виду обстановки поняла, что он уже ушел. Тихонько приоткрыв большую парадную
дверь и тихонько прикрыв ее за собой, она обернулась, поцеловала снаружи
дверь - бесчувственное сочетание дерева и железа! - и быстрым шагом пошла
прочь.
замедляя шаги. - Если бы у меня не перехватило дыхание, я бы опять
расплакалась. Ну, бедный дорогой мой папочка, ты совсем неожиданно увидишь
свою обворожительную женщину.
пыльным улицам. Почти все денежные мельницы кончили махать крыльями и в этот
день больше не мололи. Хозяева уже разъехались, да и подмастерья собирались
расходиться. У деловых подворьев и переулков был какой-то испитой вид, и
самые мостовые выглядели усталыми, словно измученными поступью миллионов.
Нужны были ночные часы, чтобы понемногу свести на нет дневное волнение улиц,
живущих такой лихорадочной жизнью. А пока что в воздухе еще не улеглось
возбуждение после всей стукотни и толчеи денежных мельниц, и тишина походила
больше на полное изнеможение гиганта, чем на отдых человека, который
набирается сил.
было бы часок-другой покопаться блестящей медной лопаточкой в куче денег,
словно в садовой грядке, то это было вовсе не от жадности. Она очень
исправилась в этом смысле, и перед ее блестящими глазами возникали еще
неясные картины, отнюдь не включавшие в себя золото, когда она вступила в
пропахший лекарствами переулок с таким ощущением, словно перед ней раскрыли
аптечный шкаф.
занимавшаяся уборкой конторских помещений; она выскочила навстречу Белле из
трактира, утирая рот, и объяснила его влажность вполне естественными
причинами, хорошо известными ученым, сообщив, что она только заглянула в
дверь узнать, который час. Контора находилась в нижнем этаже, и входить в
нее надо было из подворотни, и, направляясь туда, Белла уже сомневалась,
можно ли ей войти и спросить Р. Уилфера, и принято ли это в Сити, как вдруг
увидела в открытом окне самого Р. Уилфера, собиравшегося слегка закусить.
Подойдя ближе, Белла разглядела, что закуска состояла из маленького хлебца и
горшочка с молоком. В то самое время, как она это заметила, отец заметил
самое Беллу и разбудил эхо в окрестности Минсинг-лейна восклицанием:
и повел в контору.
и теперь у меня нечто вроде чаепития в тишине; я так делаю иной раз, когда
все уйдут.
Белла обняла херувима и принялась душить его поцелуями и тормошить, как
только ей вздумается.
своим не поверил. Честное слово, я подумал было, что они меня обманывают!
Что это тебе вздумалось самой идти в Минсинг-лейн? Почему ты не послала к
нам лакея?
сообщить ему новость.
слабость и очень не прочь напиться с тобой чаю.
листе бумаги. Карманный ножичек херувима с первым кусочком хлеба на острие
валялся рядом с ними, брошенный впопыхах. Белла сняла кусочек с ножа и
положила его в рот.
станешь есть такую грубую пищу! Так уж пускай у тебя будет свой хлебец и
свой горшочек молока. Одну минуту, душа моя. Молочная у нас как раз
напротив, за углом.
новыми запасами еды.
бумаги, - подумать только, что такая обворожительная женщина... - тут он
взглянул на нее и сразу умолк.
довольствоваться такой сервировкой! Это на тебе новое платье, душа моя?
встряхиваясь, словно для того, чтобы прийти в себя.
собственного выбора?
проглатывая кусок хлеба, по-видимому, застрявший у него в горле, - мне
кажется, оно не так роскошно, чтобы носить его сейчас.
поближе, - ты иногда пьешь тут чай в тишине и одиночестве? Я не помешаю,
если положу руку вот так, тебе на плечо?
второй. Что касается чаепития в тишине, душа моя, то, видишь ли, целый день
занятий иной раз бывает немножко утомителен, и если ничего не поставить в
промежутке между таким днем и твоей матерью, то ведь она тоже бывает иногда
немножко утомительна.
гляжу на переулок, что бывает очень успокоительно, в промежутке между
рабочим днем и семейным...
готовое выражение.
всю свою жизнь, когда ты не дома?
милая. Да. Видишь эту конторку в углу?
ободранная конторка в комнате?
склонив голову набок и рассматривая конторку взглядом художника. - Это моя.
Ее называют "насест Рамти".
они и прозвали ее насестом. А меня они прозвали Рамти.
любят пошутить. Что за беда? Могли бы прозвать Ворчуном или Молчуном, да и
мало ли на свете прозвищ, вот тогда я действительно мог бы обидеться. А то
Рамти! Боже мой, почему же не Рамти?
человека, который с раннего детства пользовался ее уважением, любовью и даже
восхищением. "Лучше было бы сказать ему все сразу, - подумала она, - лучше
было бы сказать вот сейчас, когда он что-то начал подозревать; вот теперь он
опять развеселился, а я его расстрою".
и Белла обняла его еще крепче и принялась ерошить ему волосы, по своей
всегдашней привычке обращаться с ним шутливо, и совсем было приготовилась
сказать: "Милый папочка, не огорчайся, но я должна сказать тебе кое-что
неприятное", как вдруг херувим перебил ее самым неожиданным образом.
неожиданность!
контору. И не только вошел в контору, но, увидев, что там нет никого, кроме
Беллы с отцом, бросился к ней и обнял ее, восторженно восклицая:
благородная девочка!
изумление), а то и Белла, на минуту поникшая головой, подняла ее и прильнула
к груди Роксмита, словно тут и было ее настоящее, давным-давно избранное
место!
Роксмит. - Любовь моя, жизнь моя! Ведь ты моя?