географией, но отрадно, что и она начинает подчиняться культуре. Ваше
присутствие здесь и состояние ваших умов по окончании этого вечера тому
подтверждение. Я думаю, что многие из вас будут достаточно изумлены,
обнаружив, сколь мало качественно иной жизненный опыт повлиял на ваше
восприятие русской поэзии, с лучшим представителем которой вы сегодня
встречает есь: Александр Кушнер.
* "Литературная газета". No. 37. 11. 09. 1996
___
Гермес" наводит на мысль: а не было ли крупнейшее произведение века создано
девяносто лет назад? Его немецкому автору в это время исполнилось двадцать
девять лет; вел он, в общем, бродячий образ жизни, который привел его сперва
в Рим, г де это стихотворение было начато, а потом, в том же году, - в
Швецию, где оно было закончено. Ничего больше и не нужно говорить об
обстоятельствах его возникновения - по той простой причине, что в своей
совокупности оно не равнозначно никакому человече скому опыту.
биографии, как и от географии. От Швеции, в лучшем случае, здесь остался
рассеянный серый сумрачный свет, обволакивающий место действия. От Италии -
и того меньше, если не считать
из Неаполитанского Национального музея, изображающий трех героев
стихотворения.
имеет основания, но, как мне кажется, выводы из него будут неплодотворными.
Ибо эта работа в мраморе существует в столь же бесчисленных копиях, как и
самые несхожие между собо ю вариации этого мифа. Чтобы связать
вышеозначенный барельеф со стихотворением и с личными обстоятельствами
Рильке, следовало бы представить доказательства того, что поэт, скажем,
усмотрел физиономическое сходство между мраморной женской фигурой на барел
ьефе и либо своей женой-скульптором, к этому моменту его оставившей, либо -
даже лучше, - своей главной любовью - Лу-Андреас-Саломе', которая к этому
моменту его тоже оставила. Но на сей счет практически никаких данных у нас
нет. Да будь у нас даже ма сса таких данных, от них не было бы никакого
проку. Ибо конкретный союз или же его распад может быть интересен лишь
покуда он избегает метафоры. Как только появляется метафора, она забирает
все внимание на себя. Кроме того, черты у всех персонажей на бар ельефе
кажутся слишком обобщенными - как и подобает мифологическому сюжету, который
за последние три тысячелетия в нещадном количестве варьировался всеми видами
искусства, - чтобы разглядеть в них некий индивидуальный намек.
написано отчасти об отчуждении. И именно этой своей части оно и обязано
своей непреходящей притягательностью - тем более, что речь в нем идет о сути
этого ощущения, а не о ег о конкретном варианте, отраженном в трудной судьбе
нашего поэта. Вообще смысл стихотворения - в достаточно распространенной
фразе, формулирующей суть этого ощущения, которая сводится к следующему:
"Если ты уйдешь, я умру". Технически говоря, наш поэт в своем произведении
просто проделал путь до самого дальнего конца этой формулы. И поэтому в
самом начале стихотворения мы оказываемся прямо на том свете.
же мере пра-сюжет, что и первый посетитель, его нанесший, Орфей - пра-поэт.
А стало быть, сей сюжет по древности не уступает литературе как таковой, а
может быть, даже ей п редшествует.
обратно", истоки ее - отнюдь не литературные. Связаны они, полагаю, со
страхом захоронения заживо, достаточно распространенным даже и в наше время,
но, как легко себе предста вить, повальным во время оно, с его смертоносными
эпидемиями - в частности, холерными.
общества или, во всяком случае - общества, в котором пропорция между массой
и ее индивидуальными представителями порождает относительную безучастность
первой к реальному ф иналу последних. Во время оно такую пропорцию могли
обеспечить, главным образом, городские поселения и, возможно, военные лагеря
- равно благодатная почва для эпидемии и для литературы (устной или
неустной), поскольку для распространения обеим требуется
произведений литературы служили военные кампании. В нескольких таких
сочинениях встречаются разные варианты мифа о схождении в преисподнюю и
последующем возвращении героя. Это связа но и с основополагающей бренностью
любых человеческих начинаний - в особенности, войны, и, в равной степени, с
конгениальностью такого мифа - с его вариантом хорошего конца -
повествованию про гибель людей в массовом масштабе.
структуре, скорее всего, родилось под влиянием (практически неотличимых)
известняковых ландшафтов Малой Азии и северного Пелопоннеса, изобилующих
пещерами, которые как в доис торическое, так и в историческое время служили
человеку жилищем.
есть по сути эхо догородской эры, а наиболее вероятная местность, где могло
зародиться данное представление, это древняя Каппадокия. (В нашей
собственной цивилизации самым в нятным отзвуком пещеры, со всеми ее
иномирными аллюзиями, очевидно, является собор.) Ведь любая группа лещер
Каппадокии вполне могла служить жильем для населения, по численности
соответствующего небольшому современному городку или крупному селу, причем с
амые привилегированные, вероятно, занимали места поближе к свежему воздуху,
а остальные селились все дальше и дальше от входа. Часто эти пещеры
извилистой галереей на сотни метров уходят в глубь скал.
складов и кладбищ. Когда один из членов такой общины умирал, тело уносили в
самый дальний конец пещерной сети и укладывали его там, а вход в усыпальницу
заслоняли камнем. С тако й исходной точкой не нужно было перенапрягать
воображение, чтобы представить, как пещеры все глубже внедряются в пористый
известняк. В целом, все конечное наводит на мысль о бесконечности гораздо
чаще, чем наоборот.
естественно уподобить пространство преисподней заброшенной шахте. Первые
строки стихотворения обнаруживают степень нашей привычности к идее царства
мертвых, которая в какойто мере потеряла новизну или вышла из употребления
из-за более неотложных дел:*(1)
подхода к сюжету, а переводческая замена wunderlich (чудесный) на более
сильное unfathomable (немыслимый) создает ощущение психологической и
физической глубины места, в кото ром мы оказываемся. Эти эпитеты определяют
единственное в первой строке осязаемое слово, а именно mine (копь). Однако
любая осязаемость, если о ней вообще можно здесь говорить, аннулируется
последующим дополнением: of souls (душ).
чрезвычайно эффективно, поскольку хотя слово "души" здесь, в первую очередь,
значит просто "мертвые", оно также несет в себе оттенки как языческого, так
и христианского значения . Таким образом, мир иной - это и хранилище и
источник поставок. Этот складской оттенок царства мертвых сводит воедино две
доступные нам метафизические системы, в результате, то ли от силы давления,
то ли от-недостатка кислорода, то ли от высокой темпер атуры, порождая в
следующей строке серебряную руду.
культурного метаболизма, самым непосредственным образом различимого в языке
- и трудно найти тому лучшее доказательство, нежели "серебро".
сказать, происходит из Неаполя; из другой пещеры, ведущей в преисподнюю,
примерно в десяти милях к западу от города. Эта пещера, с сотней входов,
служила жилищем Сивилле Кумской,
мертвых для того, чтобы повидать отца, в 6-й книге "Энеиды". Сивилла
предупреждает Энея о разнообразных трудностях, сопряженных с таким