Чтение 147–й страницы книги ~Рубеж~

Ну-ка, а кулемет?

Словно в ответ с башни вновь послышался дробный грохот - умен
Забреха, открыл огонь, не дожидаясь опаздывающего приказа.

Не побоялся сотничьего гнева.

Из щитов полетели мелкие щепки. Вот один вояка упал,
другой... Но Забреха не успевал! Атакующие лавиной подкатывались все
ближе, не обращая внимания на тела боевых товарищей, что устилали
путь. Вот-вот окажутся под стенами, укроются от Забрехи...

Пора!

- Давай, Мыкола! Давай, жиду! давай! - заорал Логин и сам
прильнул к бойнице, повел стволом, выискивая цель. - Чумак, забивай
пулю!..

Фузея привычно толкнула в плечо, окуталась дымом. Сотник
знал: не промахнулся. Отбросил разряженную фузею назад, чумаку,
схватил другую.

Сбоку, полтавским соловьем, засвистал Юдкин хитрый пистоль.
Молодец ясид, метко целит!

Мыкола! где ж ты, Мыкола? чего не палишь?!

- Пане сотнику, пане сотнику!.. Погляньте, ради Христа-
Спасителя! Там... там наши!

- Что?!

- Наши, говорю! Бульбенко, Свербигуз...

- С глузду съехал, балаболка?!

Сотник до половины высунулся из бойницы, забыв осторожность.
И невольно выругался. Чорт! Прав-таки Мыкола! Меж блестящих доспехов
хорошо были видны жупаны, белые сорочки и лазоревые шаровары Черкасов.
Точно, вон и Бульбенко бежит, медведь косолапый, и Свербигуз
вприсядку, и, кажется, еще кто-то из реестровцев - отсель хрен
разберешь...

По стене рядом цвиркнула стрела. Затем - еще одна, но Логин
не обратил на пальбу внимания.

До того ли?!

- Не стреляйте, пане сотнику! Это мы! На подмогу до вас! -
весело донеслось снизу. - Открывай ворота!

Неужто и взаправду опомнились хлопцы? на подмогу явились?!
Кто там к воротам ближе всех? Яринка с бурсаком?

Сотник набрал было воздуха: отдать приказ! отворить! - как
вдруг охнул, увидев небывалое. Мыкола-угодник! спасители небесные!
Лицо выбиравшегося из рва Свербигуза, сплошь измазанного тиной-ряской,
все переменилось: нос вырос и наклонился на сторону, вместо карих
запрыгали зеленые очи, губы засинели, рот в минуту раздался до ушей,
изо рта выбежал клык, и стал черкас - колдун бесовский.

- Ах ты адов выкормыш! - креститься уже не было времени, и
сотник попросту выпалил из рушницы в гнусную харю.

Редко давал промах Логин Загаржецкий.

И сейчас - не пропал заряд даром.

Харя щедро брызнула красным, разлетелась кровавыми сгустками,
и мгновеньем позже на земле задергалось, засучило ногами тело
наместничьего вояки - в латах, с диковинной шаблей в мертвой руке.

Тьфу ты, пропасть, мара чаклунская!

Отбросил назад рушницу, схватил другую. Получи, нечисть
богопротивная! Ага, берут тебя пули, берут! Обычные, свинцовые. Ну, то
и добре. Под черкасов-братьев рядиться вздумали, личину пялить?

Н-на!

Сбоку охнул, мигом выпалив из своей янычарки, Мыкола Еноха.
Видать, узрел наконец! Не помогли ворогу чары басаврючьи!

Сотник обернулся за очередной рушницей, мазнул взглядом по
двору - все ли в порядке? - и на миг застыл. Встретился глазами с
женщиной у перевернутой телеги.

Ведьма Сало... Сале. А, не все ль едино?! - когда горят зенки
хитрой бабы огнями болотными. И видится в них сотнику Логину: был
латник, стал Свербигуз, был Свербигуз, стал лысый дидько! Что ж это
выходит, панове-молодцы? Это, значит, она, пышна пани, чары ворожьи от
него, сотника валковского, отвела? она обман колдовской распознала? не
дала скомандовать открывать ворота?! Ведь еще бы чуть-чуть...

Она. Больше некому.

Сотник махнул рукой ведьме - спасибо, мол, баба! молодцом! -
и в эту секунду неожиданно захлебнулся кулемет.

Неужели заряды кончились? Плохо дело!

Логин понимал, что он теряет драгоценные мгновения, что надо
стрелять, стрелять, пока есть порох и пули - но взгляд мимо воли сам
метну лея вверх по стене башни.

На краю окна, ангелом Господним, стоял Забреха. Блаженно
лыбился из-под густых бровей, воздевал к радужному небосводу руки.
Сотник хотел крикнуть, выбранить, но слова застряли у него в глотке.
Забреха сделал шаг вперед - как показалось Логину, ступая прямо по
воздуху, - и тут черкаса уцелил толстый арбалетный болт.

В улыбку вошел, в уста молодецкие; из затылка вышел.

Тело кувыркнулось вниз, шмякнулось о булыжник двора - и
медленно, словно не желая расставаться с вольной жизнью, обмякло.

Вокруг головы стала натекать бурая лужа.

Валковский сотник молча перекрестился. Вот и нет верного
товарища, которого не смогли взять турецкие пули да ятаганы!

Прими, Господи, душу раба Твоего...

- Ну, чаклуны подколодные, ходи на вареники! - разлетелся по
двору крик есаула.

Из ствола кулемета вновь ударило пламя. Дернулось,
затрепетало - и поперхнулось само собой.

- Чорт! - раздалось из окна. - Клята махиния!.. И сразу,
растерянно, чужим сиплым взвизгом, меньше всего похожим на вопли
бывалого есаула:

- Чо-о-орт!..

Логин вгляделся - и обомлел.

Блудный каф-Малах, исчезник из Готова Яра

Золотая оса рвалась к свету.

Билась с надсадным жужжанием в стенки Сосудов (пленочки?..
смешно...), грозила жалким жалом Древу Сфирот (жалкое жало?..
смешно...), пугала и без того испуганных бабочек, мечущихся в
бессмысленной пустоте Служения (бабочки? одна - большая? розовая?..
смешно...).

Розовая бабочка.

Золотая оса.

Бейт-Малах, Ангел Силы, князь Самаэль, подобный высокой горе,
из уст которого вырываются тридцать языков пламени; муж превратностей,
язык обмана из жерла великой бездны.

И каф-Малах, исчезник из Гонтова Яра, игравший Рубежами,
будто ребенок кубиками, а ныне - ничтожный огрызок некогда великого
существа, посмевшего возжелать на краю гибели, чтобы услыхать из
вечности насмешливое:

"Не в добрый час твое желание услышано, бродяга. Не в добрый
час"

Это я.

Золотая оса - это тоже я. Последняя искорка, выброшенная за
предел Жизнь золотой осы в медальоне - впрямь ли я могу назвать тебя
своей';

Ведь прежде я знал лишь одно: "здесь"! ведь раньше я знал
лишь одно "сейчас"! А у тебя, смешная оса, было много иных сокровищ:
"вчера" и "завтра", "там" и "тут"... Я завидую тебе, оса, я завидую
сам себе, корчась в болезненном забытьи.

Помнишь: отчаянный бой с Самаэлевой сворой у последнего
Рубежа?!

Помнишь: "Лети..." - шепчут губы сына моего, и вскоре
Заклятьд стоит на пороге нарушения Запрета, пороге, который он так
никогда и не переступит?!

Помнишь: юродствует ведьмач, глава Ковена? длится бой в
метелю бьется медальон о грудь Двойника, едущего с врагами своими по
Околице?

Да, ты помнишь... я помню...

Мы оба помним.

Мы оба, за неимением лучшего, зовем это - жизнью.

Мы оба: я, некогда свободный каф-Малах - и ты, запертая в
темнице тварь, упрямством своим подобная несокрушимой косточке Луз, о
которой сказано в Толкованиях:

- Адрианос, пропади он пропадом, спросил у посвященного рава,
го воря: "Из чего намерен Святой, благословен Он, произрастить
человека в грядущем, после Суда?" Сказал ему: "Из косточки Луз,
которая в позвоночнике". Спросил его: "С чего ты взял?" Ответил:
"Размалывали её жерновами, и не изломалась. Сжигали в огне, и не
сгорала. Мочили в воде и не размокала. Положили ее на наковальню и
ударяли по ней молотом - Разлетелась наковальня, и треснул молот..."

Оса моя золотая! тайная косточка Луз, что есть в человеке и
отсутствует в Малахе! почему же мне кажется, что тебя больше нет,
золотая оса?!

И это тоже я - длинное тело на полу.

Тело.

Мое?!

Натягиваю ковер до подбородка; ежусь. Мне холодно.

Солнце заглядывает в проломы окон. Протискивается между
витражным? осколками. Режет себя в кровь, и волна легко струится вдоль
стен: белизна багрец, изумруд.