Чтение 147–й страницы книги ~Фаворит (роман-хроника времен Екатерины I)~

- В прусских пределах я совместил три религии - католическую, визан-
тийскую (вашу!), протестантскую. Таким образом, пощипав Польшу, я как бы
принял святое причастие. Это не принесло покоя моей слабой душе: для
благоденствия королевства мне, старику, не хватает еще и... Данцига!

- Ваше величество, - приложился Павел к руке короля, - если бы я
только царствовал, поверьте, что Данциг...

- Не будем забегать впереди наших лошадей, - остудил его порыв Фрид-
рих. - Беспощадная мельница времени и так мелет для будущих пирогов. Я
сейчас призову своего наследника...

Фридрих пригласил племянника, будущего короля ФридрихаВильгельма, и
скрепил пожатьс их рук:

- Клянитесь, дети мои, что, достигнув престолов, вы сохраните дружбу
наших дворов - в сердцах! в политике!

- Клянемся, - отвечали будущие самодержцы.

- И завещайте эту клятву детям своим.

- Клянемся, - последовал ответный возглас.

Очень довольный, король вернулся к столу:

- Моя бедная матушка говорила, что в старости можно делать все, что
делал в юности, только понемножку. У меня сегодня счастливый день, и мне
захотелось выпить... немножко!

Павел с нетерпением ожидал, что король угостит его зрелищем потсдамс-
ких парадов, фрунтов и прочими чудесами плацев, но не тут-то было: опыт-
ный политик, Фридрих не сделал этого, чтобы не возбуждать недовольства к
себе в Петербурге. Он лишь мельком, без охоты, показал свой Потсдамский
полк:

- Есть в этом мире вещи куда более интереснее фрунта...

Жениха с невестой отвезли в замок Рсйнсберг, стоящий посреди угрюмых
лесов, на берегу мрачного, затихшего озера. И здесь, в окружении давящей
тишины, Павел бурно разрыдался:

- Я так одинок... я так несчастен, принцесса!

- Со мною вы не будете одиноки, - утешала его невеста. - Я принесу
вам покой души и много детей.

- Ах! Сколько же мне еще можно ждать?

- Всего девять месяцев, - заверила его невеста.

- Да? Но ведь и ожидаю другого...

Не рождения наследника, а смерти матери!

Екатерина велела жене фельдмаршала Румянцева выехать в Мемель -
навстречу вюртсмбсргской невесте.

- Мне нужен внук-наследник, - сказала императрица. - Соблаговолите
учинить тщательный осмотр, о чем и доложите. Я не хочу повторения исто-
рии с Natalie... Заодно уж, графиня, проследите, чтобы ни одна немецкая
мышь не прошмыгнула на Русь за вюртембергскою кисочкой...

От Мемеля Павел ехал один, а невеста осталась в Мемеле проститься с
родителями. Она умоляла русскую свиту пропустить с нею в Россию подругу,
Юлиану Шиллинг фон Канштадт (будущую мать будущего шефа жандармов А. X.
Бенкендорфа), но русские твердо держались указаний своего Кабинета:

- Вы можете ехать одна. Только одна!

Павел долго ожидал невесту в Ямбургс:

- Что случилось с вами, волшебная принцесса?

Губу невесты безобразно раздуло, в жестоком флюсе оттопырилась ее ще-
ка, один глаз совсем заплыл. Она сказала:

- Продуло в дороге. И пчелка в губку кусила...

Екатерина встретила молодых у шлагбаума Царского Села. Обозрев флюс и
царственные габариты принцессы, она не удержалась и, фыркнув, шепнула
своей наперснице Парашке Брюс:

- Подумать только! Сколько добра сразу из Монбсльяра, и все это дос-
танется одному моему глупому сыну...

Попав в райское великолепие дворца Екатерины, невеста рухнула на пар-
кет и поползла к императрице на коленях. Екатерина (если верить Корберо-
ну) крикнула:

- Быстро закрыть двери из аванзалы!

Она не хотела, чтобы придворные видели это недостойное пресмыка-
тельство. "Зрелище, - писал Корберон, - было сокрыто от любопытных глаз.
Но, очевидно, императрица осталась довольна подобным унижением..." Прин-
цесса была крещена с именем Марии Федоровны, а поздней осенью состоялась
свадьба. Покидая застолье с Петром Завадовским, императрица удалилась,
благословив молодых словами:

- Ну, живите, дети мои. Только не скандальте...

Мария Федоровна углубилась в изучение шкафов и комодов своей пред-
шественницы. Гардеробмейстер извинился, что не успел к приезду раздать
бедным людям все ее платья и обувь.

- Бедным? - обомлела юная цесаревна. - Да я сама все сношу... Где ка-
меристка? Я должна сверить, что осталось в шкафах, со списком вещей по-
койницы. - К великому ее огорчению, недоставало пары варшавских туфель.
- Я должна их найти. Если они обозначены в табели, значит, должны быть.
Какое счастье, что обувь покойницы мне впору!

Когда Павел покинул Берлин, вдогонку ему Фридрих произнес вещие сло-
ва, которые в истории оправдались:

- Наследник высокомерен. Надменен. Заносчив. Управляя русскими (а это
народ суровый), он недолго удержится на материнском престоле. Боюсь, что
Павла ожидает такой же конец, который постиг и его сумасбродного отца.

Это пророчество Фридрих II закрепил в своих мемуарах. Подсчитав рас-
ходы на гостей, он заболел от огорчения. А узнав о его болезни, Вена
стала потихоньку собирать войска в Богемии, чтобы затем при последнем
вздохе "старого Фрица" наброситься на Силезию. Но "старый Фриц" воскрес.

- Ах, негодяй! - вскричал король, срывая с головы ночной колпак. -
Если Вена не дает мне права болеть спокойно, я ведь способен еще вско-
чить в седло, плюнув на вес рецепты великого врача Циммермана... Европа
еще услышит, как грохочут прусские барабаны и как волшебно поют мои во-
инственные флейты... Горе вам, венские зазнайки!

Мария-Терезия тихонечко отвела войска из Богемии.

12. ЗАЛОМ

Потемкин пропал - несчастный, отверженный. Растворил себя в дорогах
деревенской России, ночевал на сеновалах. Опустился. Обрюзг. Ногти от-
растил...

Не стал он первым. Не быть уже и последним!

На ухабах трясло. Лошади ступали тяжко.

Единым оком озирал он скорбные пажити и поляны, слушал несытый воро-
ний грай над храмами сельскими, в которых и молился, взыскуя от Бога тя-
гостей, а не праздников. Худо было.

Поля, поля, поля... "Господи, дай мне сил в дороге!"

- Не оставь Ты меня, грешного, в унынии сердца моего...

Был вечер. Впереди лежало немалое село. Издали доносились бабьи пла-
чи, причитания старух, мужики же оцепенели в молчании. Подъехал ближе,
спросил:

- Люди добрые, или беда какая у вас?

- Залом! Залом у нас, миленький. Видать, за грехи наши наказал Гос-
подь Бог...

Потемкин грузно выбрался из возка.

- Где залом-то у вас? - спросил, сам робея.

- А эвон... вчера у самой дороги скрутило.

Что такое залом, Григорий Александрович ведал. Лихой человек или ве-
тер иногда причудливо закручивал на поле стебли ржаные в узел. А народ
считал, что хлебов коснулась сама нечистая сила. Распутать залом боя-
лись, ибо издревле верили в примету: развязавший залом - не жилец на бе-
лом свете! Коснуться залома мог только священник безгрешной жизни, да и
тот брался развязывать узел не голыми руками, а через епитрахиль... По-
темкин кликнул старосту.

- За священником послали? - спросил он.

- Побсгли парни. Ищут. Боится он. Прячется. Уж больно ржицу-то
жаль... сгибнет. Ишь бабы как воют! Беда нам, беда...

Со стороны села два дюжих парня вели под руки священника. Босыми но-
гами он загребал бурую пыль, на его жилистой шее жалко болталась выцвет-
шая от времени епитрахиль.

Народ упал на колени:

- Батюшка, спаси... ослобони от беды! Детки малые. Сами до весны не
сдюжим: изголодаем ведь. Спаси...

- Не могу, православные! Избавьте меня. Грешен. Во субботу с попадьей
опосля бани грех имел... Помру ведь!

- Да кто по субботам с бабой не грешен? - галдели мужики. - Особенно
ежели опосля бани... Уж ты не отрекайся: сотвори милость. А мы с иконами
округ всех полей обойдем...

Священник сел на меже, сбросил с шеи епитрахиль:

- Не могу! Страшно. Посылайте в город - за митрополитом с клиром сво-
ным. Пущай сам от нечисти нас избавит...

Глядя на матерей и бабок, заголосили и дети малые.

Потемкин нагнулся и поднял с земли епитрахиль.

Нацепил ее на себя, перекрестился - истово.

Толпа разом смолкла и расступилась, когда он шагнул, наперекор
горькой судьбе. Шагнул прямо в ржаное поле...

- Господи, помоги! - взмолился он тут.

И правда, что руками узла не распутать. Тогда светлейший с корнем
вырвал залом и отбросил скрюченные стебли далеко за межу. После чего то-
ропливо шагнул в коляску.

- Все, брат! - сказал кучеру. - А теперь - погоняй...

И вот тогда освободилась душа - стало легко-легко.

И даже чудилось: не сама ли судьба его как этот дьявольский залом во