жить иначе. Работа-закон; кто отказывается от нее, видя в ней скуку, узнает
ее как мучительное наказание. Раз ты не хочешь быть тружеником, то станешь
рабом. Труд если и отпускает нас, то только для того, чтобы снова схватить,
но уже по-иному; раз ты не хочешь быть его другом, то будешь его
невольником. Ты не хотел честной человеческой усталости? Ты будешь
обливаться потом грешника в преисподней! Когда другие будут петь, ты будешь
хрипеть. Ты увидишь издали, снизу, как другие работают, и тебе покажется,
что они отдыхают. Пахарь, жнец, матрос, кузнец явятся тебе, залитые светом,
подобно блаженным в раю. Что за свет излучает наковальня! Вести плуг, вязать
снопы - какое наслаждение! Варка на свободе под ветром, - ведь это праздник!
А ты, лентяй, работай киркой, таскай, ворочай, двигайся! Плетись в своем
ярме, ты уже стал вьючным животным в адской запряжке! Ничего не делать - это
твоя цель? Ну так вот! Ни одной недели, ни одного дня, ни одного часа без
изнеможения. Поднять что-нибудь станет для тебя мукой. Каждая минута
заставит трещать твои мускулы. Что для других будет легким, как перышко, то
для тебя будет каменной глыбой. Вещи, самые простые, покажутся тебе
непреодолимой крутизной. Жизнь станет чудовищной для тебя. Ходить,
двигаться, дышать- какая тяжелая работа! Твои легкие будут казаться тебе
стофунтовой тяжестью. Здесь пройти или там - станет для тебя трудно
разрешимой задачей. Любой человек, желающий выйти из дому, отворяет дверь, и
готово - он на улице. Для тебя же выйти из дому - значит пробуравить стену.
Чтобы очутиться на улице, что обычно делают? Спускаются по лестнице; ты же
разорвешь простыни, совьешь веревку, потом вылезешь в окно и на этой нити
повиснешь над пропастью, - и это будет ночью, в дождь, в бурю, в ураган;
если же веревка окажется слишком короткой, у тебя останется только один
способ спуститься - -упасть. Упасть, как придется. Или же тебе придется
карабкаться в дымоходе, рискуя сгореть, или ползти по стокам отхожих мест,
рискуя утонуть. Я уж не говорю о дырах, которые нужно прикрывать, о камнях,
которые нужно вынимать и снова вставлять двадцать раз в день, о штукатурке,
которую нужно прятать в тифяке. Допустим, перед тобой замок; у горожанина в
кармане есть ключ, изготовленный слесарем. А ты, если захочешь обойтись без
ключа, будешь обречен на изготовление страшной, диковинной вещи. Ты возьмешь
монету в два су и разрежешь ее на две пластинки. При помощи каких
инструментов? Ты их изобретешь. Это уж твоя забота. Потом ты выскоблишь
внутри эти две пластинки, стараясь не попортить их поверхности, и нарежешь
их винтом так, чтобы они плотно скреплялись друг с другом, как дно и крышка.
Свинченные таким образом, они ничем себя не выдадут. Для надзирателей, -
ведь за тобой будут следить, - это просто монета в два су, для тебя -
ящичек. Что же ты спрячешь в него? Маленький кусочек стали. Часовую
пружинку, на которой ты сделаешь зубцы и которая превратится в пилочку. Этой
пилочкой, длиной с булавку, спрятанной в твою монету, ты должен будешь
перепилить замочный язычок и задвижку, дужку висячего замка, перекладину в
твоем окне и железное кольцо на твоей ноге. Изготовив этот изумительный,
дивный инструмент, свершив все эти чудеса искусства, ловкости, сноровки,
терпенья, что ты получишь в награду, если обнаружат твое изобретение?
Карцер. Вот твое будущее. Лень, праздность - да ведь это омут! Ничего не
делать - печальное решение, знаешь ли ты это? Жить за счет общества? Быть
бесполезным, то есть вредным! Это ведет прямо в глубь нищеты. Горе тому, кто
хочет быть тунеядцем! Он станет отвратительным червем. А, тебе не нравится
работать? У тебя только одна мысль - хорошо попить, хорошо поесть, хорошо
поспать? Так ты будешь пить воду, ты будешь есть черный хлеб, ты будешь
спать на досках, в железных цепях, сковывающих твое тело, и ночью будешь
ощущать их холод. Ты разобьешь эти цепи, ты убежишь? Отлично. Ты поползешь
на животе в кусты, и ты будешь есть траву, как зверь. И тебя поймают. И ты
проведешь целые годы в подземной тюрьме, прикованный к стене, нащупывая
кружку, чтобы напиться, будешь грызть ужасный тюремный хлеб, от которого
отказались бы собаки, будешь есть бобы, изъеденные до тебя червями. Ты
станешь мокрицей, живущей в погребе. Пожалей же себя, невластное дитя, ведь
ты еще так молод, не прошло и двадцати лет с тех пор, как ты лежал у груди
кормилицы; наверно, и мать у тебя еще жива! Заклинаю тебя, послушайся меня.
Ты хочешь платья из тонкого черного сукна, лакированных туфель, завитых
волос, ты хочешь умащать свои кудри душистым маслом, нравиться женщинам,
быть красивым? Ты будешь обрит наголо, одет в красную куртку и деревянные
башмаки. Ты хочешь носить перстни - на тебя наденут ошейник. Если ты
взглянешь на женщину - получишь удар палкой. Ты войдешь в тюрьму
двадцатилетним юношей, а выйдешь пятидесятилетним стариком! Ты войдешь туда
молодой, румяный, свежий, у тебя сверкающие глаза, прекрасные зубы,
великолепные волосы, а выйдешь согнувшийся, разбитый, морщинистый, беззубый,
страшный, седой! О бедное мое дитя, ты на ложном пути, безделье подает тебе
дурной совет! Воровство - самая тяжелая работа! Поверь мне, не бери на себя
этот мучительный труд - лень. Быть мошенником не легко. Гораздо легче быть
честным человеком. А теперь иди и подумай о том, что я тебе сказал. Кстати,
чего ты хотел от меня? Тебе нужен мой кошелек? На, бери.
взвесил его на руке и, с привычной осторожностью, как если бы он украл его,
тихонько опустил в задний карман сюртука.
созерцания были для него розовыми.
по-видимому, задремавший, все еще сидит на скамье. Мальчишка вылез из кустов
и тихонько пополз к Монпарнасу, который стоял к нему спиной. Невидимый во
тьме, он неслышно подкрался к нему, осторожно засунул руку в задний карман
его черного изящного сюртука, схватил кошелек, вытащил руку и пополз
обратно, как уж, ускользающий в темноте. Монпарнас, не имевший никаких
оснований остерегаться и задумавшийся первый раз в жизни, ничего не заметил.
Гаврош, вернувшись к тому месту, где сидел папаша Мабеф, перекинул кошелек
через изгородь и пустился бежать со всех ног.
поднял кошелек. Ничего не понимая, он открыл его. То был кошелек с двумя
отделениями; в одном лежало немного мелочи, в другом - шесть золотых монет.
домоправительнице.
Книга пятая,. КОНЕЦ КОТОРОЙ НЕ ПОХОЖ НА НАЧАЛО
Глава первая. УЕДИНЕННОСТЬ В СОЧЕТАНИИ С КАЗАРМОЙ
назад, незаметно для нее начало утихать. Природа, весна, молодость, любовь к
отцу, ликование птиц и цветов заставили мало-помалу, день за днем, капля за
каплей, просочиться в эту столь юную, девственную душу нечто походившее на
забвение. Действительно ли огонь в ней погасал или же только покрывался
слоем пепла? Во всяком случае, она почти не ощущала того, что прежде жгло ее
и мучило.
- Я больше о нем не думаю".
уланского офицера, в восхитительном мундире, с осиной талией, девичьими
щечками, с саблей на боку, нафабренными усами, блестящим кивером и сигарой в
зубах. У него были белокурые волосы, голубые глаза навыкате, красивое
круглое лицо с пустыми глазами и нахальным выражением - полная
противоположность Мариусу. Козетта подумала, что этот офицер, наверное, из
полка, размещенного в казармах на Вавилонской улице.
каждый день.
решеткой в стиле рококо, почти всегда обретается довольно миловидное
создание в те часы, когда мимо проходит красавец-лейтенант, небезызвестный
читателю Теодюль Жильнорман.
тебя поглядывает, обрати на нее внимание!
поглядывают! - отвечал улан.
повторял: "Только бы снова увидеть ее перед смертью!" Если бы его желание
осуществилось и он увидел Козетту, поглядывавшую на улана, он, не произнеся
ни слова, умер бы с горя.
и пребывают; Козетта - к числу тех, которые, окунувшись в нее, выплывают.
предоставленной самой себе мечтательной женской души, когда сердце молодой
одинокой девушки походит на усики виноградной лозы, цепляющейся по прихоти
случая за капитель мраморной колонны или за стойку кабачка Это быстро-летное
и решающее время опасно для всякой сироты, бедна она или богата, потому что
богатство не защищает от дурного выбора: вступают в неравный брак и в высшем
обществе, подлинное неравенство в браке - это неравенство душ. Молодой
Корнев Павел
Пехов Алексей
Каргалов Вадим
Корнев Павел
Белов Вольф
Шилова Юлия