Чтение 145–й страницы книги ~Петр и Алексей~

только пожимал худенькие детские руки Марьюшки.

Теперь только заметил он, что она уже не беременна,
и вспомнил, что на днях ему сказывал Митька, будто бы
родила она мальчика, который объявлен Христосиком,
потому что зачат от самого Батюшки, по наитию Духа:
"Не от крови-де, не от хотения плоти, не от хотения мужа,
но от Бога родился".

Марьюшка усадила на лавку Тихона, сама села рядом
с ним и опять с неимоверным усилием начала ему гово-
рить что-то. Но, вместо слов, выходило бормотание, мыча-
ние, в котором он, сколько ни вслушивался, ничего не
мог понять. Наконец, убедившись, что он ее не поймет,
умолкла и заплакала. Он обнял ее, положил голову ее
к себе на грудь и стал тихонько гладить волосы, мягкие
и светлые, как лен в лунном луче. Она вся дрожала, и
ему казалось, что в руках его бьется пойманная птичка.

Наконец, подняла на него свои большие влажные гла-
за, темно-голубые, как васильки под росою, улыбнулась
сквозь слезы, чутко насторожилась, как будто прислуши-
ваясь, вытянула шею, длинную, тонкую, как стебель цвет-
ка, и вдруг детским, ясным как серебро, голоском, каким
певала на радениях, не то зашептала, не то запела ему
на ухо - и тотчас перестала заикаться слова сделались
внятными в этом полупении, полушепоте:

- Ох, Тишенька, ох, Тишенька, спаси меня от ли-
шенька! Убьют они, убьют Иванушку!..
- Какого Иванушку!..

- А сыночек-то мой, мальчик мой бедненький...
- Зачем убивать? - усумнился Тихон, которому сло-
ва ее казались бредом.

- Чтобы кровью живой причаститься,- шепнула
Марьюшка, прижимаясь к нему с беспредельным ужасом.-
Для того-де, говорят. Христосик и рождается. Агнец пре-
непорочный, чтоб заклатися и датися в снедь верным.
Не живой, будто, младенец, а только видение, иконка
святая, плоть нетленная - ни страдать, ни умереть не
может... Да врут они все, окаянные! Я знаю, Тишенька:
мальчик мой - живенький. И не Христосик он, а Ива-
нушка... Родненький мой! Никому не отдам, сама про-
паду, а его не отдам... Тишенька, ох, Тишенька, спаси
меня от лишенька!..

Опять речь ее стала невнятною. Наконец она умолк-
ла, склонилась головой на плечо его и не то забылась,
не то задремала.

Наступило утро. За дверью послышались шаги. Марь-
юшка встрепенулась, готовясь бежать. Они попрощались,
перекрестили друг друга, и Тихон обещал ей, что защитит
Иванушку.

- Дурочка! - успокаивал он себя.- Сама не знает,
что говорит. Должно быть, померещилось.

На Страстной Четверг назначено было радение. По
неясным намекам Тихон догадывался, что на этом раде-
нии совершится великое таинство - уж не то ли. о кото-
ром говорила Марьюшка? - думал он с ужасом. Искал ее,
хотел посоветоваться, что делать, но она пропала. Может
быть, ее нарочно спрятали. На него нашло оцепенение
бреда. Он почти не мог думать о том, что будет. Если
бы не Марьюшка,- бежал бы тотчас.

В Страстной Четверг, около полуночи, как всегда, по-
ехали на радение.

Когда Тихон вошел в Сионскую горницу и оглянул
собрание, ему показалось, что все в таком же ужасе и оце-
пенении бреда, как он. Словно не по своей воле делали
то, что делали.
Матушки не было.

Вошел Батюшка. Лицо его было мертвенно-бледное,
необычайно-прекрасное, напомнило Тихону виденное им в
собрании древностей у Якова Брюса на резных камнях
и камеях изображение бога Вакха-Диониса.

Началось радение. Никогда еще не кружился так бе-
шено белый смерч пляски. Как будто летели, гонимые
ужасом, белые птицы в белую бездну.

Чтобы не внушить подозрений, Тихон тоже плясал.
Но старался не поддаться опьянению пляски. Часто выхо-
дил из круга, присаживался на лавку, как будто для
отдыха, следил за всеми и думал об Иванушке.

Уже приходили в исступление, уже не своими голо-
сами вскрикивали: "Накатил!"

Тихон, как ни боролся, чувствовал, что слабеет, теря-
ет над собою власть. Сидя на лавке, судорожно хватался
за нее руками, чтобы не сорваться и не улететь в этом
бешеном смерче, который кружился быстрее, быстрее, бы-
стрее. Вдруг также вскрикнул не своим голосом - и на
него накатило, подняло, понесло, закружило.
Последний страшный общий вопль:
- Эва-эво!

И вдруг все остановились, пали ниц, как громом пора-
женные, закрыв лица руками. Белые рубахи покрыли пол,
как белые крылья.

- Се, Агнец непорочный приходит заклатися и дати-
ся в снедь верным,- в тишине раздался из подполья
голос Матушки, глухой и таинственный, как будто гово-
рила сама "Земля-Земля, Мати сырая".

Царица вышла оттуда, держа в руках серебряную
чашу, вроде небольшой купели, с лежавшим в ней на сви-
тых белых пеленах голым младенцем. Он спал: должно
быть, напоили сонным зельем. Множество горящих воско-
вых свечей стояло на тонком деревянном обруче, при-
крепленном спицами к подножию купели, так что огни
приходились почти в уровень с краями чаши и озаряли
младенца ярким светом. Казалось, он лежит внутри ку-
павы с огненным венчиком.
Царица поднесла купель к Царю, возглашая:
- Твоя от Твоих Тебе приносяща за всех и за вся.
Царь осенил младенца трижды крестным знамением.
- Во имя Отца, и Сына, и Духа Святого.
Потом взял его на руки и занес над ним нож.
Тихон лежал, как все, ничком, закрыв лицо руками.
Но глядел одним глазом сквозь пальцы украдкою и видел
все. Ему казалось, что тело Младенца сияет, как солнце,
что это не Иванушка, а таинственный Агнец, закланный
от начала мира, и что лицо того, кто занес над ним нож,
как лицо Бога. И ждал он с непомерным ужасом и желал
непомерным желанием, чтоб вонзился нож в белое тело,
и пролилась алая кровь. Тогда все исполнится, перевер-
нется все-и в последнем ужасе будет последний восторг.

Вдруг младенец заплакал. Батюшка усмехнулся - и от
этой усмешки лицо бога превратилось в лицо зверя.

"Зверь, дьявол, Антихрист!"...- блеснуло в уме Ти-
хона. И внезапная, страшная, нездешняя тоска сжала
ему сердце. Но в то же мгновение-словно кто-то разОу-
дил его-он очнулся от бреда. Вскочил, бросился на Аверь-
янку Беспалого, схватил его за руку и остановил удар.

Все вскочили, устремились на Тихона и растерзали
бы его, если бы не послышался громовой стук в дверь.
Ее ломали снаружи. Обе половинки зашатались, рухнули,
и в горницу вбежала Марьюшка, а за нею люди в зеленых