еще зависели судьбы сурожской торговли на Москве и во всех областях
великого княжения Московского? Почему не идет к дьяку, к боярам,
перенявшим его, вельяминовские, заботы? Но на прямой этот вопрос, заданный
Иваном, Некомат отчаянно замотал головой:
торговые, посад, ратники - все!
прозывается? Поздно! Опоздали! Я теперь ничего не могу!
Тебе верят! За тобой пойдут! И мы поддержим тебя!
ленивой усмешкой. - Меховой торг, поди? Да еще - московитов в католическую
веру перегнать! - Он рассмеялся невесело, и отворотился к окну. Когда-то
он сам настаивал на том, чтобы фрягов далее Москвы не пускали. Теперь все
это было бесконечно далеко от него.
- Я знаю, слыхал, твой прадед не восхотел поставить над Москвой великого
князя Михаила Ярославича Тверского! Ты теперь не жалеешь о том? Не мнишь,
что тверские государи были бы заботнее о слугах своих?
Гляди, ежели бы ему помогли - только помогли! - он, а не Дмитрий был бы
великим князем, а ты - тысяцким при нем!
пошлины двум государям, токмо одному!
до шепота, заговорил: - Орда ждет, Мамай ждет! Дадут ярлык Михаилу, сразу
дадут! Наши люди сговорили хана! Тебе только поднять народ, захватить
Москву! Тебе верят, за тобою пойдут!
в Москву с войсками тверского князя? И будет единая Русь?! Великая Русь!
Какие меха, какие католики?! Будет единая Владимирская земля! С тверским
князем! С дружественною Литвой! С союзным Мамаем! Без войн! Зачем это нам,
нам зачем, спрашиваешь? Нам не сговорить с князем Дмитрием! Он и владыка
Алексий мешают нашей торговле, они снова вызовут войну, а когда война,
первыми грабят купцов! И уж тогда некуда везти товар да и незачем! Товар
отберут по дороге! А ты будешь по-прежнему тысяцким! Все твои соперники
умрут, друзья - останутся. Ты будешь спаситель страны! И тебе поверят,
тебя любят, тебя знают и примут тебя как друга, как истинного господина
своего! Решись, боярин! Другого такого случая не будет уже!
вопросил он опять: почто надобен именно он? Зачем выслушал заверения, что
без него, именно без него, никакое дело не сделается ни на Москве, ни на
Руси Великой!
человечество.
хозяева Некомата, столь легко захватившие Константинополь. Поднять народ
противу законного князя на Москве нечего было и думать. Счеты - счетами,
взаимное нелюбие - нелюбием, вплоть и даже до убийства, но токмо - за
общее дело, а чтобы призвать народ изменить своему князю ради чужого,
пусть и тверского, находника! Не Византия! Не Царьград. Века спустя и то
не могли помыслить такого русичи. И потому оставалось надеяться токмо на
победу Михайлы в бою, на смену власти, на то, что поверженная Москва
подчинится новому великому князю владимирскому, и вот тогда-то...
жены, сына Федора, снохи? Ну, внук, двухлетний малыш, не в счет. О чем
думали домочадцы, не пожелавшие покинуть господина своего в толикой беде,
и о чем - дружинники, домашний поп, лекарь и книгочий, после долгих мук и
размышлений решившийся ехать с Вельяминовым?
о своем предполагаемом бегстве. Право отъезда слуг вольных, древнее
боярское право, требовало прилюдного, перед лицом князя, отказа от службы.
Иван Вельяминов, бежавший из Москвы вкупе с Некоматом о Великом Заговенье,
отказную грамоту великому князю послал только лишь из Твери, то есть бежал
и как беглый подлежал княжому суду.
на путях ли торговых, предки наши были более нас чувствительны к
соблюдению законности. Без палача никто, например, не брался совершить
казнь преступника. Без судоговорения не позволялось никому, ниже самому
князю, казнить или предавать опале ослушников, и потому все случаи
отступления от этого правила тщательно и укоризненно отмечались летописью.
Иван имел право отъезда, хотя и нарушил правило отказа боярина от службы
князю своему. И в том, что обиженный князем Вельяминов покинул Москву, не
зрели греха и не винили Ивана даже его прямые супротивники.
времен быстротою.
апреля (по старому стилю). На Великое Заговенье, то есть за два месяца до
Пасхи (приблизительно 25 февраля), Иван Вельяминов с Некоматом бегут в
Тверь, надо полагать, после предварительных тайных пересылов с тверским
князем.
Сарайки совершается еще месяц спустя, 31 марта. (Известие о чем должен был
получить Мамай не позднее, чем через две недели, то есть к середине
апреля, после чего он где-то в начале мая и совершил набег на Киш и
Запьянье.) Но еще до того, на Федоровой неделе, в начале марта, Иван с
Некоматом отправляются в Орду. Значит, Вельяминов пробыл в Твери всего
около двух недель, успев, впрочем, получить поместья недалеко от Торжка*
(причем одна из данных ему деревень так и называлась Тысяцкое, то есть его
звание, не полученное в Москве, признавалось тверским князем!), как-то, на
первый случай, обиходить их, оставив на месте семью и сына, а сам с
ближними слугами поскакал в Орду, где тоже считался тысяцким. Высокое
звание и тут сохранялось за ним.
жившие в Твери и связанные со своими соотечественниками, уверяли Михаила,
что ярлык он получит, как и помощь Мамаеву, обязательно. И уверили
настолько твердо, что он тут же, не сожидая иных вестей, всего через
полторы недели, на Средокрестии (четвертая неделя поста, конец марта,
тогда же, напомним, 31-го, был убит и Сарайка!), устремился в Литву за
помощью, откуда возвратился <очень быстро> (вряд ли быстрее, однако, чем к
концу мая). И уже 13 июля (13 или 14-го), через четыре месяца после
отъезда в Орду, Некомат возвращается от Мамая с татарским послом Ачиходжою
и ярлыком, выданным великому князю тверскому Михаилу на великое
владимирское княжение. Иван Вельяминов в ту пору продолжал оставаться в
Орде.
ржали московские кони и высокий красавец Иван Васильич Вельяминов в
распахнутой цареградской ферязи всходил по ступеням крыльца? Они обнялись.
Да, тысяцкий на Москве был лицом, равным любому князю Владимирской земли!
Сурожский гость Некомат вертелся около, как рыбак, уловивший столь крупную
рыбину, что не втащить и в лодку, и боящийся ее упустить.
против друга наверху, в княжеском тереме. - С Дмитрием не могу больше! И
этот, - он кивнул пренебрежительно куда-то вбок, разумея фрязина Некомата,
- обещает и ярлык добыть от Мамая и прочее все, о чем писалось в грамоте,
словом - златые горы! А я хочу, чтобы ты стал великим князем Владимирской
земли! Наш род утвердил Даниловичей на престоле, наш род должен их и
убрать, изженить! Тверь правее!
правды. Он так думал теперь. Потому и прискакал к Михаилу.
эти мгновения, пока они были вдвоем, решалось нечто бесконечно важное, что
должно было пережить и разгром и беду (ибо земли, коими наделил Ивана
Михаил, оставались за потомками тысяцкого и потом, вплоть до шестнадцатого
столетия, когда Вельяминовский род пресекся в Твери за гибелью последних
его представителей. Грех, принятый на плечи Протасием, медленно, но
неуклонно истребил его потомков по прямой линии родового старшинства, что
совершилось бы много ранее, кабы не тверская заступа).
- что я уже отрекся от искуса власти и теперь могу не захотеть возжелать
ее вновь?!> Он глядел вниз, во двор, сквозь цветную разрисованную узорами
слюду и думал. Наконец поднял помолодевший, обреченный взор: