добросовестным исполнением его приказаний, я повиновался им с такими
знаками преданности, которые приводили его в восхищение. Я во всем изучал
его вкусы, чтобы сообразоваться с ними, и, по мере сил, предупреждал его
желания.
постепенно сделался любимцем своего господина, который, со своей стороны,
завоевал мое сердце, оказывая мне всякие знаки расположения, ибо я страдал
тою же слабостью, что и он. Я настолько повысился в его мнении, что,
наконец, стал пользоваться его доверием наравне с сеньором Карнеро, его
первым секретарем.
способом, как и я, и достиг такого успеха, что министр делился с ним
кабинетскими тайнами. И вот мы двое, секретарь и я, оказались поверенными
его тайн, с той только разницей, что он беседовал с Карнеро о делах
государственных, а со мною - о своих частных интересах. Этим создавались,
так сказать, два отдельных департамента, которыми мы оба были равно,
удовлетворены. Мы уживались друг с другом без зависти, но и без дружбы. Я
имел основание быть довольным своим местом, так как оно, давая мне
возможность постоянно находиться при графе-герцоге, позволяло заглядывать
в самую глубину его души, которую, несмотря на природное притворство, он
перестал от меня скрывать, когда у него окончательно рассеялись сомнения в
чистосердечии моей привязанности.
пользовался властью, напоминавшей не столько влияние министра-фаворита,
сколько могущество самодержавного монарха. И, тем не менее, я еще
счастливее, чем был он на самой вершине своего благополучия. У него было
два грозных противника в лице его собственного сына, герцога Уседского, и
духовника Филиппа III, в то время как я не вижу среди приближенных короля
никого, кто пользовался бы достаточным влиянием, чтобы мне повредить, ни
даже такого, которого я подозревал бы в злой воле по отношению ко мне.
заботился о том, чтобы допускать в ближайшее окружение государя только
лиц, связанных со мною родством или дружбой. Я отделался, при помощи
раздачи вице-королевств и посольских должностей, от всех вельмож, которые
в силу своих личных заслуг могли лишить меня известной доли монаршей
милости, каковою я желаю владеть безраздельно: таким образом, я в
настоящий момент могу утверждать, что ни один сановник не оспаривает у
меня влияния. Ты видишь, Жиль Блас, - добавил он, - что я раскрываю перед
тобой свое сердце. Так как у меня есть основание думать, что ты мне
всецело предан, то я и избрал тебя своим доверенным. Ты обладаешь умом; я
считаю тебя благоразумным, осторожным, неболтливым; одним словом, ты
кажешься мне способным хорошо справиться с самыми разнородными
поручениями.
моем воображении. Пары корыстолюбия и честолюбия внезапно ударили мне в
голову и пробудили во мне такие чувства, которые, казалось, я давно уже
преодолел. Я заверил министра, что всеми силами буду содействовать его
намерениям, и готов был, без зазрений совести, выполнить любое приказание,
которое ему заблагорассудилось бы мне отдать.
Сипион вернулся из путешествия.
сеньоров де Лейва, сообщив им о приеме, который оказал вам король, как
только вас узнал, и об отношении, проявленном к вам графом Оливаресом.
если бы мог рассказать, на какой ноге я сейчас нахожусь с министром.
Просто чудо, каких успехов я добился в сердце его светлости со времени
твоего отъезда.
предстоит блестящая будущность.
ты побывал в Астурии. В каком положении застал ты мою мать?
стороны я могу сообщить вам одни лишь печальные вести.
отдала последний долг природе, равно как и ваш дядя, сеньор Хиль Перес.
получал от нее тех ласк, в которых дети так нуждаются, чтобы впоследствии
быть благодарными своим родителям. Я отдал также доброму канонику слезную
дань, которую он заслужил своими заботами о моем воспитании. Но, по правде
сказать, горесть моя продолжалась недолго и скоро выродилась в нежное
воспоминание, которое я навсегда сохранил о своих родных.
состояние, в коем пребывал в течение недели. Я воображал, что он обсуждает
какое-нибудь великое государственное дело, но причины его задумчивости
касались только его собственной семьи.
заметил, что ум мой чем-то занят. Да, дитя мое, я думаю об одном деле, от
которого зависит спокойствие моей жизни. Я хочу тебе довериться. Моя дочь,
донья Мария, - продолжал он, - достигла брачного возраста, и множество
знатных сеньоров спорят из-за обладания ею. Граф де Ньеблес, старший сын
герцога Медина-Сидония, главы дома Гусманов, и дон Луис де Аро, старший
сын маркиза де Карпио и моей старшей сестры, являются кандидатами,
по-видимому, наиболее заслуживающими предпочтения. В особенности последний
далеко превосходит заслугами своих соперников, и весь двор уверен, что я
изберу его в зятья. Однако, не вдаваясь в причины, побуждающие меня
отказать ему, равно как и графу де Ньеблес, я скажу тебе, что остановил
свой выбор на доне Рамиро Нуньесе де Гусман, маркизе де Тораль, главе дома
Гусманов д'Абрадос. Этому молодому вельможе и детям, которые родятся от
него у моей дочери, я собираюсь оставить все свои владения с возложением
на них титула графов Оливарес, к которому я намерен присоединить грандское
достоинство; таким путем мои внуки и их потомки, происходя от ветвей
Абрадос и Оливарес, будут считаться старшими в роде Гусманов. Ну, как,
Сантильяна, - добавил он, - одобряешь ты мое намерение?
гения, его создавшего. Но позвольте мне высказать по этому поводу одно
опасение: я боюсь, как бы не вознегодовал герцог Медина-Сидония.
мало тревожит. Я не люблю его ветви, незаконно отнявшей у ветви Абрадос
право старшинства и титулы, с этим связанные. Я менее буду чувствителен к
его сетованиям, нежели к горю моей сестры, маркизы де Карпио, из-за того,
что дочь моя не достанется ее сыну. Но в конце концов я хочу исполнить
свое желание, и поэтому дон Рамиро восторжествует над своими соперниками;
это - дело решенное.
тут опять-таки показал образчик своей своеобразной политики. Он представил
докладную записку королю, в коей умолял его и королеву соблаговолить
самолично выдать замуж его дочь, излагая им достоинства сеньоров, которые
к ней сватались, и выражая готовность всецело подчиниться выбору их
величеств. Но он не преминул, говоря о маркизе де Тораль, намекнуть на то,
что предпочел бы этого последнего всем остальным. И, в самом деле, король,
слепо шедший навстречу желаниям своего министра, дал ему следующий ответ:
выбирайте сами. Та партия, которая понравится вам больше других, будет и
для меня наиболее приятной.
принимает его за королевский приказ, поторопился выдать свою дочь за
маркиза де Тораля. Этот поспешный брак глубоко задел маркизу де Карпио,
равно как и всех прочих Гусманов, которые льстили себя надеждой жениться
на донье Марии. Тем не менее, не будучи в силах помешать этой свадьбе, они
сделали вид, будто приветствуют ее изъявлениями самой искренней радости.
Можно было подумать, что вся семья в восторге от этого брака. Но вскоре
недовольные получили удовлетворение, крайне жестокое для графа-герцога:
донья Мария через десять месяцев разрешилась дочерью, умершей при
рождении, и сама она через несколько дней стала жертвою этих родов.
кроме того, переживал крушение своей надежды вырвать право первородства у
ветви Медина-Сидония! Он так был потрясен, что заперся на несколько дней,
не допуская к себе никого, кроме меня, который, приспособляясь к его
горести, казался не менее удрученным, чем он сам. Сказать по правде, я
воспользовался этим случаем, чтобы еще раз почтить слезами память Антонии.
Сходство между ее смертью и кончиной маркизы де Тораль разбередило плохо
заживавшую рану и привело меня в такое горестное состояние, что министр,
хотя и подавленный собственной скорбью, был поражен моими страданиями. Он
изумился при виде того, как близко я принимаю к сердцу его печаль.
безысходную грусть, - немалым утешением для меня служит то, что у меня
есть наперсник, столь чувствительный к моим несчастьям.
Белоусов Валерий
Шилова Юлия
Акунин Борис
Жюль Верн
Афанасьев Роман
Зыков Виталий