Чтение 145–й страницы книги ~Посмотри в глаза чудовищ~

- Выбрал?..

- Или задержался у вас, если вам так больше нравится.

- Постойте. Зачем это было сделано? Цель?

- Говорю же - совершенно случайно. Выпал из кармана. Мангас Лу был
страшно расстроен.

- Похоже,- Николай Степанович достал портсигар, посмотрел на
него,- мне, как честному человеку, следует вернуть находку законному
владельцу:

- Мангаса Лу нет с нами много лет. Ключ ваш. Можете подойти к
двери и открыть ее.

- И что за дверью?

- О, многое. Допустим, вот это. Как пример:

Фламель вынул из внутреннего кармана свернутую трубочкой газету.
Из нее выпали какие-то пожелтевшие вырезки. Сама газета была
глянцевая, тонкая и шуршащая, цветные заголовки: "Иркутские
ведомости", 1990, 4 января. Статья на разворот, и в центре овальная
фотография: офицер с удивительно знакомым худым лицом, со "Св.
Георгием III степени" на шее: "Забытый юбилей" - название статьи. И
ниже, петитом: "Сто лет со дня рождения

Павла Москаленко".

Павлуша! С ума сойти:

Забытый юбилей.

"В наше бурное время среди праздников и трудов, забот и сомнений
иногда совершенно незамеченными проходят даты, знаменующие события
важные, судьбинные, но по причинам то ли конъюнктурным, то ли
случайным задвинутые в тень, в темный исторический чулан, а порой и
выброшенные как будто бы за ненадобностью из дому. Кто вспомнит
сегодня, что ровно сто лет назад в городе

Иркутске на улице Знаменской в семье отставного военного врача
родился мальчик, которому суждено будет сказать свое веское слово в
истории

Отечества, но которого за слово это проклянут, оболгут и
возненавидят? Более того, приняв слишком близко к сердцу эти
проклятия, он всю жизнь свою проживет с каиновым клеймом братоубийцы.
Однако давайте попробуем отойти на время от готовых клише, навязанных
народу в свое время либеральной прессой, и еще раз присмотреться к
этому офицеру, "палачу Петрограда", "душителю свобод", "помеси
Аракчеева и Бонапарта":

В раннем детстве потерявший мать и отца, мальчик был выращен
дедом, человеком образованным, суровым и сильным. Закончив с золотой
медалью гимназию, он решил пойти по его стопам и поступил в
учительскую семинарию, по завершении которой уехал в село Култук
школьным учителем. Однако страстное увлечение природой и обычаями
народов родного края подвигли его на научную стезю, и в тысяча
девятьсот тринадцатом году мы уже видим его работником
естественно-исторического музея при отделении Географического

Общества. Уже был составлен план монголо-бурятской этнографической
экспедиции, когда грянули залпы Великой войны.

С первых месяцев вольноопределяющийся Москаленко на фронте.
Ранение, школа прапорщиков, первый офицерский чин. В неудачной
кампании пятнадцатого года взвод подпоручика Москаленко в течение трех
суток удерживает безымянный железнодорожный разъезд, обеспечивая отвод
наших войск. За этот подвиг - первый Георгиевский крест и производство
по службе. К марту семнадцатого года Павел Москаленко уже
штабс-капитан и кавалер ордена Св. Георгия III степени - ордена,
который в то время мог быть пожалован самое малое полковнику.

Отречение государя Императора Николая II штабс-капитан Москаленко
воспринял крайне болезненно и некоторое время был близок к тому,
чтобы, подобно многим офицерам, оставить службу - четыре ранения
позволяли ему совершить это без урона чести. Однако солдаты батальона,
которым он командовал, не позволили ему сделать этот шаг, могший стать
роковым не только в его судьбе, но и в судьбе Отечества нашего.

После неудачного июньского наступления полк, в котором служил
Москаленко, был выведен на пополнение и переформирование в район Луги,
в лесной лагерь.

По распоряжению генерала Корнилова все четыре батальона были
сведены в один, командовать которым назначен был штабс-капитан
Москаленко.

Интересно, что это назначение охотно приняли командиры других
батальонов, будучи выше чином. Доблесть и воинское умение бывшего
сельского учителя тем самым оказались общепризнаны.

Благодаря некоторой удаленности лагеря от населенных мест, а также
железной дисциплине, установленной новым командиром вразрез с
практиковавшимся в армии губительным своеволием нижних чинов (что
было, как ни покажется странным, поддержано батальонным комитетом),
общее разложение армии не коснулось батальона. Интенсивно велась
учеба: командир поставил перед собой и всеми солдатами и офицерами
задачу создать архибоеспособное подразделение, заведомо сильнейшее,
чем равное по численности германское. "Мы выбивались из сил, для сна
оставались считанные часы,- рассказывал позже майор Корженецкий. -
Мало того, что солдатиков необходимо было научить всему военному
искусству - их требовалось и оградить от тлетворного влияния
многочисленных и наглых от осознания безнаказанности вражеских
агентов. Бог знает, каким чудом нам удалось отстоять их умы и сердца:"

После того, как генерал Корнилов, преданный Керенским, "оказался"
мятежником и заговорщиком, с Москаленкой произошла некоторая перемена.
"Он будто бы увидел что-то впереди,- рассказывает далее Корженецкий,-
и отныне был подчинен лишь достижению той невидимой нам цели:"

И когда в октябре к Петрограду были двинуты войска, а затем
остановлены приказом командующего округом, Москаленко приказа не
выполнил и продолжал движение к столице.

Вечером двадцать четвертого октября сводный батальон вошел в
Петроград по

Ижорской дороге.

Уже было доказано с цифрами в руках, что мятеж в столице был
обречен на неудачу, что против едва десяти тысяч плохо вооруженных
боевиков и матросов разложившегося от безделья Балтийского флота было
повернуто сто пятьдесят тысяч штыков верных правительству частей, что
гарнизон восстание не поддержал и оставался по крайней мере
нейтральным, что имевшемуся у мятежников крейсеру негде было
развернуться между мостами и набережными, и что нужно было всего лишь
дождаться прибытия этих самых частей, чтобы одним моральным давлением
заставить мятежников разойтись по домам: Все это, разумеется, так. И
все же что-то заставляет все новые и новые поколения историков и
публицистов доказывать и доказывать и доказывать это, по их мнению,
очевидное.

Батальон по дороге рос, как снежный ком: к нему присоединились две
казачьи сотни, шестидюймовая батарея, бронеавтомобильный взвод; кроме
того, вооруженные студенты и гимназисты, вышедшие в отставку офицеры и
рабочие образовали милиционерскую роту под командованием прапорщика
Гринштейна.

Около полуночи произошло первое вооруженное столкновение: группа
пьяных матросов попыталась остановить продвижение колонны:

Всю ночь и большую часть дня батальон метался по городу, как
рикошетящая пуля, терзая и разя. Но не следует все жертвы этих
действительно страшных часов взваливать на печи москаленковцев: и если
чудовищный разгром на

Миллионной улице и в Смольном - дело рук, безусловно, усмирителей,
то побоище на Мойке учинили латышские стрелки и саперы, замаливающие