свою дочь Серафиму.
я уже был у графа, который сказал мне:
герцог Лерма поручал тебе составлять докладные записки; у меня тут есть
одна, которую я хочу сделать твоим пробным камнем. Я сейчас познакомлю
тебя с ее содержанием: речь идет о составлении акта, который расположил бы
широкие круги в пользу моего управления. Я уже распустил слух, что застал
дела крайне расстроенными; теперь же необходимо воочию показать двору и
городу то бедственное положение, до которого доведено королевство. Нужно
нарисовать такую картину, чтобы она поразила народ и помешала ему сожалеть
о моем предшественнике. Затем ты превознесешь те мероприятия, к коим я
прибег, чтобы сделать царствование короля славным, его владения цветущими,
а его подданных совершенно счастливыми.
причин, по коим можно было негодовать на прежнее правительство; в ней,
помнится мне, было десять параграфов, и самый маловажный из них мог
встревожить любого доброго испанца. Затем, пропустив меня в небольшой
кабинет, соседствовавший с его собственным, он предоставил мне работать на
свободе. Итак, я принялся составлять свою записку возможно тщательнее.
Сперва я излагал тяжелое положение, в котором находилось королевство:
финансы расстроены, королевские доходы отданы в руки откупщиков, флот
уничтожен. Затем я указывал на ошибки лиц, управлявших государством при
прежнем монархе, и на плачевные последствия, к которым это могло привести.
Наконец, я изображал королевство в опасности и так резко порицал прежнее
управление, что, судя по моему меморандуму, уход герцога Лермы был
величайшим счастьем для Испании. Сказать по правде, я, хоть и не испытывал
никакой неприязни к павшему сановнику, все же не прочь был отлить ему ату
пилюлю. Такова уж человеческая природа.
успокаивал умы, искусно внушая народу блестящие надежды на будущее. Граф
Оливарес выглядел у меня поэтому как восстановитель, ниспосланный небесами
для спасения нации; я сулил золотые горы. Одним словом, я настолько пошел
навстречу пожеланиям нового министра, что он, казалось, был изумлен, когда
прочел мою работу до конца.
составить такой доклад. Знаешь ли ты, что написал вещь, достойную
статс-секретаря? Я уже не удивляюсь тому, что герцог Лерма пользовался
твоим пером. Твой стиль сжат и даже элегантен; но я нахожу его, пожалуй,
слишком естественным.
их, и по этим исправлениям я заключил, что он (как уже говорил мне
Наварро) любил изысканные и туманные выражения. Тем не менее, хотя он и
добивался благородного или, вернее сказать, вычурного стиля, однако же
оставил нетронутыми добрых две трети моей записки и, чтобы показать мне,
насколько он удовлетворен, к концу моего обеда прислал мне с доном Рамоном
триста пистолей.
возвращением ко двору, что он и не преминул сделать.
на вашу милость. Жалеете ли вы теперь о том, что покинули свое уединение?
Да здравствует граф Оливарес! Это совсем другого рода хозяин, чем его
предшественник. Ведь герцог Лерма заставил вас промучиться несколько
месяцев, не платя вам ни пистоля, несмотря на всю вашу преданность, а граф
уже дал вам такое вознаграждение, на которое вы осмелились бы рассчитывать
только после длительной службы.
свидетелями счастья, которое вам выпало, или чтобы они, по крайности, о
нем узнали.
собирался сейчас с тобой поговорить. Нисколько не сомневаюсь, что они с
крайним нетерпением ждут от меня известий, но я откладывал свое сообщение
до того времени, пока не увижу себя на прочном месте и не сумею с
уверенностью сказать им, остаюсь ли я при дворе или нет. Теперь же, когда
я твердо стал на ноги, ты можешь отправляться в Валенсию, как только тебе
заблагорассудится, чтобы известить этих сеньоров о моем нынешнем
положении, которое я рассматриваю как дело их рук, ибо без них я,
безусловно, никогда не решился бы отправиться в Мадрид.
Альфонсо вскоре узнают о вашем теперешнем положении! Какую радость я им
доставлю рассказом о том, что с вами случилось! Ах, почему я уже не у
ворот Валенсии? Но скоро я буду там. Оба коня дона Альфонсо готовы. Я
пущусь в дорогу с одним из графских лакеев. Прежде всего, мне приятно
будет путешествовать вдвоем, а, кроме того, вы сами знаете, что ливрея
первого министра пускает пыль в глаза.
секретаря; а, между тем, сам (быть может, еще более тщеславный, чем он)
разрешил Сипиону поступить так, как ему хотелось.
как я хочу дать тебе еще одно поручение. Мне нужно послать тебя в Астурию,
чтобы отвезти деньги моей матери. Я по забывчивости пропустил срок, в
который обещал доставить ей сто пистолей; ты же сам обязался передать их
ей в собственные руки. Такого рода обещания должны быть столь святы для
всякого сына, что я горько упрекаю себя в этой небрежности.
не напомнил вам об этом. Но погодите, через шесть недель я дам вам отчет в
исполнении обоих этих поручений: я успею переговорить с сеньорами де
Лейва, завернуть в ваш замок и вновь побывать в городе Овьедо, который не
могу вспомнить, чтоб не послать к дьяволу три с половиной четверти его
населения.
еще сто для него самого, так как мне хотелось, чтоб он с блеском совершил
задуманное путешествие.
отпечатать наш меморандум; не успел он появиться в свет, как тотчас же
стал предметом всех мадридских разговоров. Народ, охотник до всяких
новшеств, был в восторге от этого произведения; истощение казны,
нарисованное в ярких красках, возбудило его против герцога Лермы, и если
даже не все рукоплескали ударам, которые наносились там бывшему министру,
то все же многие их одобряли, Что же касается пышных обещаний графа
Оливареса и, между прочим, того, что он посулил путем разумной экономии
покрывать государственные расходы, не обременяя подданных, то они ослепили
всех граждан без исключения и утвердили их в том высоком мнении о его
талантах, которого они уже прежде держались. Словом, весь город огласился
славословием в его честь.
лишь в том, чтобы с помощью этого меморандума привлечь к себе народное
расположение, пожелал заслужить это последнее каким-нибудь подлинно
похвальным и полезным для короля мероприятием. Для этого он воспользовался
идеей императора Гальбы (*201), то есть выжал сок из некоторых лиц,
темными путями нажившихся на управлении королевскими регалиями. Когда он
выкачал из этих пиявок кровь, которой они насосались, и вновь наполнил
королевскую казну, то вознамерился сохранить ее в целости, добившись
отмены всех пенсий, не исключая и своей собственной, равно как и всех
пособий, выдававшихся за счет короля. Чтобы выполнить этот замысел,
который невозможно было осуществить, не меняя всего характера управления,
он поручил мне составить новую записку, формулу и содержание коей мне
указал. Затем он порекомендовал мне, насколько возможно, возвыситься над
обычной простотой моего стиля, дабы придать моим фразам больше
благородства.
блеска, ваше сиятельство получит требуемое.
дело, призвав на помощь красноречивый гения архиепископа гренадского.
хранящимися в королевской казне, и употреблять их только на нужды
королевства, ибо это - священный фонд, который следует беречь, чтобы
держать в страхе всех недругов Испании. Затем я разъяснял государю (ибо
для него предназначалась записка), что, упраздняя все пенсии и пособия,
выдаваемые из регулярных его доходов, он еще не лишал себя этим
удовольствия награждать тех из своих подданных, которые заслужат его
милость, поскольку он имел возможность, не трогая своей казны, давать им
крупные награды: для одних у него есть вице-королевства, губернаторства,
рыцарские ордена, воинские звания; для других - командорства и доходы с
них, титулы с правом юрисдикции и, наконец, всякого рода бенефиции для
лиц, посвятивших себя духовному служению.
трех дней, но, к счастью, я составил ее во вкусе своего господина,
который, увидев, что она написана с пафосом и нашпигована метафорами,
осыпал меня похвалами.
места, - вот хорошо отчеканенные выражения. Смелее, друг мой! Я предвижу,
что ты будешь мне весьма полезен.
Контровский Владимир
Никитин Юрий
Дальский Алекс
Прозоров Александр
Афанасьев Роман
Березин Федор