Сердце сдает очень быстро, это хорошо для него, хорошо и для нас, мы можем
только добросовестно исполнить наш долг и бороться шприцем с камфарой, что
едва ли даст серьезные результаты. Перед финалом он будет много спать и
видеть приятные сны, это я, кажется, могу вам обещать, а если перед самым
концом сна может и не быть, переход все равно произойдет быстро и незаметно,
и он отнесется к нему довольно равнодушно, уверяю вас. В сущности, так
всегда бывает. Я знаю смерть, я давно служу при ней, ее переоценивают,
поверьте мне! Могу сказать вам, что ничего особенного тут нет. Ведь нельзя
же те мучения, которые в некоторых случаях ей предшествуют, относить за счет
самой смерти, они - дело переменчивое и могут послужить жизни и привести к
выздоровлению. Но о смерти ни один человек, если бы он ожил, ничего не смог
бы толком рассказать, ведь смерть не переживают. Мы приходим из тьмы и
уходим во тьму, между этим лежат переживания, но начало и конец, рождение и
смерть нами не переживаются, они лишены субъективного характера, как
события, они целиком относятся к сфере объективного, вот как обстоит дело.
Таков был способ гофрата утешать близких. И мы надеемся, что он этим
немножко поддержал такую разумную женщину, как фрау Цимсен да и его
предсказания почти полностью сбылись. В эти последние дни ослабевший Иоахим
спал целыми часами и, вероятно, видел во сне то, что ему приятно было
видеть, допустим - сны о жизни на равнине и об армии а когда он просыпался
и его спрашивали, как он себя чувствует, умирающий неизменно отвечал
невнятно, что ему хорошо и он счастлив, хотя пульса почти не было и он в
конце концов даже не ощущал укола иглой при инъекции тело потеряло
чувствительность, его можно было жечь и рвать, честного Иоахима это уже не
касалось.
И все же после приезда матери с ним произошли большие перемены. Так как
бриться ему стало не под силу и он уже неделю-полторы этого не делал, а
волосы росли чрезвычайно быстро, то его восковое лицо с кроткими глазами
скоро оказалось обрамленным густой черной бородой - военной бородой, ибо так
отрастает она у солдат в походе впрочем, эта борода, как все говорили,
очень украшала его, придавая особенно мужественный вид. Да, Иоахим из юноши
вдруг превратился в зрелого мужа, благодаря этой бороде, и не только ей. Он
жил ускоренными темпами, словно раскручивавшаяся пружина от часов, он
галопом проносился через возрасты, которых ему не было суждено достигнуть в
условиях обычного времени, и за последние сутки превратился в старца.
Ослабление сердца вызвало отечность лица, придававшую ему изнуренный вид
настолько, что у Ганса Касторпа возникло впечатление, будто умирание - это
мучительный труд, хотя сам Иоахим, у которого то и дело затемнялось
сознание, этого, видимо, не замечал особенно сильно отекло лицо вокруг губ,
что было, вероятно, связано с сухостью и нервной расслабленностью внутренней
полости рта, поэтому Иоахим, разговаривая, мямлил, точно глубокий старик, -
впрочем, этот недостаток его очень сердил: только бы ему от него
освободиться, лепетал он, и все будет хорошо, да вот эта проклятая штука
ужасно мешает.
Что он разумел под этим "все будет хорошо", оставалось довольно
неясным во всяком случае, особенно бросалась в глаза вызванная его
состоянием склонность выражаться загадочно, он не раз высказывал вещи,
имевшие двойной смысл, как будто знал и не знал, и однажды, должно быть
содрогаясь в душе от предчувствия близкого уничтожения и даже как будто
придавленный этим, заявил, покачав головой: так ужасно он себя еще никогда
не чувствовал.
Потом он стал замкнут и неприветлив, даже невежлив оставался глух ко
всяким выдуманным утешениям и прикрасам, не отвечал на них, смотрел перед
собой отчужденным взглядом. А после того, как приглашенный Луизой Цимсен
молодой пастор с ним помолился, - к великому огорчению Ганса Касторпа, на
нем оказались не брыжи, а лишь обыкновенный воротничок, - в манере Иоахима
обращаться с людьми появилось что-то официально-служебное, он выражал свои
желания только в форме кратких приказов.
В шесть часов вечера он начал делать какие-то странные движения: то и
дело проводил правой рукой с золотой цепочкой браслета по одеялу вдоль
бедра, потом слегка приподнимал кисть и, точно соскабливая что-то или
сгребая, вел руку обратно, как будто это что-то тянул к себе и собирал.
В семь часов он умер Альфреда Шильдкнехт находилась в коридоре, при
нем были только мать и двоюродный брат. Он сполз с подушки и коротко
приказал, пусть его поднимут повыше. Пока фрау Цимсен, обхватив сына за
плечи, выполняла приказ, он как-то торопливо пробормотал, что ему нужно
немедленно составить и подать прошение о продлении его отпуска, и тут-то,
пока он это говорил, и совершился "быстрый переход", за которым Ганс Касторп
благоговейно следил при свете закутанной красным настольной лампочки. Взор
Иоахима словно надломился, сведенные бессознательным напряжением черты
разгладились, болезненная одутловатость вокруг губ быстро исчезала, затихшее
лицо стало опять прекрасным - красотою юности и уже созревшей
мужественности: так это свершилось.
Луиза Цимсен, рыдая, отвернулась, поэтому именно Ганс Касторп кончиком
безымянного пальца закрыл веки неподвижному и бездыханному Иоахиму и бережно
сложил ему руки на одеяле. Потом стал рядом и заплакал, по его щекам бежали
слезы, которые некогда так обжигали щеки английского морского офицера, - эта
прозрачная влага, столь щедро и горестно льющаяся по всей земле в каждое
мгновение, что ее именем назвали земную юдоль - долиной слез, - этот
щелочно-соленый продукт желез, который исторгается из нашего тела
потрясающим нервы, мучительным страданием. Касторпу было также известно, что
в этом продукте содержится немного муцина и белка.
Явился гофрат, извещенный сестрой Бертой. Он был здесь всего полчаса
тому назад и сделал укол камфары, только мгновение быстрого перехода он
пропустил.
- Н-да, для него это уже позади, - сказал он, отняв стетоскоп от
умолкшей груди Иоахима и выпрямляясь. Потом пожал матери и кузену руку и
соболезнующе кивнул головой. Постоял с ними еще немного у постели Иоахима,
глядя на неподвижное молодое лицо с бородой солдата. - Безумный мальчик,
безумный человек, - сказал он через плечо, кивая на покоившегося Иоахима. -
Хотел действовать силком, знаете ли, - конечно, вся эта история с его
службой на равнине была принуждением и насилием над самим собой, - служил, а
самого лихорадило, но хоть плыть, да быть. Поле брани влекло его, понимаете
ли, - он вырвался от нас на поле чести, вояка этакий. Но воинская честь была
для него смертью, а смерть - если хотите, это можно и перевернуть... словом,
он теперь как бы доложил на том свете "имею честь явиться". Да, безумный
мальчуган, безумный человек. - И он ушел, длинный, сгорбившийся, сутулый.
Перевозка тела Иоахима на родину была делом решенным, и фирма "Берггоф"
позаботилась обо всем, что для этого было необходимо и что в таких случаях
считалось общепринятым и приличным. Мать и кузена избавили почти от всех
хлопот. На другой день Иоахим, покоившийся в шелковой рубашке с манжетами и
с цветами на покрове, озаренный матовым светом снежного зимнего дня, казался
еще красивее, чем сейчас же после своего перехода. Из его лица исчезла
всякая тень напряжения похолодев, оно приняло чистейшую форму и в ней
окончательно застыло. Завитки коротких темных волос упали на неподвижный
желтоватый лоб, казалось сделанный из благородного, но хрупкого материала,
что-то среднее между воском и мрамором, а в слегка волнистой бороде выступал
красиво изогнутый полный и гордый рот. К этому челу очень подошел бы древний
шлем, что и высказали многие посетители, которые пришли проститься с ним.
При виде этой телесной формы, некогда принадлежавшей Иоахиму, фрау Штер
с упоением разрыдалась.
- Герой! Просто герой! - крикнула она несколько раз и потребовала,
чтобы на его похоронах играли "Эротику" Бетховена{275}.
- Да помолчите вы! - зашипел на нее стоявший рядом Сеттембрини, он и
Нафта оказались в комнате одновременно с ней и Сеттембрини был искренне
взволнован. Простерев обе руки, указывал он присутствующим на Иоахима, как
бы призывая их к скорби: - U giova otto ta to im atico, ta to tima ile!*
- то и дело восклицал он.
______________
* Такой симпатичный, такой достойный юноша! (итал.).
А Нафта, все такой же натянутый и скованный, не глядя, язвительно
шепнул ему:
- Рад видеть, что, кроме свободы и прогресса, вы способны также
воспринимать и серьезные события.
Сеттембрини молча проглотил это замечание. Может быть, он чувствовал,
что события дали временное превосходство Нафте и его воззрениям, может быть
именно этот случайный успех противника он хотел уравновесить живейшими
выражениями печали и промолчал даже тогда, когда Нафта, пользуясь своими
случайными преимуществами, с резкой назидательностью заявил:
- Ошибка литераторов в том, что они воображают, будто бы только дух
придает благообразие. А правильнее скорее обратное. Благообразие там, где
нет духа.
"Ну, - подумал Ганс Касторп, - прямо пифийское изречение! Если
произнести его и замкнуть уста, то на миг все даже растеряются..."
Под вечер принесли металлический гроб. Человек, сопровождающий его,
видимо был непоколебимо убежден в том, что водворение Иоахима в это
великолепное, украшенное кольцами и львиными головами хранилище только
личное дело его, агента. Этот представитель похоронного учреждения, к
которому обратились, был облачен в черное, в какое-то подобие кургузого
сюртука, с обручальным кольцом на плебейской руке: желтый ободок кольца
совсем врос в мясо, и оно прикрыло его пухлым валиком. Невольно начинало
казаться, что от сюртука агента исходит трупный запах, но это, конечно, было
предубеждением. Однако представитель бюро выказал присущее специалистам
самомнение, ибо он, видимо, считал, будто вся его деятельность должна
протекать как бы за кулисами, и следует показывать оставшимся только
почтенно-парадные ее результаты, что вызвало у Ганса Касторпа даже
возмущение и совершенно не соответствовало его намерениям. Он, правда,
настоял на том, чтобы фрау Цимсен удалилась, но себя не позволил любезно
выпроводить, а остался, чтобы помочь. Он взял тело под руки, и они вдвоем
Афанасьев Роман
Панов Вадим
Березин Федор
Муркок Майкл
Ильин Андрей
Рыбаков Вячеслав