иностранных дел; посла принял товарищ министра Нератов, человек недалекий и
крайне осторожный. Тем более было странно слышать от этого сдержанного
чиновника несдержанное признание:
предупредить отставку Сазонова?
верхам, информировало меня о том, что проект указа об отставке Сергея
Дмитриевича уже заготовлен.
Сазонов был вроде сиделки при родах войны, Сазонову же предстояло, казалось
бы, устранить ее грязный послед...
Моя горячо любимая, моя православная Русь вся, как один человек, грудью
встает на борьбу с вандализмом кайзера...
стыдливое. О любви не кричат на улицах.
13. "ПРО ТО ПОПКА ВЕДАЕТ..."
германская пресса взвыла от восторга - царизм помахал Берлину белым флагом.
Но кого угодно, а Штюрмера Антанта переварить не могла. С берегов Невы
радиостанция "Новая Голландия" пронизывала эфир импульсами срочных депеш,
которые подхватывала антенна Эйфелевой башни в Париже. Под страшным
напряжением политики гудел электрокабель, брошенный англичанами в древние
илы океанских грунтов - от барачного поселка РомановнаМурмане (будущий
Мурманск) до респектабельного Лондона...
Певческого моста письмо - угрожающее:
советчиков, то революция, боюсь, является неизбежной. Гражданскому населению
надоела административная система, которая в столь богатой естественными
ресурсами стране, как Россия, сделала затруднительным для населения...
добывание многих предметов первой необходимости даже по голодным ценам".
один раз в столетие. Этот урожай соберут весь - до зернышка! Бабы, мальчишки
и старики. Но вот куда он денется - черт его знает... Костлявые пальцы
голода уже примеривались удушать детей в младенческих колыбелях.
****
англичане, верные своей практике, подсадили к нему шпиона. Это была изящная
леди Карруп, прибывшая в русскую столицу с мольбертом и кистями, имея
задание от Интеллидженс сервис написать с Гришки портрет. Всегда падкий на
любую славу, Распутин охотно позировал, а леди, орудуя кистью, занималась
"промыванием" Гришкиных мозгов. Слово за слово - и политическое кредо
Распутина прояснилось. Он обогатил сознание леди известием, что все русские
министры - жулье страшное, что царь - из-за угла пыльным мешком трахнутый,
что "царица - баба с гвоздем", а России надобно выйти из войны и устраивать
внутренние проблемы.
писался ею сознательно долго - до тех пор, пока Распутин не выбросил
художницу на лестницу со словами: "Я вижу, стерва, чего ты хочешь!
заодно с бюстом Распутина работы Наума Аронсона он дополнил небогатую
иконографию Григория Ефимовича. Но это все может скорее заинтересовать
искусствоведов, а мы пишем роман политический...
романс, аккомпанируя себе на раздрызганном рояле:
его лапоть, ума не приложу. Избаловался. С бантика сорвался. Козелком решил
прыгать... без меня травку щиплет!
хлопнула крышка рояля.
него крутятся, ажио страшно бывает. Но я его, сукина сыночка, так взнуздаю,
что он света божьего не взвидит...
распутинского сердца. Штюрмер - премьер и "наружный". Макаров правит в
юстиции, на место "унутреннего" посадили дядю Хвостова, смещенного с
юстиции, а генерал Алексеев (чтоб он костью подавился!) иконку от Распутина
поцеловал, но никаких серьезных выводов для себя не сделал... Так дальше
дело не пойдет.
Распутина - он был целиком поглощен делами своими, делами Сухомлинова и
Рубинштейна; лишь иногда царица долбила царя по темени, чтобы он задержал
Брусилова: "Ах, мой муженек, останови это бесполезное кровопролитие, почему
они лезут словно на стенку?" Карпаты, утверждала она, нам ни к чему,
генералы сошли с ума, министры дураки, а косоглазый Алексеев вступил в
тайную переписку с Гучковым, которого давно надо повесить. В письмах царицы
часто мелькали буквы - П., Р. и Б. (Протопопов, Распутин и Бадмаев); ея
величество высочайше изволили подсчитать, что Гучков ровно в 40 000 000 раз
хуже любого разбойника...
****
устроившим его сына в институт. Министр юстиции полагал, что темные нечистые
силы влияния на него не оказывают. Во всяком случае, посадив в тюрьму Митьку
Рубинштейна, он нацелил свое недреманное полицейское око на
Манасевича-Мануйлова.
выдать правительства Италии и Франции.
прикурить от спички. Манасевич пребывал сейчас в азарте накопления. Война -
удобное время для наживы, а "бараны, - говорил Ванечка, не стесняясь, - на
то и существуют, чтобы их стригли". Меньше двадцати пяти тысяч рублей он не
брал. Счета в банке росли, как квашня на дрожжах. Посредничая между мафией и
банками, между Штюрмером и Распутиным, между Синодом и кагалом, он скоро
зарвался. Как и все крупные аферисты, Манасевич попался на ерунде! Он и
раньше шантажировал банки, откупавшиеся от него плотными пакетами. Сейчас он
провоцировал Московский банк, который взятку ему дал, но - по совету
Макарова! - записал номера кредитных билетов. Ванечку арестовали на улице
Жуковского, когда он с Осипенко выходил из подъезда своего дома. Загнали
обратно в квартиру, учинили обыск и нашли пачку крупных купюр с уличающей
нумерацией... Отвертеться трудно - повели в тюрьму! Штюрмера в это время не
было в столице. Ванечка один глаз открыл пошире, а другой плотно зажмурил,
симулируя приближение "удара" (так называли тогда современный инфаркт).
Арест и следствие проводили военные власти под наблюдением министерства
юстиции... Распутин в ярости названивал в Царское Село - Вырубовой: