сказал, что свет есть свет, каким именем его ни назови, и хорошо сознавать,
что им светится лицо человека, которого ты знаешь. - Клем улыбнулся. - Тогда
я подумал, что он говорит о Христе. Но теперь... теперь я уже не так уверен
в этом.
подозревала, что в его словах заключена доля правды, она не могла заставить
себя высказать эту возможность вслух, потому что знала, что то самое лицо, в
котором Тэйлор прозревал свет нового восходящего солнца, принадлежит также и
мраку, который вскоре может навсегда окутать их своей пеленой.
Глава 44
1
грязным, затхло пахнувшим бельем, а подушка под его головой была влажной,
сон его не мог быть более крепким, даже если бы его убаюкивала у себя на
руках Сама Мать Земля. Когда он проснулся пятнадцать часов спустя, за окном
стояло прекрасное июньское утро. Сон без сновидений вдохнул новые силы в его
мышцы. Не было ни газа, ни электричества, ни горячей воды, так что ему
пришлось принимать душ и бриться под холодной водой - опыт, в первом случае
ободряющий, во втором - кровопролитный. Покончив с этим, он внимательно
осмотрел мастерскую. В его отсутствие она не осталась в полной
неприкосновенности. В один прекрасный день здесь кто-то побывал - либо
старая подружка, либо вор с чрезвычайно узкой специализацией. Миляга оставил
два окна отрытыми, так что проникнуть в помещение не составило, по-видимому,
никакого труда, и похититель унес с собой одежду и какие-то памятные
безделушки. Он так давно был здесь в последний раз, что ему трудно было
вспомнить, какие именно вещи стали жертвой грабежа. Несколько писем и
открыток с каминной полки, несколько фотографий (хотя он не любил
фотографироваться, по причинам, которые представлялись теперь вполне
очевидными) и кое-какие драгоценности: золотая цепочка, два кольца, крестик.
Кража не особенно обеспокоила его. Ему никогда не были свойственны ни
сентиментальность, ни страсть к коллекционированию. Предметы занимали в его
жизни такое же место, как глянцевые журналы - просмотрел и выбросил.
ванной, где одежда, которую он повесил сохнуть перед началом своего
путешествия, поросла зеленым мехом, и в холодильнике, на полках которого
было разбросано нечто, напоминающее окуклившихся зарзи и источающее
омерзительный аромат гнили и разложения. Но прежде чем начать уборку,
необходимо было подключить хотя бы электричество, а для этого потребуется
вступить в переговоры. В прошлом ему уже не раз отключали газ, телефон и
электричество, когда, в промежутках между изготовлением подделок и
обольщением дойных коров, ему приходилось поиздержаться, так что язык у него
был подвешен соответствующим образом, и именно сейчас этот талант был как
нельзя более кстати.
светлые очи почтенной, хотя и слегка рехнувшейся миссис Эрскин, которая
занимала квартиру на первом этаже. Именно она открыла ему дверь вчера,
отметив с характерной для нее искренностью, что выглядит он так, словно
избили его ногами до полусмерти, на что он ответил, что именно так он себя и
чувствует. Она не стала расспрашивать, почему он отсутствовал, что было
неудивительно, так как его жизнь в мастерской всегда сводилась к
спорадическим набегам, но она спросила у него, не собирается ли он
задержаться на этот раз подольше. Он сказал, что это вполне возможно, и она
ответила, что ее это очень радует, потому что в эти летние дни люди
постоянно сходят с ума, а с тех пор, как умер мистер Эрскин, ей иногда
бывает страшно. Пока она готовила чай, он обзванивал коммунальные службы,
отказавшие ему в своих услугах. Его ожидала череда разочарований. Он
разучился пользоваться своим обаянием так, чтобы женщины, с которыми он
разговаривал, делали то, что ему хотелось. Вместо обмена любезностями ему
был подан холодный салат из официальности и снисхождения. Ему было строго
указано, что до тех пор, пока счета не будут оплачены, ни о каких
подключениях не может идти и речи. Он отведал горячих тостов миссис Эрскин,
выпил несколько чашек чаю, а потом спустился в подвал и оставил записку
сторожу котельной, в которой говорилось, что он вернулся домой и с
благодарностью ожидает подключения горячей воды.
разговора на этот день вполне достаточно. Он задернул занавески и зажег две
свечи. Поначалу их запылившиеся фитили сильно дымили, но их свет был
приятнее палящего дневного солнца, и он принялся за разгребание снежного
сугроба почты, который образовался у входной двери. Разумеется, там было
полно счетов, раз от разу напечатанных все более разгневанным цветом, плюс к
тому же неизбежные рекламные проспекты. Личных писем было очень мало, но два
из них остановили его внимание. Оба были от Ванессы, чей совет перерезать
свою лживую глотку отозвался таким обескураживающим эхом в увещеваниях отца
Афанасия. Теперь же она писала ему, что скучает - не проходит и дня, чтобы
она не подумала о нем. Второе послание выражало ту же мысль, но более
откровенным способом: она хотела, чтобы он вновь вошел в ее жизнь. Если уж
ему так хочется забавляться с Другими женщинами, то она постарается
примириться с этим.
чтобы таить обиды друг на друга.
письмо от Клейна, накарябанное красными чернилами на розовой бумаге. Слегка
педерастический голос Честера зазвучал у него в ушах, когда он поднес листок
к глазам и начал читать.
это происходит? Толпы покинутых женщин в настоящий момент рыдают, уткнувшись
мне в колени, и умоляют послать тебе прощение за твои шалости и пригласить
вернуться в лоно семьи. Среди них - неподражаемая Ванесса. Ради Бога,
возвращайся домой и спаси меня от необходимости ее соблазнять. Мой пах
увлажнился в ожидании твоего появления.
голову! Хотя, насколько Миляга помнил, она видела Честера один-единственный
раз, с тех пор она никогда не отказывала себе в удовольствии помянуть его
недобрым словом. Миляга сохранил все три письма, хотя у него и в мыслях не
было последовать содержавшимся в них советам. Лишь одна встреча была для
него желанной - с домом в Клеркенуэлле. Однако он не мог отважиться пойти
туда при свете дня. Улицы будут слишком яркими и оживленными. Он подождет
темноты, которая поможет ему обрести чаемую невидимость. Он устроил в камине
небольшой костер из остальных писем и стал наблюдать за пламенем. Когда они
догорели, он снова лег в постель и проспал всю вторую половину дня, готовясь
к ночному путешествию.
2
он раскрыл шторы. Улица внизу была безлюдной, но так как денег на такси у
него не было, он знал, что по дороге в Клеркенуэлл ему не раз придется
потолкаться среди людей. В такой чудесный вечер Эдгвар-роуд будет
оживленной, а в метро непременно набьются толпы народа. Чтобы достичь цели,
не привлекая к себе нежелательного внимания, он первым делом решил одеться
как можно более неприметно и принялся рыться в своем оскудевшем гардеробе в
поисках костюма, который сделал бы его максимально невидимым. Одевшись, он
пошел к Марбл Арч и спустился в метро. До Чэнсери Лейн, расположенной на
границе Клеркенуэлла, ехать было всего лишь пять остановок, но проехав
первые две, он вынужден был сойти, задыхаясь и потея, словно страдающий
клаустрофобией. Проклиная эту неожиданную слабость, он просидел на станции
около получаса, пропуская один поезд за другим и не в силах заставить себя
войти в вагон. Какая ирония! Человек, побывавший в самых неприступных
уголках Имаджики, оказался не в состоянии проехать пару миль на метро.
Наконец его перестало трясти, и к платформе как раз подошел не очень
переполненный поезд. Он зашел в вагон, сел поближе к двери, опустив голову и
закрыв лицо руками, и в таком положении просидел до конца поездки.
несколько минут он простоял на Хай Холборн, всасывая в себя темнеющее небо.
И только когда ноги его перестали подкашиваться, он направился вверх по
Грейз Инн-роуд к окрестностям Гамут-стрит. Почти вся недвижимость главных
улиц давным-давно была поставлена на службу коммерции, но за темными
баррикадами деловых зданий располагалась целая сеть улиц и площадей, которая
- возможно, благодаря своей дурной славе - не привлекла внимание
застройщиков. Многие из этих улиц были узкими и кривыми, плохо освещенными и
лишенными табличек, словно об их существовании забыли много поколений назад.
Но ему не нужны были ни таблички, ни фонари - его ноги ступали по этим
улицам бесчисленное множество раз. Вот - Шиверик-сквер с небольшим парком, а
вот - Флэксен-стрит, и Олмот, и Стерн. А посреди них, под прикрытием
собственной анонимности, пряталась цель его путешествия.
чтобы продлить удовольствие от воссоединения. Бесчисленные воспоминания
ожидали его здесь - в том числе и о мистифе. Но далеко не все они окажутся
такими приятными и желанными. Ему надо будет поглощать их маленькими
порциями, словно человеку с нежным желудком, который попал на слишком
обильную трапезу. Умеренность - вот его путь. Как только он почувствует
пресыщение, он немедленно вернется в мастерскую, чтобы переварить то, что
открылось ему, и тем самым укрепить свои силы. И только тогда он вернется за
второй порцией. Процесс займет время, а оно сейчас дорого. Но то же самое
можно сказать и о его Душевном здоровье. Какой будет толк от Примирителя,
который подавится собственным прошлым?
Нортон Андрэ
Жюль Верн
Прозоров Александр
Лукьяненко Сергей
Смоленский Вадим
Шилова Юлия