Поезжайте в Париж, и если у вас есть что-то на сердце, не запирайтесь. Что
на уме, то пусть будет и на языке. К чему все эти секреты!
рассказать ему, где лежит какая-то хартия, картинка, картонка или карта - я
не понял, о чем конкретно речь, но, в общем, у вас она есть, и вам все равно
она ни к чему, а, может быть, нашему другу Алье она понадобилась для научной
работы. Мы ведь должны помогать друг другу, тем самым и развитию культуры.
Разве вы не согласны с этим? Так уступите ему эту картонку, эту карту, этот
атлас мира, меня не интересует знать, чего конкретно вы не поделили. Если он
так о ней беспокоится, значит, должна быть тому некая причина, безусловно
уважительная причина, как-никак мы имеем дело с джентльменом до мозга
костей. Поезжайте в Париж, и увидите: доброе рукопожатие - и тяжесть с души
вон. И не расстраивайтесь по мелочам. В любом случае вы прекрасно знаете:
если вам хоть в чем-либо понадобится помощь, достаточно только обратиться ко
мне. - После этого Гарамон нажал на переговорное устройство: - Госпожа
Грация... Ну вот, ее нет. Когда нужно, ее не бывает на месте. Что прикажете
делать. У вас свои огорчения, но если бы вы только знали, что приходится
выносить мне. Я с вами прощаюсь, если вы увидите в коридоре госпожу Грацию,
попросите ее зайти сюда. И прошу вас, хорошенько отдыхайте.
загорелась красненькая лампочка на персональной линии Гарамона. Тот кому-то
звонил. Бельбо не смог удержаться (я уверен, что он в первый раз в жизни
пошел на подобный поступок). Он поднял трубку и услышал обрывок разговора.
вы, это мой долг. Не случайно ведь мы с вами являемся членами одной и той же
духовной кавалерии!
Той самой, которую он один, Бельбо, был способен поведать миру. И которая не
существовала.
стойки, злоупотребил алкоголем. На следующее утро он пошел к своему
единственному другу, единственному, который еще был на свете. К Диоталлеви.
пересказ, в котором я не мог разобрать, какие слова принадлежали
Диотал-леви, какие - Бельбо, потому что и тот и другой заговаривались,
выборматы-вая единственную правду, понимая, что миновало то время, когда
было можно драпироваться вымыслом.
ошибиться в движениях и зашагать обратно, и ушли все они по пояс в землю,
из-за силы букв.
ресниц ни бровей. Напоминало бильярдный шар.
двадцатилетних, а у тех, кому под пятьдесят, она идет медленно, тем временем
разработают правильную терапию.
полагается более быстрая смерть. Ты видишь, мне трудно говорить.
заговорил Диоталлеви, булькая, как Оно в научно-фантастическом фильме. Он
был и видом похож на Оно - прозрачностью, отсутствием границ между
внутренностью и внешностью, между кожей и мясом, между клейким белым пухом,
вылезавшим из пижамы, вспученной на животе, и клейковинным клубом нутра,
который только рентген-лучи или последняя стадия болезни умеют прорисовать с
такою четкостью.
судить о том, что ты мне рассказываешь сейчас, происходит ли это только
внутри тебя или вне тебя. В любом из случаев, кто-то стасовал, смешал и
переиначил слова Книги сильнее, чем позволено.
наказание за это, так же как и я. Между нами нет различий.
что утомлять больного не надо, но Диоталлеви взбунтовался:
Как внутри человеческого тела имеются члены, суставы и органы, так же и в
Торе, понятно? И как внутри Торы есть члены и суставы, так же и в теле.
чернилам, и учитель не говорил ничего. Но когда рабби Меир спросил у рабби
Измаила, добро ли он делает, тот ему ответил: сын мой, будь осмотрителен в
своем труде, потому что это труд Господен, и если ты потеряешь хотя бы букву
или лишнюю букву напишешь, ты испортишь весь мир... Мы хотели переписать
Тору, но не боялись недописать или приписать, буквой больше или меньше...
нет, не в стакане, намочи платок. Спасибо. Теперь слушай. Перемешивая буквы
Книги, мы перемешиваем мир. От этого никуда не уйти. Любой книги, даже
букваря. Разве типы вроде твоего доктора Вагнера не утверждают, что у того,
кто играет со словами, анаграммами и переворачивает вверх дном словарь,
черная душа и он ненавидит своего отца?
заработать. Они не имеют ничего общего с твоими раввинами.
думаешь, что раввины, размышляя о Торе, имели в виду какой-то свиток? Они
говорили о нас, о тех, кто хочет обновить свое тело при помощи языка.
набожным, а мы такими не были. Любая книга прошита именем Бога, а мы
составляли анаграммы из всех книг истории и не молились. Молчи и слушай.
Тот, кто занимается Торой, поддерживает мир в движении, а когда читает или
переписывает заново, поддерживает в движении свое тело. Ибо нет такой части
тела, у которой не было бы эквивалента в мире... Намочи платок, спасибо.
нарушаешь тело. Вот чего мы не поняли. Тора выпускает какое-нибудь слово из
своей оболочки, оно является на мгновение и сразу же прячется. И является
оно только тому, кто его любит. Это можно сравнить с очень красивой
женщиной, которая прячется в своем жилище, в глухой комнатушке. У нее
единственный возлюбленный, о существовании которого никто не подозревает. И
если кто-то другой захочет ее изнасиловать, схватить ее своими грязными
лапами, она взбунтуется. Она знает своего любовника, приоткрывает дверь и
показывается на мгновение. И тут же снова прячется. Слово Торы открывается
только тому, кто его любит. А мы, мы хотели говорить о книгах без любви и в
шутку...