что только в ангельских одеяниях будут руководить, а -- какие хари
вылезли?.. Тут мно-ого вопросов... А -- с партиями как? Вернее: как бы
совсем без партий -- и старого типа и, упаси Господь, Нового Типа?
Человечество ждёт пророка, кто б научил, как вообще без партий жить! Всякая
партийность -- тоже ведь строжка под большинство, под дисциплину, говори,
что не думаешь. Всякая партия корёжит и личность и справедливость. Лидер
оппозиции критикует правительство не потому что оно действительно ошиблось,
а потому что -- зачем тогда оппозиция?
авторитет в государстве, но какой? Этический! Не власть на штыках, а чтоб --
любили и уважали. Чтоб сказал: соотечественники, не надо, это дурно! -- и
все бы сразу прониклись: верно ведь, плохо! отвергнем! не будем! Где вы
такое возьмёте?.. А то говорится "авторитарность", а вылупляется --
тоталитарность. По мне бы, так что-нибудь швейцарское, помните у Герцена?
Тем сильнее власть, чем ниже: самая большая -- сельский сход, самый
бесправный человек в государстве -- президент... Ну, да это смеюсь... Вообще
не рано ли мы с вами занялись? Разумное устройство! Разумней бы толковать --
как из безразумного выбраться? Мы и этого не умеем, хоть и ближе.
из темноты. И так просто, будто говорилось о замене перегоревшей радиолампы
в схеме:
сменить в России образ правления.
чувствовал к Герасимовичу родственность, хотя разговориться им не
приходилось до сих пор.
чего Нержин ощутил перебеги ознобца вдоль хребта.
прежней России, где была почти невозбранная свобода разлагать народ,
понадобилось три года раскачивать войной -- да какой! А у нас анекдот за
чайным столом стоит головы, какая ж революция?
элиту же вашу первую и перережут. Всё образованное и прекрасное выбьют, всё
доброе разорят.
помощь извне. Мне кажется это глубокой и вредной ошибкой. В "Интернационале"
не так глупо сказано: "Никто не даст нам избавленья! добьёмся мы
освобожденья своею собственной рукой!" Надо понять, что чем состоятельней и
привольней живётся на Западе, тем меньше западному человеку хочется воевать
за тех дураков, которые дали сесть себе на шею. И они правы, они не
открывали своих ворот бандитам. Мы заслужили свой режим и своих вождей, нам
и расхлёбывать.
его на год, на день -- человек жертвует не только всем чужим, но всем
святым, но даже простым благоразумием. Так они вскормили Гитлера, так они
вскормили Сталина, отдавали им по пол-Европы, теперь -- Китай. Охотно
отдадут Турцию, если этим хоть на неделю отсрочат всеобщую мобилизацию у
себя. Они -- конечно погибнут. Но мы -- раньше.
расслабляет нашу волю: мы получаем право не бороться, подчиняться, жить по
течению и постепенно вырождаться. Я не согласен, будто наш народ с годами в
чём-то там прозревает, что-то в нём назревает... Говорят: целый народ нельзя
подавлять без конца. Ложь! Можно! Мы же видим, как наш народ опустошился,
одичал, и снизошло на него равнодушие уже не только к судьбам страны, уже не
только к судьбе соседа, но даже к собственной судьбе и судьбе детей.
Равнодушие, последняя спасительная реакция организма, стала нашей
определяющей чертой. Оттого и популярность водки -- невиданная даже по
русским масштабам. Это -- страшное равнодушие, когда человек видит свою
жизнь не надколотой, не с отломанным уголком, а так безнадёжно
раздробленной, так вдоль и поперёк изгаженной, что только ради алкогольного
забвения ещё стоит оставаться жить. Вот если бы водку запретили -- тотчас бы
у нас вспыхнула революция. Но беря сорок четыре рубля за литр, обходящийся
десять копеек, коммунистический Шейлок не соблазнится сухим законом.
лицо в слабом неясном отсвете от фонарей зоны и потом, наверно, от потолка.
Совсем не зная этого человека, решился Илларион выговорить ему такое, чего и
друзья закадычные шёпотом на ухо не осмеливались в этой стране.
удастся ли за триста? Поэтому надо спешить. Ввиду несбыточности всенародной
революции и вредности надежд на помощь извне, выход остаётся один:
обыкновеннейший дворцовый переворот. Как говорил Ленин: дайте нам
организацию революционеров -- и мы перевернём Россию! Они сбили организацию
-- и перевернули Россию!
арестантском знании людей и умении со взгляда отметать предателей -- вот как
мы сейчас друг Другу доверяем, с первого разговора. Нужно всего от трёх до
пяти тысяч отважных, инициативных и умеющих владеть оружием людей, плюс --
кому-нибудь из технических интеллигентов...
надо только: Сталина, Молотова, Берию, ещё нескольких человек. И тут же по
радио объявить, что вся высшая, средняя и низшая прослойка остаётся на
местах.
переворот совершить, но управлять после переворота ничего не стоит.
Макиавелли говорил, что, согнав султана, можно завтра во всех мечетях
славить Христа.
или они -- его, только сами не сознают. И потом: этот нейтралитет
генерал-кабанов, которые целые дивизии толпами гнали на минные поля, чтоб
только самих себя сберечь от штрафняка? Да они в клочья разорвут всякого за
свой свинарник!.. И потом же -- Сталин от вас уйдёт подземным ходом!.. И
потом ваших инициативных пять тысяч, если не возьмут сексотами, так --
пулемётами, из секретов... И потом, -- волновался Нержин, -- пяти тысяч
таких, как вы -- в России нет! И потом -- только в тюрьме, а не на семейной
[воле], мужчина так свободен в мыслях, не связан в поступках и готов к
жертвам! -- а из тюрьмы-то как раз ничего и не сделаешь!.. Вы хотели, чтоб я
искал недочётов в вашем проекте? Да он из одних недочётов и состоит!! Это --
урок нашему физико-математическому надмению: что общественная деятельность
-- тоже специальность, да какая! Бесселевой функцией её не опишешь! Но даже
не в этом! даже не в этом! -- он уже слишком громко говорил для чёрной тихой
лестницы. -- Вы имели несчастье искать советчика во мне! -- а я вообще не
верю, что на Земле можно устроить что-нибудь доброе и прочное. Как же я
возьмусь советовать, если я сам не выдеру ног из сомнений?
утверждал, что человечество никогда не узнает химического состава звёзд. И
тут же -- узнали! Когда вы на прогулке шагаете, развевая фронтовой шинелью
-- вы кажетесь другим.
людоед нет" и как Спиридон просил у самолёта атомной бомбы на себя. Эта
простота могла захватно овладеть сердцем, но Нержин отбивался, сколько мог:
разрешить высказаться сердцу. А вы не помните той франсовской старухи в
Сиракузах? -- она молилась, чтобы боги послали жизни ненавистному тирану
острова, ибо долгий опыт научил её, что всякий последующий тиран бывает
жесточе предыдущего? Да, мерзок наш режим, но откуда вы уверены, что у [вас]
получится лучше? А вдруг -- хуже? Оттого, что вы хорошо хотите? А может и до
вас хотели хорошо? Сеяли рожь, а выросла лебеда!.. Да чего там наша
революция! Вы оглядитесь на... двадцать семь веков! На все эти виражи
бессмысленной дороги -- от того холма, где волчица кормила близнецов, от той
долины олив, где чудесный мечтатель проезжал на ослике -- и до наших
захватывающих высот, до наших угрюмых ущелий, где только гусеницы самоходных
пушек скрежещут, до наших перевалов обледенелых, где через лагерные бушлаты
проскваживает семидесятиградусный ветер Оймякона! -- я не вижу, зачем мы
карабкались? зачем мы сталкивали друг друга в пропасти? Сотни лет поэты и
пророки напевали нам о сияющих вершинах Будущего! -- фанатики! они забыли,
что на вершинах ревут ураганы, скудна растительность, нет воды, что с вершин
так легко сломать себе голову? Вот здесь, посветите, есть такой Замок
святого Грааля...
никто не узрит! И меня тоже отпустите в скромную маленькую долинку -- с
травой, с водой.
Но у этого спрута нет ни зада, ни переда. Для меня нет слова, более
опустошённого от смысла, чем "прогресс". Илларион Палыч, какой прогресс? От
чего? И к чему? За двадцать семь столетий стали люди лучше? добрей? или хотя
бы счастливей? Нет, хуже, злей и несчастней! И всё это достигнуто только
прекрасными идеями!
Свержин Владимир
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Афанасьев Роман
Никитин Юрий