Нижний, не Рязань, наконец! Ну да, нам, рязанам, никогда не принадлежало
великое княжение Владимирское... Погоди, постой! И книжному научению мало
обучены рязане, суровые воины, <удальцы и резвецы, узорочье и воспитание
рязанское>, но несмысленные мужи, но не исхитрены в делах правления и в
мудрости книжной - все так! И, значит, Рязани не возглавить собор русичей!
Но Нижний? Будь на месте Кирдяпы с Семеном... Да, ты прав, молчаливый
монах! Одна Тверь, ежели бы уцелел и сохранял престол Михайло Ярославич...
Вот был князь! Не бысть упрека в нем! И скажешь, монах, что тогда бы
воздвиглась брань с Ордою и Рязани стало бы вовсе не уцелеть в той
гибельной пре? И, значит, все усилия наши, и спор с Литвою, и одоления на
татар впусте и послужат токмо вящему возвышению Москвы?! И людины, весь
язык, захотят сего? Или, мнишь, ежели и не захотят, то именно стерпят,
зане христиане суть и небесным учителем приучены к терпению, без которого
не устраивается никакая власть? И будут жертвовать, и будут класть головы
во бранях, лишь бы стояла великая власть в русской земле? Но Литва?!
Сергий, - как, проломив стену церковную, ломились ко мне неции в шапках
литовских. Мыслю, долог еще, долог и кровав будет спор Руси с Литвой!
Литву отбросят русские рати! Но Орда? Мыслишь ли ты, что и безмерные
просторы степи уступят некогда славе русского оружия? И что для сего - все
нынешние жертвы, и неправота, и скорбь, и горе, и одоления на враги?
мне: попустил ли бы Господь нашествие языка неведомого и дальнего, из-за
края земли подъявшегося на Русь, ежели бы не имел дальнего умысла в сем? И
ежели язык тот, мунгалы и татары, охапили толикую тьму земель и племен, не
достоин ли Руси в грядущем повторить подвиг тот, пройти до рубежей
далекого Чина, до дальнего сурового моря, о коем бают грядущие оттоль, яко
омывает оно края земные, и всем народам, сущим в безмерности той, принести
свет ученья Христова, свет мира, истины и любви? Не в том ли высокое
назначение Руси пред Господом?
тут враз уставшие руки. В радонежском игумене была правота (это он понял
сверхчувствием своим уже давно, почитай, сразу), и правота эта была против
него, Олега, и против его княжества. Новым, беззащитным взором глянул он
на непреклонного радонежского подвижника.
умалению Руси Великой? Исчезнет Москва, и распадется Русь? И некому станет
ее снова связать воедино? И, ты прав, тот, иной, будет опять утеснять
соседей, подчиняя себе иные княжества и творя неправды, возможно, горшие
нынешних! Ты это хотел сказать, монах? Ты опять молчишь, заставляя
говорить меня самого, ты жесток, игумен!
отмстить, страшно отмстить! Могу не послушать тебя, монах! И тогда душа
моя пойдет во ад? Ты это хочешь сказать, лукавый инок? Или, сам
пожертвовав когда-то своею обидой, ожидаешь днесь того же и от меня? Почто
веришь ты, что я не Свибл, не любой из моих воевод, призывающих меня к
брани? Почто так уверен ты, что и тебя самого я не удержу и не ввергну в
узилище, как поступил с владыкою Дионисием киевский князь?
противоположной стены покоя, задумчиво вновь глянул в окно, за которым
внизу под обрывом ярилась вздувшаяся от осенних дождей Ока, невесело
усмехнул, вымолвил:
потому, что в мире жива любовь, не устающая в бореньях и не уступающая
пустоте разрушительных сил.
оборачиваясь Олег, угадавший невысказанную мысль Сергия.
слабость ли?
мертва есть!
скажешь ты? В этот миг, в час этот, когда Рязань сильнее всего, когда враг
мой угнетен и почти раздавлен, в этот миг велишь ты мне...
слюдяными оконцами желтело, синело: там погибал осенний краткий день, шли
часы, отмеренные природой и Господом. И Олег вновь говорил, многословно и
долго, изливая упреки и жалобы и - словно бы не было сказано реченного -
возвращаясь вновь и опять к истоку спора, спора с самим собой.
выговориться, надо дать излить всю горечь и все обиды прошедших лет. А
далее... Далее сам князь решит, как ему должно поступить! А он, Сергий,
привезет в Москву желанный и жданный мир с Рязанью, в очередной раз
совершив благое деяние во славу родимой земли. Привезет воистину прочный
мир, скрепленный два года спустя браком Софьи, дочери князя Дмитрия, с
Федором Ольговичем, сыном великого князя рязанского.
впрочем, последовали многочисленные, не оконченные и доднесь, деяния духа
этой угасшей плоти, вновь и вновь в труднотах веков воскрешая память
великого русского подвижника.
умученною, почти неземною улыбкою и подумает, что князя Олега уговорить
было ему все-таки легче, чем селянина Шибайлу, укравшего борова у сироты и
упорно не желавшего возвращать похищенное... Ибо духовная сила успешливее
всего там, где встречает ответную, подобную себе духовность, и тогда лишь
люди, невзирая на взаимные злобы, но почуяв сродство высшей природы своей,
нисходят в любовь и уряжают к общему благу взаимные которы и споры.
низменные страсти и творится всяческая неподобь, когда уничтожают или
тщатся уничтожить не только тело, но самую душу, да что душу, самый дух
нации, когда повсюду слово Божие толкуют вкривь и вкось проповедники всех
мастей, кроме православных, когда баптисты, униаты, католики, адвентисты,
иеговисты, мормоны, кришнаиты, <язычники>, <обновленцы>, еретики и
отщепенцы заполнили землю нашу и саму церковь Христову взяли в осаду,
вновь встает все тот же клятый вопрос о личности и толпе, вождях и массе,
водителях и ведомых, так и не разрешенный доднесь историками.
- настойчивые тогдашние (как и нынешние!) попытки обрушить нашу духовную
опору, сломить освященное православие, дабы полонить и истребить всех нас
дозела. И вновь надо повторять маловерам и легковерам, ослепленным блеском
западного земного изобилия (изобилия, поддерживаемого ограбленною
Россией!), что не от кочевой орды, не с Востока, а именно с Запада, и таки
с Запада, надвигалась постоянная угроза самому существованию Руси Великой.
И, вчитываясь в древние строки, пытаясь понять невысказанные и
похороненные в них тайны прежних веков, вновь и опять остро переживая
Кревскую унию, отдавшую Литву и всю Киевскую Русь, принадлежавшую до того
Великим князьям литовским (Червонную, Малую и Белую Русь, по позднейшей
терминологии), в руки католического Запада, задумываешься над тем, какова
была во всем этом - и в удавшемся обращении в католичество Литвы, и в
неудавшемся, хотя и аналогично задуманном подчинении Риму Руси Московской,
- какова была роль, воля и ответственность пастырей народов, и какова -
народа, обязанного внимать правителям своим? Почему получилось там и не
получилось здесь? Кто в самом деле творит историю? Какова мера
возможностей и, значит, мера ответственности правителей страны в творимом
ежечасно творчестве истории, творчестве бытия народа?
чем связаны (и есть ли сама связь?) Кревская уния с загадочным пленением
Дионисия Суздальского в Киеве и еще более загадочным бегством Федора
Симоновского в обнимку с митрополитом Пименом из Царьграда (с тем самым
Пименом, о снятии сана с которого и приехал Федор, племянник Сергия
Радонежского, хлопотать в Вечный город, воздвигнутый императором
Константином равноапостольным на берегах Босфора!?).
битвы, как-никак выигранного сражения в проигранной войне?
видеть болгарина Киприана на престоле митрополитов русских или неистовая
энергия Витовта, всю жизнь забывавшего о бренности собственной плоти? И
что было бы, если бы...
делаются прозрачными и призрачными пласты позднейших столетий с их бедами