него вытащили из воды лейтенанта Нозикова. Этот баркас уже сделал один рейс
и теперь вторично пристал к борту "Маншю-Мару". Пленные офицеры и матросы
быстро поднялись на палубу неприятельского судна. На баркасе остались лишь
лейтенант Нозиков и два матроса. Они не хотели выходить. К ним спустились
два японских квартирмейстера с ружьями за плечами. Один из японцев крикнул
по-русски:
его. Это оказался баркасный андреевский флаг. Японец успел только улыбнуться
своей находке: Нозиков левой рукой выхватил у него флаг, а правой - обнажил
свою саблю. На момент противник растерялся. Флаг вместе с пронзившей его
саблей полетел в воду и затонул. Сейчас же и сам Нозиков, получивший в плечо
удар ружейным прикладом, свалился на банку и стиснул от боли зубы. Потом его
насильно втащили на палубу "Маншю-Мару".
подполковник Маневский. С посеревшим лицом, в пробковом спасательном поясе,
он одной рукой выгребал, стараясь скорее отплыть от гибнущего крейсера, а
другой - высоко поднял, словно напоказ, огромный черный портфель. Косые лучи
солнца, играли на никелированных углах и застежках портфеля. Какие документы
хранились в нем? Отчеты о законченных и начатых судебных процессах и
дисциплинарных взысканиях, касающихся команды.
плавать.
их лица. Быть может, в его голове всплывали статьи военно-морского закона,
определяющие наказания нижним чинам за оскорбление офицера. Но теперь он сам
находился в бедственном положении и, ежась от холода, молчал. Он заботился
лишь об одном - как бы сохранить портфель. Все рушилось: погибла 2-я
эскадра, а вместе с нею погибли и последние надежды дальневосточной армии.
России больше не на что было рассчитывать, чтобы одолеть противника. Но
подполковник Маневский не понимал этого и все еще придавал значение своим
пустяковым бумажкам. Качаясь на зыби, он крепко, как знамя, держал над
головой портфель, олицетворяя собою бюрократическую власть
империи.
дошла до его иллюминаторов. Он дрожал всем корпусом, теряя последнюю
плавучесть. Из всего экипажа на нем теперь находились четыре матроса и один
мичман. В пробковых поясах, готовые в любой момент прыгнуть за борт, они
стояли на полуюте и ждали. Подошел свой баркас и снял их. На крейсере
остались одни куры - невольные виновники его гибели. Они успокоились. На
палубе было тихо. Куры мирно, как в деревне, разговаривали между собою на
своем птичьем языке, тоже, видно, делясь впечатлениями о минувших ужасах
боя.
мрачно чернея на солнце краями бортов. На вызов первого петуха победоносно
откликнулся его соперник, взяв нотой выше. Возбужденные радостью весны, они
считали себя вне опасности и не подозревали, что это пение их будет
последним. Куры не успели дослушать еще более залихватский и покоряющий
голос третьего петуха: полное "кукареку" он не дотянул и оборвался на самом
высоком переливе. От "Владимира Мономаха" оставались лишь его мачты, но и
они уходили в глубину сияющего моря, увлекая за собою боевые стеньговые
флаги.
развевался флаг адмирала Энквиста. "Громкий" шел концевым во
отделении миноносцев. Все люди по боевому расписанию были на своих местах,
готовые сцепиться с врагом, но вначале миноносцу просто нечего было делать.
Подальше от японских выстрелов - вот какая была его "боевая задача" согласно
инструкции. Он носился по морю, качаясь на волнах, дымя четырьмя трубами, и
тогда казалось, что корабль подвешен к небу на черных лохматых канатах.
Изредка, когда приближались к нему легкие неприятельские суда, он открывал
по ним огонь. Конечно,
75-миллиметровая мало могли причинить вреда японцам. Иногда и около него
поднимались столбы воды от разрывов неприятельских снарядов.
мальчиком казался, несмотря на свои двадцать шесть
Скородумов, следивший за горизонтом. От его острых серых глаз не могло
ускользнуть ни одно движение неприятельских судов. Если он сразу не мог
что-либо различить, то порывисто перегибался через поручни, как будто хотел
рвануться вперед. Рулевой Плаксин сосредоточенно склонил скуластое либо над
компасом. Мичман
старательно вел на карте прокладку курса своего судна. Этот невзрачный и
всегда скромный меланхолик "Моня", как его звали офицеры на корабле, грустил
и сейчас. Может быть, он и в боевой обстановке не переставал вспоминать свою
невесту, которая осталась в Петербурге.
ранга Георгий Федорович Керн. Он то и дело приставлял к своим карим глазам
бинокль, обозревая сражение. Во всей его высокой и тонкой фигуре, немного
сутуловатой, со впалой грудью, с резко обозначившимися сквозь китель
лопатками, ничто не напоминало бравого офицера. Иногда, особенно в частных
беседах, его смуглое, с тонкими чертами лицо освещалось вдруг такой
детски-наивной улыбкой, которая заставляла окружающих забывать, что перед
ними военный человек. Ходил он медленно, держа носки на разворот, и всегда
казался истощенным, как после тяжелой болезни. Но в тщедушном теле командира
скрывалась непоколебимая сила воли. Это хорошо знали и его подчиненные,
привыкшие к тому, что он, скупой на слова, не любил повторять свои
распоряжения.
подготовленной и возглавляемой бездарным командованием, ему представлялся
безуспешным. Это проскальзывало у него не раз в разговорах со своими
офицерами. Однако с его стороны было сделано все, чтобы с честью выполнить
долг воина. Ни на одном корабле эскадры команда не прошла такой боевой
подготовки, как на миноносце "Громкий". Керна высоко ценили и его ближайшие
помощники: старший офицер лейтенант Паскин, артиллерийский офицер мичман
Потемкин, штурман Шелашников и судовой инженер-механик Сакс.
полном согласии с командиром. И добился он от своих подчиненных дружной
спайки и высокой дисциплины, никогда и ни при каких обстоятельствах не
повышая голоса. Всегда он говорил тихо, но с твердой уверенностью и так
убедительно, что все его распоряжения выполнялись в точности.
крейсеров повернул в сторону противника и открыл по нему огонь. Транспорты и
миноносцы были прикрыты. Люди повеселели. Но тут же раздался тревожный
возглас:
бородой.
Керна дали ход назад. Пока возились с Папиловым два крейсера - "Дмитрий
Донской" и "Владимир Мономах" - почти вплотную сблизились с миноносцем.
"Громкий" едва успел ускользнуть от серьезной аварии. Человек был спасен.
Миноносец опять занял свое место в строю. Теперь с облегчением все окружили
Папилова.
из матросов.
глаза. С его большой обвисшей бороды и одежды ручьями стекала вода, образуя
под ним лужу. На вопрос старшего офицера Паскина никто из команды не мог
объяснить, как Папилов очутился за бортом. Происшествие это так и осталось
загадкой для всех, не исключая и самого Папилова.
людях. Вечером на нем было уже известно, что Рожественский, будучи ранен,
передал командование эскадрой адмиралу Небогатову. Вскоре на броненосце
"Николай I" был поднят сигнал: "Курс норд-ост 23°". С наступлением темноты
"Олег" со своим отрядом, развив большой ход, отделился от эскадры. О нем
говорили, что он ушел неизвестно куда. Ночью "Громкий" пристроился к
крейсеру "Владимир Мономах", держась на его левой раковине. Впереди шел
"Дмитрий Донской", но через некоторое время он тоже где-то затерялся в
темноте морских просторов. Оставшись один, "Владимир Мономах" и "Громкий"
продолжали выполнять приказ Небогатова и самостоятельно направились во
Владивосток.
уже начались минные атаки. Поддерживая крейсер артиллерийским и пулеметным
огнем, "Громкий" сам бросался на японцев. Однажды с него заметили, как
неприятельский двухтрубный миноносец, приблизившись с левого борта
крейсеру, выпустил в него мину. Катастрофа казалась неизбежной. На мостике
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Акунин Борис
Круз Андрей
Посняков Андрей