Чтение 149–й страницы книги ~Диктатор~

Гамову, Андрею Семипалову и Аркадию Гонсалесу?

После моего обращения к населению всего мира о референдуме охрана
увела Гонсалеса в назначенное ему помещение. Сам Корней Каплин возглавил
отряд, сопровождавший Гамова. Гамов, уходя, улыбнулся мне - показывал, что
не сердится на свой арест. Я спустился вниз и попал в круг друзей. Готлиб
Бар, старый, еще до войны, товарищ, громко расцеловал меня, Пустовойт и
Штупа ограничились рукопожатиями, а Омар Исиро восторженно воскликнул, что
был посвящен во все детали сценария, но до момента, когда Корней Каплин
зашагал в овальный зал, трясся от страха, что план не удастся.

Смеющегося Пеано я поздравил с хорошим выполнением операции и подошел
к Фагусте и Георгиу, по-прежнему сидевшим друг напротив друга - думаю, что
один не вставал, потому что этого не делал другой, - они все старались
делать одновременно. Фагуста захохотал, тряхнув шевелюрой, и громыхнул во
всю мощь голоса:

- Отлично сработано, Семипалов! Так обдурили балбеса Гонсалеса! Что
вы теперь будете делать с такими военными способностями в мире, где
установили вечный мир?

Пимену Георгиу я сказал с иронией:

- Вы не разочарованы? Столько трудов положили, чтобы обвинить всех
нас в тяжких грехах! Правда, не меньше трудились и когда истово нас
восхваляли.

Он ответил с ледяной надменностью:

- Я всегда исполнял свой долг. И когда доказывал нужность каждого
вашего государственного акта, и когда вскрывал преступления, содержащиеся
в любом их этих актов.

Семьдесят четвертый живой потомок древнего пророка терпеливо ожидал,
пока я закончу переброс репликами с обоими журналистами. Он стоял передо
мной по-военному прямо, седой, с яркими голубыми глазами, сверкавшими из
глубоких глазниц.

- Я с ужасом слушал, что наговаривал на президента этот бессовестный
человек, ваш Черный судья, - сказал он.

- Почему бессовестный? - засмеялся я. - Каждый делает, что умеет.
Гонсалес лучше всего осуждает. Это его страсть - карать.

- Есть существа, неподвластные его суду.

- Для Гонсалеса таких существ не существует.

Из глаз первосвященника вырвалась вспышка. Он медленно проговорил:

- Вижу, вижу - и вы не поверили в то, что я рассказал о происхождении
президента.

Я широким жестом обвел овальный зал.

- Здесь много людей, уважаемый Тархун-хор. Могу вас уверить, что я
больше их всех согласен с вами.

За время суда я почти не занимался государственными делами. Их
накопилось множество. Я удалился к себе - и просидел в кабинете до ночи.
Позвонила Елена, она радовалась, что призрак незаслуженной кары рассеян, и
просила прийти домой. Я отговорился занятостью и пошел к Гамову. Около его
квартиры ходила стража - все те же водолетчики. В приемной Гамова сидели
Сербин и Варелла, они вскочили, когда я вошел.

- Как ваш полковник, друзья? - осведомился я.

Мне ответил Варелла, Сербин только поглядел затравленными глазами:

- Ходит по комнате. Прислушиваемся - не позовет ли? Нет, молчит,
только ходит - от окна к двери, от двери к окну.

Гамов прекратил свою ходьбу, когда я вошел, показал мне на кресло,
сам сел напротив. Мне показалось, что он готовится к долгой беседе. Я тоже
готовился к ней.

- Вы так долго отсутствовали, - пожаловался он. - Я боялся, что вы
вообще не придете - можно уже со мной не считаться.

- Сами виноваты! - огрызнулся я. - Раньше делили поровну всякие
неотложности, а теперь все взвалили на меня одного.

- Будете перевозить меня в тюрьму? - переменил он тему разговора.

- Зачем? Вас нужно изолировать от людей Гонсалеса, да и от вас
самого. Не уверен, что вы сегодня предсказуемы. До референдума побудете
здесь, а потом снова появитесь перед народом.

- А вы уверены, что референдум отвергнет приговор Гонсалеса?

- Гамов, вы же умный человек. Неужели вы сомневаетесь, что Гонсалеса
поддержит только малое число? Бесконечно малое число, если говорить
терминами математики...

- Нет, я не сомневаюсь. И это меня тревожит.

- Хотите смерти? - спросил я прямо.

- Хочу эффектного завершения, - ответил он столь же прямо. - Одно
дело - появиться, красочно победить и исчезнуть, оставив миру решение
кардинальной философской проблемы - где граница между добром и злом.
Остаться и руководить усмиренным миром - это все же не вклад в философию.

- Знал, что вас мучают философские болезни, но не до такой же
степени... Это временная хворь, Гамов. Мы еще поговорим о философском
содержании наших поступков. И сделаем это без Гонсалеса и Бибера. Один
орудует в философии топором, другой хрупок - раз поспорил с вами и сразу
сломался, перейдя в вашу веру.

- Вы будете мягче Гонсалеса и тверже Бибера, Семипалов?

- Ваш ученик, Гамов. Это обязывает. Постарайтесь до референдума не
заболеть по-серьезному.

В приемной Сербин со страхом смотрел на меня. Мы говорили с Гамовым
тихо, он ничего не мог расслышать - это испугало его.

- Семен, слушай меня внимательно. - Впервые я назвал солдата по
имени, а не по фамилии. - Для начала - ты обыскал полковника? И одежду
его, и все помещения? Ножи, бритвы, карманные импульсаторы?..

Он быстро ответил, страх его увеличивался:

- Мне помогал Варелла, он взял на себя помещение, я - всю одежду.
Импульсатор был в столе, Григорий его изъял. Я ничего не нашел.

- Отлично, Семен. Теперь так. Полковник плох, у него помутилось
сознание. И если с головы полковника упадет хоть волос по причине твоего
попустительства... Своей головой ты не расплатишься даже за один волос
полковника!..

У Сербина жалко исказилось лицо. Он схватил мою руку и припал к ней
губами. Я вырвал руку и вышел. Я волновался не меньше, чем он.

Мне не хочется распространяться о тех двух неделях, что прошли до
референдума. В них было слишком много звонков, встреч и разговоров. Я
начинал сердиться, когда меня спрашивали о Гамове. Гамова ничто плохое не
ожидало, в этом я был уверен. Референдум мог завершиться только его новой
громкой победой. Так оно и произошло. Я не помню, сколько людей поддержало
приговор Гонсалеса в Нордаге, Патине, Родере, Ламарии, наверное, были и
такие. Но они исчислялись той величиной, которую я в разговоре с Гамовым
окрестил бесконечно малой. В Патине и Кортезии, в Клуре и Корине таких
ненавистников Гамова вообще не оказалось. О южных и восточных странах я не
говорю. Тархун-хор успел перед референдумом объявить Гамова вторично
явившимся в наш мир пророком - после этого в странах, где верили в Мамуна,
никто не осмелился даже подумать о смерти Гамова, не то что потребовать ее
на референдуме. По телефону я сказал Гамову о новом демарше
первосвященника примерно в таких выражениях: "Привет вам, духовный владыка
четверти человечества! Вы теперь не политик, а пророк, - звучит
впечатляюще, не правда ли?"

Мы с ним посмеялись удивительному повороту его популярности.

А когда результаты референдума стали ясны, я предупредил Гамова, что
явлюсь к нему для долгого и серьезного разговора.

- Вы пока мой тюремщик, - ответил он без иронии, - и потому можете
приходить без предупреждений.

- Но с предупреждением лучше, - возразил я и направился к нему.

В приемной я спросил вскочившего при моем появлении Сербина:

- Как полковник?

- Все ходит по комнате. Так вроде бы ничего, только все ходит.

Гамов улыбнулся мне и показал на кресло.

- Диктатор, поздравляю вас с освобождением, - сказал я, усаживаясь. -
И докладываю, что специальным приказом ликвидирован Черный суд. Гонсалесу
предстоит выбирать себе новую должность. Я ему ничего не предлагаю, это
можете сделать вы, воротившись в президенты. Рекомендую лишь подыскать ему
что-нибудь не раздражающее людей, он один из тех, кого всюду ненавидят.

Он внимательно посмотрел на меня.

- Вы сильно сдали, Семипалов! Вы не больны?

Я не удержался от упрека:

- В принципе - здоров. А если выгляжу худо, так вы задали мне хлопот.
Думаете, было просто вас арестовать? Кстати, вы выглядите не лучше моего.

Он, и правда, казался усталым и постаревшим.

- Много думаю, Семипалов. И в частности - о вас.

- Ругали меня?

- Зачем? Вы действовали, наверно, правильно. Но испортили всю
программу, которую я намечал для себя.

- О вашей дальнейшей дороге потолкуем особо. Разрешите вначале
доложить, что я проделал за вас, взобравшись на ваше высокое кресло.

- Докладывайте, - сказал он без интереса.

Я рассказал о встречах с руководителями разных стран, о демобилизации
армий, о переводе военных заводов на мирную продукцию. Это были проекты, о
каких он мечтал, теперь они становились реальными событиями. Описание
того, что я совершил за дни его временного отсутствия, не могло не увлечь
его. И он понемногу оживлялся.

- Как видите, я действовал в вашем духе, как ваш исполнительный