Чтение 146–й страницы книги ~Кио Ку Мицу!~

какую глухую и жестокую тайну раскрыла она, выжив в бактериологическом аду
японского научного института. Она умерла от пастеурелла пестис, хотя
течение ее болезни проходило так необычно.

Это была последняя смерть в разрушенном военном городке, который мог стать
центром мирового бедствия, как атомная бомба.

В жизни я избрала профессию эпидемиолога, человечную и благородную,
мечтала избавлять людей от эпидемий, но я столкнулась с войной, такой же
ужасной, как самая страшная эпидемия чумы, где бациллы превращались в
оружие.

Эпидемиология столетиями изучала способы предупреждения болезней. Здесь я
увидела следы научного мракобесия целого коллектива бактериологов, они
превратили болезнетворные бациллы в свое оружие. Оказалось, что в
разрушенном институте был отдел сельского хозяйства. Ученые изощрялись в
поисках методов уничтожения пшеницы, ржи, домашних животных - всего, чем
люди живы на земле. Они собирались уничтожить все это методом стойкого
заражения почвы, хотели отравить даже землю, чтобы люди не могли
выращивать на ней хлеб и поддерживать жизнь. Я горжусь, что принадлежу к
армии страны, избавившей планету от черной смерти..."

После капитуляции Японии летчиков, принимавших участие в атомных
бомбардировках, отправили в Соединенные Штаты на тех же "летающих
крепостях", которые совершали боевые рейсы. Питер Флеминг сидел рядом с
майором Изерли, мрачным и замкнутым после налета на Хиросиму. Сидели
плотно, притиснувшись плечами один к другому. Полковой священник и сейчас
продолжал заботиться о спасении душ авиаторов. Перед отлетом он принес в
самолет стопку евангелий в черных переплетах с золотым тисненым крестом на
переплете. Клод Изерли перелистывал страницы евангелия. Пит ощутил плечом,
как вздрогнул Клод.

- Гляди, что здесь написано! - воскликнул он, протягивая Питу раскрытое
евангелие. - Нет, дай я сам прочитаю - евангелие от Луки. Слушай: "Когда
же услышите о войнах и смятениях, не ужасайтесь... Люди будут издыхать от
страха в ожидании бедствий, грядущих на вселенную..." Разве это не про нас
сказано?!.. Это я дал команду: "Видимость хорошая - начинайте!"
- Брось ты заниматься богословием! - воскликнул Джо Стиборик, бортрадист с
самолета-доставщика "Энола Гэй". - Ну чего ты переживаешь! Не ты, так
другой дал бы такую команду... И все равно бомба сделала бы свое дело. Сам
же говорил, что мы пещерные люди... На, выпей!

- За это все мы должны быть наказаны, - сказал Клод.

Пит вспомнил этот разговор, получив письмо от товарища, где было сказано,
что Клод Изерли пытался покончить самоубийством, вскрыл себе вены. Его
успели спасти, и сейчас он лежит в госпитале. Клод сказал, что должен сам
покарать себя за совершенное преступление...

"А я разве не виноват в этом преступлении?" - устало подумал Пит.

Несколько дней Пит жил на ранчо у родителей жены, куда приехал повидаться
с семьей после войны. Джейн уже не работала в Манхеттенском проекте и тоже
была здесь. Но Пит не испытывал радости, на душе была пустота... Вечером в
день приезда он посадил на колени сына и спросил, кем он хочет быть.
Пит-младший ответил: "Живым!.."
Мальчик наслышался по радио об атомной бомбе... Все пропиталось войной...

Ночью Джейн сказала:

- Пит, теперь ты вернулся совсем, и я должна тебе все рассказать...
Помнишь, на Гавайях ты дал мне морфий, чтобы спасти от насилия японских
солдат... Это все-таки произошло... и это сделал американец, военный... Я
решила сказать тебе, Пит, все, чтобы не мучиться...

Питер взял плед и ушел спать в гостиную...

Утром в ранчо никого не было. Детей увезли на соседнюю ферму - праздновали
чей-то день рождения. Джейн взяла машину и уехала за покупками в город.
Пит остался один во всем доме. Его угнетало, душило одиночество...
Летчик-испытатель не в силах был перенести свалившиеся на него испытания.
Он прошел в комнату Джейн, порылся в ее вещах: альбом с семейными
фотографиями, пачка его писем, сувениры, которые привозил ей Пит из разных
стран. Но того, что он искал, - пакетика с морфием - не было...

Питер Флеминг включил радио и, тотчас же о нем забыв, пошел в кухню.
Одиночество становилось невыносимым. Не выходил из головы поступок Клода,
ночной разговор с Джейн... Питер плотно закрыл дверь в кухню, открыл
газовую горелку и сел за стол, положив голову на руки...

Радио передавало новости с борта "Миссури" - японцы подписали акт о
безоговорочной капитуляции.

Питер Флеминг этого уже не слышал...

СМЕРТЬ ПОСЛЕ ВОЙНЫ

Горели архивы, умирали люди - и все для того, чтобы сохранить тайны... Он
старался идти прямо, военным шагом, каким ходил всю жизнь, но плечи
опускались сами, будто под непосильным грузом, и соломенные гета едва
отрывались от мостовой. Он шел старческой, шаркающей походкой и выглядел
совсем дряхлым в своей черной церемониальной одежде, расшитой гербами
заслуженных предков - на спине и на рукавах. Эта непривычная одежда и
соломенные гета - для покойников (хорошо горят), неудобные в ходьбе для
живых людей, сковывали его движения. В руках он нес самбо - ритуальный
поднос и кинжал, завернутые в фуросика из легкой лиловой ткани. Человеку
было страшно. Он шел умирать...

Когда-то Хондзио мечтал умереть за императора, потомка богов, - то было в
юности, теперь он стар, и у него нет желания уходить из жизни. Но он
должен умереть, потому что так решил клан, к которому он принадлежал.

Старый японец хотел быть незаметным, но ему казалось, что все смотрят на
него. Поэтому он свернул в глухую улочку, пошел вдоль черневших пожарищ -
когда-то они были домами. Скрипнули ржавые петли, и человек очутился в
заброшенной части сада. Он вошел в сад через калитку, о существовании
которой едва ли кто знал из новых хозяев, и, вероятно, поэтому его никто
не задержал. Узкая тропинка в зарослях высокого кустарника вела к серому
зданию, похожему на казарму. Прежде здесь была академия генерального
штаба, теперь помещение заняли американцы, открыли институт по изучению
проблем оккупации. Кому нужен такой институт? Человек в ритуальной одежде
не понимал этого. Великая Япония, потомки богини Аматэрасу Омиками
потерпели поражение в войне, страну оккупировали чужие солдаты. Что же им
еще изучать?..

Человек вышел на открытое место. Вот знакомое дерево с хвоей, похожей на
зеленые метелки риса. Хондзио знал его молодым. Криптомерия стала
громадной, а тогда он легко доставал рукой ветви. Как быстро растут
деревья!.. Под сенью криптомерии они давали друг другу клятву верности,
клятву крови - он и Доихара. Итагаки тоже... Когда это было? Уж не в эру
ли Мейдзи - лет сорок назад... Теперь Доихара первым сказал: тебе надо
умереть, чтобы сохранить тайну. Потом Итагаки, Тодзио... Они тоже сказали:
да, надо умереть - империя превыше всего, таков закон самураев. Нет высшей
чести, чем умереть за императора... Только почему он? Почему не Итагаки,
не Тодзио, не Доихара, почему, наконец, не Окава Сюмей, рехнувшийся
деловой человек, - они тоже многое знают, чего не дано знать другим... Но
теперь об этом поздно раздумывать. Он поступит так, как повелевает закон
Бусидо... Но закон Бусидо предписывает холодное спокойствие перед смертью.
Почему же оно не приходит?.. Старый японец остановился перед криптомерией,
вспоминая прошлое.

Он многое знал, Сигеру Хондзио, он владел тайнами, которые должен теперь
унести с собой в могилу. Сначала он хотел сопротивляться - почему на него
должен пасть жребий смерти?

Когда Доихара пришел и сказал ему, что все надо принять на себя, чтобы
спасти других, так велит клан, Хондзио отмолчался, обещал подумать. Ему
нужен был добрый советчик. Кто? Лорд хранитель печати маркиз Кидо?.. Глава
Сатбо Хамба - генерал Умедзу - или генерал Тодзио? Нет, они ненадежные
советчики! Тогда Хондзио вспомнил про Окава Сюмей - главаря дзайбацу,
другого клана - клана промышленников и банкиров, еще более сильного, чем
военный. Он пошел к Окава Сюмей, рассчитывая на защиту и поддержку.

Был август, близился даймонджи - праздник смерти, когда души умерших
возвращаются на землю и живые вместе с ними гуляют и веселятся три ночи.
Веселый даймонджи! Но в те дни упали атомные бомбы, и души умерших в этом
году не возвращались, а толпами покидали землю.

Окава Сюмей был жрецом, наставником промышленных кругов Японии. В
продолжение многих лет без него не обходился ни один заговор, Ни одно
политическое убийство инакомыслящих, мешающих идти по императорскому пути.
Идеями и деньгами Окава щедро снабжал клику военных. К нему и пришел
бывший адъютант императора.

Окава Сюмей пригласил его в кабинет загородного дома и торопливо захлопнул
дверь, как только Хондзио вошел в комнату.

- Теперь нас здесь никто не увидит, сюда никто не придет, - бормотал он,
загораживая дверь этажеркой с книгами.

Вид некогда могущественного представителя дзайбацу был отвратителен.
Хондзио не узнавал единомышленника - когда-то подчеркнуто аккуратного,
сдержанного, обладавшего аристократическими манерами. Сейчас он глядел на
гостя сквозь линзы своих очков, и бегающие глаза его, увеличенные толстыми
стеклами, походили на ползающих коричнево-серых трепангов.

- Хорошо, что ты пришел ко мне, Хондзио-сан, - сказал Окава и
величественным жестом указал ему место рядом с собой. - Ты хочешь знать,
что тебе делать? Охотно скажу и помогу - ведь скоро я стану зятем
императора... Я стал доктором медицинских и технических наук. Я трижды
получал Нобелевские премии. Ты не знаешь об этом?.. Ого, теперь я все могу
сделать! Слушай меня внимательно...

Хондзио понял, что Окава Сюмей лишился рассудка. Он попытался встать,
чтобы уйти. Но Окава положил ему на плечо руку и снисходительно сказал:

- Я ценю твою скромность, Хондзио-сан!.. Но я разрешаю тебе посидеть со
мной еще немного. - Он опять заговорил бессвязно и многословно: - Нашего