- мед и волога нашего мужества и наших трудов!? Чем заслужила или чем
провинилась пред Господом земля рязанская?! Не в единой ли злой воле
московитов наша боль и зазнобы нашей земли? И сколь можно еще тиранить
нас?
посылают переже всего? На татар? Как бы не так! Князя Олега зорить! Мир
заключили! Сам Киприан, на Святой книге... Крестами клялись! На Дону моих
бояр было невесть сколь! Я ему, псу, тылы охранял! Ежели какой самоуправец
пограбил чего потом... Мало ли грабили на Рязани! Пошли бояр! Исправу и
суд учиним по правде! Нет! Посылают меня - меня самого! - гнать из
Переяславля!
на Оке стоит! Себя бережет, гад поганый! Коломну сторожит, не украли
чтоб... Воровано дак! Тохтамыша проглядели - снова я виноват? Броды ему,
вишь, на Оке указал! Без того бы потопли! Волгу, вишь, перешли, а на Оке
без подсказа угрязли бы! И не стыд баять такое!.. Пуще татар ничтожили мою
Рязань!
не дает, Кирдяпа у хана под него копает... Алексия схоронил, Киприана
выгнал, на митрополии черт те кто у него, бояре передрались... И теперь
вдруг занадобился ему мир! Дак вот, не будет мира! Хлебов ему не позволю
убрать! Татар наведу! Литва будет у него стоять на Волоке, Михайло под
Дмитровом, суздальцы засядут Владимир, ордынцы - Переяславль, и кончится
Москва! Досыти московиты Рязанью расплачивались за все свои шкоды и
пакости! Досыти зорили меня, пусть теперь испытают сами!
дорогам, понасиленных женок, сожженные скирды хлебов, разволоченного
обилия! Не зрел своего дома, испакощенного московитом!
обостренным взором в сухой и строгий лик радонежского игумена, вслушиваясь
в его тихую, подобную шелесту речь:
Кочева с Миною зорили Ростов, не обошли и наш двор боярский! Окроме
ордынского серебра, даром, почитай, забрали, изволочили с ругательством
велиим оружие, порты, узорочье... драгоценную бронь отцову, которой и цены
не было, за так взял боярин московский Мина! С того мы, утерявши имение
свое, и в Радонеж перебрались. Всю мужицкую работу попервости сами
творили... Рубить хоромы, лес возить, косить, пахать, сеять, чеботарить -
все приходило деяти! И ныне я, княже, благодарен научению тому! Ведаю,
почем смердам достается хлеб, и умею его беречь!
заушения... Но у нас с Дмитрием был договор по любви! Я поверил ему как
брату! Принимал ли ты, инок, заушения от ближних твоих?!
от родного брата своего, его же чтил яко учителя себе и старейшего, в отца
место!
не сказавши ни слова. И основал другую. И жил там, дондеже паки созвали
меня соборно назад, в обитель на Маковце, о чем просил меня такожде и
владыка Алексий... И брата своего, что мыслил было уйти вон, я сам умолил
остатися в обители, дабы владыка зла не поимел радости в братней остуде!
пронзительно глядя на необычайного старца, который говорил все так же
негромко и твердо, глядя не на князя, а куда-то в ничто, в даль времени.
стал я служить великому князю московскому!
не устоит>.
каменной крепости и спорить то с цесарем, то с папою. У нас - нет! В
бескрайностях наших, пред лицом тьмы тем языков и племен, в стужах лютой
зимы, у края степей - надобна нам единая власть, единое соборное согласие,
не то изгибнем! И жребий наш тяжелее иных жребьев, ибо на нас, на нашу
землю и язык русский, возложил Господь самую великую ношу учения своего:
примирять ближних, сводить в любовь которующих, быть хранительницею судеб
народов, окрест сущих! Вот наш долг и наш крест, возложенный на рамена
наши. И сего подвига, княже, нам не избежать, не отвести от себя...
Поздно! Величие пастырской славы или небытие, третьего не дано русичам!
Ибо Господень дар хоть и тяжек, но неотменим! И не будет Руси, ежели сего
не поймем! И земля до останка изгибнет в которах княжьих!
пояса, точно рваные обрывки обид и не высказанных еще укоризн. Он был
невысок, легче, стройнее, стремительнее Дмитрия, тем паче нынешнего
Дмитрия, и мысли его неслись столь же стремительно легко, обгоняя друг
друга.
серебром, рязанскою кровью... А что же сама Москва? Иль, мыслишь ты,
всякое зло искуплено будет объединением языка русского? Грядущим, быть
может, величьем державы? Но не велика ли плата, ежели, тем паче, все
неправедно нажитое добро, и сила ратная, и земское устроение, и даже
церковь попадает в руки таких, как Федор Свибл или этот твой Мина? А ежели
раскрадут страну и затем побегут на ратях, отдавши землю отцов во снедь
иноверным? Уже и ныне Дмитрий кого только к себе не назвал! И литву, и
смолян - не ошибся бы только! Всю жизнь я дерусь с Литвой и вижу, как
неуклонно налезает она на земли Северских княжеств, мысля охапить все, и
Рязань, и Москву! Скажешь, смоляне - те же русичи, скажешь, что в Великом
Литовском княжестве русичей раз в десять поболе, чем литвинов... Все так!
Но почто тогда русичи эти дали себя подчинить литовским князьям? Ни
Полоцк, ни Киев, ни Волынь, ни Галич не спорили с Литвой! Отдались без бою
и без ропота, почитай, сами согласили идти под литовскую руку! Чаяли,
Ольгерд их от татар защитит? А теперь ежели в Вильне одолеют католики, что
тогда? Веру менять? Язык отцов и навычаи предков? И не станет так, что
твой московский князь - или хошь сын ли, внук, правнук, все едино! -
забрав власть вышнюю в русской земле, назовет иноземцев, а там посягнет и
на церковь святую, и на обычаи пращуров... И что тогда? Тогда, спрашиваю
я, что?! Что молчишь, монах?! Или, мыслишь, не будет того, явятся бояре
честные, ратующие за землю свою, станет церковь поперек хотений
игемоновых, и вновь устоит земля? Не молчи, скажи, так ли надобно, так ли
необходимо объединять всю русскую землю под единою властью? Власть
жестока! И не ошибаешься ли ты, монах, и не ошибся ли твой наставник,
владыка Алексий, приявший ради того непростимый грех на душу свою, егда
имал князя Михайлу чрез крестное целование? Или, мыслишь, великая судьба
надлежит нашей земле, и ради нее, ради грядущего величия, мы все,
нынешние, обязаны жертвовать собой? Не молчи, монах! Я сейчас обнажаю душу
свою пред тобою! Скажешь, что жертвовать собою пред Господом заповедано
нам словами горняго учителя, иже воплотился, дабы спасти этот мир
добровольною жертвою своей?! Возлюбить Господа своего паче самого себя? И
ты, монах, всю жизнь жил токмо по заповедям Христа, ни в мале не уклоняясь
и не смущаясь прелестью мирскою?
князю то же, что иноку? Ты скажешь - <да>, ведаю, что теперь скажешь ты!
Напомнишь мне <Поучение> Владимира Мономаха... Не подсказывай мне! Помню,
монах, не мни, что мало смыслен и некнижен есмь, чел я и послание Мономаха
Олегу Святославичу!
пронзительные слова: <Убиша дитя мое, но не будеви местника меж нами, но
возложивше на Бога! А русской земли не погубим с тобою! А сноху мою пошли
ко мне, да бых оплакал мужа ея, да с нею же кончав слезы, посажу на месте,
и сядет, аки горлица на сусе древе, жалеючи, и яз утешуся!>
Сергию. - И ты нудишь меня паки простить Дмитрия? Но ежели я не таков, как
твой Мономах? Ежели я не прощаю обид, ежели я лишен христианского
смирения? Ежели я изгой правой веры Христовой?
Олеговой ярости.
не каждый понимает это, и потому многие грешат, но грешат по неведению, не
зная своих же душевных сокровищ, не видя очами земными сокровенного света
своего!
тебе! Недостойного князя может поддержать и наставить, достойный пастырь,
- продолжил Сергий, - даже недостойного пастыря можно пережить, дождав
другого, достойного! Я боюсь иного! Чтобы весь народ не возжаждал телесных
услад и обогащения, не позабыл о соборном деянии, как то створилось в
Византии. Вот тогда нашу землю будет уже не спасти! Мы живы дотоле, доколе
христиане есмы, и потому подвиг иноческий достоит каждому из нас и
возможен, исполним для каждого!
опустил глаза.
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий
Березин Федор
Володихин Дмитрий
Андреев Николай
Майер Стефани