.
погашена, ребристые шторки стола -- защёлкнуты, секретные материалы --
сданы. Но была одна необычность: центр стола не весь был очищен, как Глеб
делал на перерыв, а лежал большой раскрытый американский журнал и раскрытый
же словарь. Это могло быть тайным сигналом ей: "скоро приду!"
и печатку (лаборатории опечатывались каждую ночь). Симочка опасалась, не
пойдёт ли Ройтман опять к Рубину, и тогда каждую минуту придётся ждать его
захода в Акустическую, но нет, и Ройтман был тут же, уже в шинели, шапке, и,
натянув кожаные перчатки, торопил заместителя одеваться. Он был невесел.
он напоследок.
Заключённые дружно уходили на ужин. Не улыбаясь, наблюдая за последними
уходящими, Симочка прошлась по лаборатории. Когда она не улыбалась, лицо её
выглядело очень строгим, особенно из-за долгонького носа с острым хребетком,
лишавшего её привлекательности.
висевшие на окнах, сегодня сняли в стирку. Три окна остались теперь
беззащитно-оголённые, и из черноты двора можно подглядывать, притаясь.
Правда, комнату вглубь не увидят -- Акустическая в бельэтаже. Но невдалеке
-- забор и прямо против их с Глебом окна -- вышка с часовым. Оттуда видно --
напролёт.
дежурная вышла.
связывая с часовым, взгляд которого туда не проникал. На пороге этой тесной
каморки она прислонилась к толстой полой двери и закрыла глаза. Ей не
хотелось сюда даже войти без него. Ей хотелось, чтоб он её сюда втянул,
внёс.
волнение её ещё увеличивалось, и щёки горели сильней.
бремя!..
Всего только пять годиков!
спинку как живого человека.
чёрный сгусток всего враждебного любви -- часовой с винтовкой.
порхнула к своему столу, села, придвинула трёхкаскадный усилитель,
положенный на стол боком, с обнажёнными лампами, и стала его рассматривать,
держа маленькую отверточку в руке. Удары сердца отдавались в голову.
безмолвном коридоре. Через опустевший без вокодерских стоек простор он
увидел Симочку ещё издали, притаившуюся за своим столом как перепёлочка за
большой кочкой.
было смущено, даже сумрачно.
поцеловать, а она его остановит -- ведь окна открыты, часовой смотрит.
объяснил:
он опёрся о стол и, стоя, сверху вниз, смотрел на неё. -- Если нам не
помешают, нам надо сейчас... переговорить.
глядя на Симочку, деловыми движениями Нержин доставал и развёртывал разные
книги, журналы, папки -- так хорошо известную ей маскировку.
лицо. Её мысль была, что субботний вызов Глеба к Яконову давал теперь злые
плоды, его теснят или должны услать скоро. Но почему ж он прежде не
подойдёт? не поцелует?..
глотнула.
справа и слева голову и прямым взглядом посмотрел на девушку. Но прямоты не
было в том взгляде.
два стола, озарённые четырьмя верхними, двумя настольными лампами и
простреливае мые взглядом часового с вышки.
опускавшаяся между ними.