чувствительна к малейшей обиде, наносимой ее любимцу, и потому не
протестовал. По той же причине я ни слова не сказал о валявшихся на полу
ножах и вилках, о неприличном виде судков, стоявших как попало и казавшихся
пьяными, и о том, что Трэдлсу уже совсем нельзя было повернуться, когда по
столу начали кочевать кувшины и блюда с овощами. Созерцая лежавшую передо
мной вареную баранью ногу и собираясь ее разрезать, я невольно задумался,
почему покупаемое нами мясо отличается таким необычным видом и не заключил
ли наш мясник договора на скупку всех баранов уродцев, какие только
появляются на свет. Но свои размышления я оставил при себе.
меня поцеловать.
Трэдлс больше всего на свете любит устрицы!
продавец сказал, что они очень свежие. Но я... я боюсь... не случилось ли с
ними что-нибудь. Они какие-то странные...
любовь моя.
устрицы, - мне кажется... устрицы, конечно, превосходны, но, мне кажется...
их совсем не открывали.
устриц, да мы и не знали, как с Этими ножами обращаться. И вот мы посмотрели
на устриц и принялись есть баранину. Мы съели ту часть ноги, которая была
съедобна, и вознаградили себя каперсами. Если бы я не протестовал, Трэдлс
готов был превратиться в дикаря и съесть полную тарелку сырого мяса только
ради того, чтобы выразить свое восхищение пиршеством. Но я не мог допустить,
чтобы он принес такую жертву на алтарь дружбы, и вместо этого мы
удовлетворились беконом, ибо, к счастью, в кладовке был обнаружен холодный
бекон.
рассержусь, и так обрадовалась, когда этого не случилось, что я очень скоро
оправился от смущения, и мы чудесно провели вечер. Пока мы с Трэдлсом
беседовали за стаканом вина, Дора была тут же, рядом со мной, сидела,
положив руку на спинку моего стула, и пользовалась каждым удобным случаем,
чтобы шепнуть мне на ухо, что, с моей стороны, так мило не сердиться и не
брюзжать. Затем она приготовила чай, и столь восхитительно было видеть, как
она увлечена этим делом, словно перед ней был кукольный сервиз, что я не
обратил внимания, хорошо ли заварен чай. Потом мы с Трэдлсом сыграли
одну-две партии в криббедж, Дора пела нам песенки, аккомпанируя себе на
гитаре, и мне казалось, что наша влюбленность и наш брак - какое-то чудесное
сновидение, а вечер, когда я впервые услышал ее голос, все еще длится.
придвинула свой стул к моему и села рядом со мной.
не знаем, моя дорогая.
после долгого молчания сказала моя жена.
голубые глаза спокойно смотрели на меня.
научиться, - сказала Дора.
отце в течение всех этих лет. Когда она была еще совсем ребенком, это была
уже та самая Агнес, которую ты знаешь теперь.
спросила Дора.
"Девочка-жена!"
так ее называл. Она по-прежнему оставалась неподвижной, но я обнял ее,
привлек к себе и глубже заглянул в ее голубые глаза.
"девочкой-женой", а не Дорой. Я хочу только, чтобы ты думал обо мне так про
себя. Когда ты собираешься рассердиться на меня, скажи себе: "Да ведь это
только девочка-жена!" Когда я буду несносна, скажи: "Я давно знал, что из
нее выйдет только девочка-жена!" Когда ты заметишь, что я не такая, какой
хотела бы стать, - а я, пожалуй, такой никогда не стану, - скажи себе: "А
все же моя девочка-жена меня любит!" Потому что это правда - я тебя люблю.
серьезно. И она так обрадовалась, когда я от всего сердца отозвался на ее
просьбу, что лицо ее засияло, прежде чем глазки успели высохнуть. Да, она и
в самом деле была моей девочкой-женой. Усевшись на полу около китайского
домика, она позванивала по очереди во все колокольчики, чтобы наказать Джипа
за плохое поведение, а Джип лежал на пороге домика, голова его высовывалась
наружу; он обленился так, что даже раздразнить его было невозможно.
прошлое, и из туманных его далей вызываю образ невинного существа, которое я
страстно любил, и снова Дора обращает ко мне нежное лицо, а в моей памяти
постоянно звучит ее просьба. Быть может, я не всегда выполнял ее, - я был
молод и неопытен, - но никогда я не оставался глух к этой бесхитростной
мольбе.
хозяйкой. Она протерла костяные таблички своей записной книжки, очинила
карандаш, купила огромную приходо-расходную книгу, старательно подшила все
листы поваренной книги, вырванные Джипом, и сделала отчаянную попытку быть,
как она выражалась, "хорошей". Но цифры по-прежнему упрямились - они никакие
хотели подчиниться правилам сложения. Только-только ей удавалось с большим
трудом подсчитать несколько цифр, как появлялся Джип и, прогуливаясь по
странице, размазывал хвостом все написанное. Средний пальчик Доры весь
пропитался чернилами, и, мне кажется, только этого она и добилась.
писал, и мое имя постепенно становилось известным, - я откладывал перо и
следил, как моя девочка-жена старается быть "хорошей". Прежде всего она
приносила огромную приходо-расходную книгу и с глубоким вздохом клала ее на
стол. Потом она открывала ее на той странице, которую Джип накануне вечером
сделал неудобочитаемой, и звала его, чтобы он убедился в своем проступке.
Это служило поводом позабавиться Джипом, а иной раз, в виде наказания,
намазать ему нос чернилами.
лев", - это было одним из его фокусов, хотя должен сказать, что сходство
отнюдь не являлось потрясающим, - и если он склонен был к уступчивости, то
повиновался. Тогда она брала перо, начинала писать и обнаруживала приставший
к перу волосок. Она брала другое перо, начинала писать и обнаруживала, что
оно делает кляксы. Затем она брала новое перо, начинала писать и шептала:
"Ох, это перо скрипит, оно помешает Доди!" Тут она бросала работу как дело
нестоящее и уносила приходо-расходную книгу, сделав предварительно вид,
будто хочет обрушить ее на льва.
свою записную книжку и корзиночку со счетами и другими бумажками,
напоминавшими скорей всего папильотки, и пыталась добиться какого-нибудь
толку. Она сверяла одну бумажку с другой, делала записи в книжке, стирала
их, снова и снова подсчитывала по пальцам левой руки, начиная то с мизинца,
то с большого пальца, и в конце концов приходила в такое расстройство и
отчаяние и казалась такой несчастной, что мне становилось больно смотреть,
как омрачалось ее ясное личико. - и все из-за меня! Я потихоньку подходил к
ней и спрашивал:
с ними сладить. Тогда я говорил:
глубоким вниманием, после чего ее одолевала страшная усталость и она
развлекалась тем, что накручивала мои волосы себе на пальчик или пыталась
узнать, будет ли мне к лицу отогнутый ворот сорочки. Когда я молча прекращал
эти забавы и продолжал объяснять, она огорчалась, вид у нее был жалкий и
испуганный, и с раскаянием я вспоминал о том, что она моя девочка-жена и
какая она была веселая, когда я впервые встретился ей на пути. Я откладывал
карандаш и просил ее взять гитару.
меня хранить все про себя. Теперь я не знаю, прав ли я был, но делал я это
ради моей девочки-жены. Я исследую свое сердце и стараюсь проникнуть в его
тайны, ничего не скрывая в этом повествовании. И я знаю, у меня было такое
чувство, словно, к несчастью своему, я что-то утратил или мне чего-то не
хватает, но это чувство не вызывало у меня горечи. Бродя в погожий день один
по улицам и размышляя о тех летних днях, когда все вокруг было озарено моей
Шилова Юлия
Зыков Виталий
Сапковский Анджей
Гуль Роман Борисович
Корнев Павел
Шилова Юлия