Кульмбахская (это ее титул) была воспитана в Дрездене своей теткой,
польской королевой; там Порпора с ней познакомился и, кажется, даже да-
вал ей уроки, так же как и ее двоюродной сестре, великой дофине Франции.
Юная принцесса Кульмбахская была красива и умна. Воспитанная строгой ко-
ролевой вдали от распутной матери, она, казалось, должна была всю свою
жизнь прожить счастливой, уважаемой женщиной. Но вдовствующая маркграфи-
ня, ныне графиня Годиц, не пожелала этого. Она вызвала дочь к себе и
вздумала сватать ее то за одного родственника, тоже маркграфа Бай-
рейтского, то за другого - принца Кульмбахского, ибо это княжество -
Байрейт-Кульмбах - насчитывает больше принцев и маркграфов, чем подв-
ластных деревень и замков. Но сватовство было только притворством. Кра-
сота и целомудрие принцессы возбудили в ее матери ужасную зависть. Ей
хотелось унизить дочь, отнять у нее любовь и уважение отца, Геор-
га-Вильгельма (третьего маркграфа), - не моя уж вина, если их так много
в этой истории. Однако среди всех этих маркграфов для принцессы
Кульмбахской не нашлось ни одного. Тогда мать обещала одному придворному
своего мужа, Вобсеру, четыре тысячи дукатов в награду за то, что он
обесчестит ее дочь, и сама ввела этого негодяя ночью в комнату принцес-
сы. Слуги были предупреждены и подкуплены, дворец оказался глух к воплям
девушки, мать держала дверь... Консуэло, ты содрогаешься, а между тем
это еще не все. Принцесса Кульмбахская родила близнецов. Маркграфиня
взяла их на руки, показала своему супругу и пронесла по всему дворцу,
крича: "Смотрите все, эта развратница произвела на свет вот этих детей!"
Во время этой ужасной сцены близнецы погибли почти на руках маркграфини.
Вобсер имел неосторожность написать маркграфу, требуя от него четыре ты-
сячи дукатов, обещанных ему маркграфиней. Он ведь заработал их, обесчес-
тив принцессу! Несчастный отец, уже и так наполовину идиот, тут оконча-
тельно превратился в слабоумного и вскоре после этой катастрофы умер от
ужаса и горя. Вобсеру пригрозили другие члены семьи, и он сбежал.
Польская королева приказала заключить принцессу Кульмбахскую в Плассен-
бургскую крепость. Едва оправившись после родов, она была туда водворе-
на, провела в суровом заключении несколько лет и поныне оставалась бы в
заточении, если бы католические священники, пробравшись в тюрьму, не
обещали ей покровительства императрицы Амелии при условии отречения
принцессы от лютеранства. Жажда вернуть себе свободу заставила принцессу
уступить их увещеваниям. Но полную свободу она получила только после
смерти польской королевы. Своей независимостью она прежде всего вос-
пользовалась для того, чтоб вернуться к вере своих отцов. Молодая
маркграфиня Байрейтская, Вильгельмина Прусская, оказала ей радушный при-
ем при своем маленьком дворе. Здесь принцесса благодаря своим добродете-
лям, кротости и уму заслужила всеобщее уважение. Душа ее разбита, но все
еще прекрасна. Несмотря на то, что принцесса, как лютеранка, не пользу-
ется благосклонностью венского двора, никто не смеет издеваться над ее
несчастьем. Никто, даже лакеи, не решается злословить о ней. Здесь она
проездом по какому-то делу, постоянная же ее резиденция - Байрейт.
городе и так уговаривала поехать туда. О! Какая история, Иосиф! И что за
женщина графиня Годиц! Никогда, никогда больше Порпора не затащит меня к
ней, никогда больше не буду я для нее петь!
придворных дам. Так уж, говорят, повелось в мире. Имя и богатство все
покрывают, лишь бы вы посещали церковь, и к вам отнесутся здесь с вели-
чайшей терпимостью.
немного лицемерна, - понижая голос, ответил Иосиф.
интриговал на свой лад, то есть угрожал, бранился или рассыпал налево и
направо насмешки, маэстро Рейтер (бывший учитель и враг юного Гайдна)
провел Консуэло в императорскую капеллу, где в присутствии Марии-Терезии
певица спела партию Юдифи в оратории "Освобожденная Бетулия" (стихи Ме-
тастазио, а музыка того же Рейтера). Консуэло была восхитительна, и Ма-
рия-Терезия соблаговолила остаться ею довольной. По окончании духовного
концерта Консуэло была приглашена вместе с другими певцами (Кафариэлло в
том числе) в одну из зал дворца к столу с угощением, за которым предсе-
дательствовал Рейтер. Едва уселась она между маэстро и Порпорой, как
внезапный и вместе с тем торжественный шум заставил вздрогнуть всех гос-
тей, исключая Консуэло и Кафариэлло, увлеченных спором о темпе одного
исполненного хора.
оборачиваясь к Рейтеру.
встали из-за стола и торжественно вытянулись в ряд. Консуэло очутилась
лицом к лицу с очаровательной женщиной лет тридцати, одетой в черное,
как требовал этикет при посещении церкви, и окруженной семью детьми, из
которых одного она держала за руку. "То был наследник престола, юный це-
саревич Иосиф II, а прелестная женщина с легкой походкой, любезным и ум-
ным выражением свежего, энергичного лица была Мария-Терезия.
- Я очень довольна вами, дитя мое, - прибавила она, осматривая Консуэло
с головы до ног. - Вы доставили мне истинное удовольствие, я никогда так
живо не чувствовала всей величавости стихов нашего дивного поэта, как в
ваших гармонических устах. У вас прекрасное произношение, а это я ценю
выше всего. Сколько вам лет? Вы ведь венецианка, не правда ли? Ученица
знаменитого Порпоры, которого я с удовольствием здесь вижу? Вы хотите
поступить на императорскую сцену? Вы созданы, чтобы на ней блистать, и
господин фон Кауниц покровительствует вам.
редно глядя то на Метастазио, то на Кауница, сопровождавших императрицу,
Мария-Терезия сделала знак одному из своих камергеров, и тот преподнес
Консуэло довольно ценный браслет. Прежде чем она сообразила поблагода-
рить императрицу, та, с царственным величием мелькнув, как метеор, перед
взором юной певицы, была уже на другом конце зала. Она удалялась со сво-
им царственным выводком принцев и эрцгерцогинь, даря благосклонными и
милостивыми словами каждого из музыкантов, попадавшихся ей на пути, и
оставляя позади себя словно сверкающий след во всех этих взорах, ослеп-
ленных ее славой и могуществом.
ровие. Он возобновил спор на том же месте, где его прервал. А Консуэло
положила браслет в карман, даже не подумав поглядеть на него, и продол-
жала как ни в чем не бывало отстаивать свое мнение, к великому удивлению
и возмущению других музыкантов, очарованных появлением императрицы и не
представлявших себе, как можно в тот день думать о чем-либо ином. Излиш-
не говорить, что только Порпора всей душой - и инстинктивно и принципи-
ально - составлял исключение в этом хоре неистового низкопоклонства. Он
умел, не роняя достоинства, склоняться перед монархами, но в глубине ду-
ши насмехался над рабами, презирал их. Когда Кафариэлло спросил Рейтера,
каков должен быть темп хора, о котором у них с Консуэло шел спор, тот с
лицемерным видом поджал губы и только после повторных вопросов холодно
ответил:
рию-Терезию, я забываю весь мир и долго после того, как она исчезнет,
пребываю в таком волнении, что не в силах думать о самом себе.
снискала для нас, не вскружила ей голову, - вставил находившийся здесь
г-н Гольцбауэр, пресмыкавшийся перед императрицей несколько сдержаннее,
чем Рейтер. - Для вас, синьора, совершенно естественно говорить с коро-
нованными особами. Можно подумать, что вы ничего иного не делали всю
свою жизнь.
ответила Консуэло, не улавливая в словах Гольцбауэра злой насмешки, - и
ее величество не оказала мне этого благодеяния: задавая мне вопросы, им-
ператрица, казалось, лишила меня чести отвечать ей, быть может для того,
чтобы избавить меня от волнения.
ливо бросил Порпора.
Рейтер с ледяным презрением.
вам, может быть, не понравилось, как я спела вашу вещь?
царствование "августейшего и незабвенного Карла VI".
ности. Я стремлюсь к тому, чтобы угождать своим повелителям, стремлюсь к
тому, чтобы хорошо выполнять свое дело. Какие же еще стремления могут
быть у меня? Всякое иное было бы и смешным и неуместным с моей стороны.
стремлениям человека, обладающего таким талантом, как ваш.
- но я поверю, что немного угодила вам, только в тот день, когда вы
пригласите меня на императорскую сцену.
чтобы иметь возможность не отвечать, и вышел из положения, любезно и
почтительно склонив голову. Потом, возвращаясь к первоначальному разго-