лась увернуться. Она поднялась, как будто для того, чтобы поискать ка-
кую-то вещь, и беззаботно сказала:
лось сесть. Марк не выпускал ее руки; его глаза были опущены. Он поста-
рался принять уверенный вид. И произнес, резко отчеканивая слова:
ли... Все прочее-это твое, и я не имею права допытываться... Но на это
одно я имею право, оно принадлежит мне... Расскажи мне о моем отце!..
го были на этой почве неприятности, уязвлявшие его самолюбие. Но он из
гордости не сознавался в этом.
чания, хотя он в долгу не оставался. Эти обиды были не очень глубоки. У
парижских школьников есть дела поважнее, чем вдаваться в критику родите-
лей, особенно во время войны, опрокинувшей вверх дном все моральные и
общественные устои. Обычно мальчики утверждали, щеголяя циничным презре-
нием к женщинам, что они годны только для любовных утех, и не вменяли им
в вину слишком вольного поведения: боялись показаться отсталыми. Марку
приходилось выслушивать добродушно грубые разглагольствования юных бесс-
тыдников, которые, быть может, даже хотели польстить ему. Но он принимал
это иначе. Его бросало в дрожь от всякого намека, который мог хотя бы
отдаленно касаться его матери; к чести Аннеты он относился гораздо рев-
нивее, чем она сама. И на такие намеки у него всегда был готов молние-
носный ответ: он пускал в ход кулаки.
взгляды кумушек, которые судачили, наблюдая за ними обоими, и подчеркну-
тое пренебрежение со стороны некоторых буржуазок, которые при встрече
притворялись, что не видят их. Он ничего не говорил матери о своих впе-
чатлениях. Но они еще усилили его неприязнь к провинции и укрепили в ре-
шении не приезжать туда больше.
рых не уважаешь. Они существуют для тебя не более, чем пыль, приставшая
к твоим башмакам. Достаточно пройтись по ней щеткой, поплевав на кожу,
чтобы лучше отчистилась... Но те, кем дорожишь? Те, к кому жадно тянется
сердце?..
его легла золотая тень любви. В эту юную душу, цельную и бурную, прокра-
лось нежное чувство. Ему казалось, что он влюбился в сестру одного из
своих лицейских товарищей; он видел ее на улице с братом или одну; оба
искали случая встретиться; обоих тянуло друг к другу. Марк побывал у
своего товарища. Но больше он ни разу не получил приглашения. Пожалуй,
обида была бы не так остра, если бы не легкомысленные уверения товарища,
что его пригласят. Замешательство приятеля, его неловкие усилия укло-
ниться от встречи с Марком подчеркивали оскорбительность этой умышленной
забывчивости. Семья считала нужным держать на расстоянии нежеланного
гостя. Эта жгучая обида научила Марка улавливать - а может быть, и сочи-
нять - другие знаки пренебрежения, на которые он раньше не обращал вни-
мания. Он заметил, что его не звали в буржуазные круги, где вращались
его приятели. У него никогда не было серьезного стремления проникнуть в
эту среду. Но теперь ему чудилось, что дверь захлопнулась перед самым
его носом. Это было для него пощечиной. И в душе его, как судорога, под-
нялся протест против этого общества.
нем зрела глухая обида на ту, которая навлекла на него эти оскорбления.
Его раненая мысль билась над вопросом: кто его отец? Почему у него отня-
ли отца? Он знал, что эти вопросы причинят боль матери. Но ведь и ему
было больно. Пусть каждый получит свою долю! Он хотел знать.
даст. Конечно, ее долг - посвятить его в эту тайну прошлого; она дала
себе слово все рассказать ему прежде, чем он сам этого потребует. Но она
откладывала, она боялась... И вот он опередил ее...
как-то уже говорила тебе, что в глазах света я не безупречна)... я расс-
талась с ним еще до твоего рождения.
во...
нее?.. Она сказала:
жанно сказал:
добрать то, что он обронил из милости. Собравшись с силами, она сказала:
открыть тебе. Как ты сказал, эта тайна принадлежит тебе. Я ее хранила. Я
давно должна была отчитаться перед тобой. И ты напомнил мне о моем дол-
ге.
ла.
мешает нам!
но, Сильвия. Но ей не открыли.
ном, Аннета" рассказала о своем прошлом, о том, как она была невестой,
как расстроился ее брак. Она говорила с гордой сдержанностью, не касаясь
тех подробностей, которые принадлежали ей одной, но и не утаив ничего, о
чем она должна была и хотела говорить. Рассказывая, она старалась отог-
нать от себя неотвязную мысль о том, что думает сын. Но он ни одним жес-
том не выдал себя. Слушал холодно. Казалось, оба они, мать и сын, не
имеют никакого отношения к тем отдаленным событиям, тени которых прохо-
дят перед ними, как на экране. Но один бог знает, с какой тревогой она
старалась подметить в его взгляде искру сочувствия (ничем не стараясь
вызвать ее!). Он остался непроницаемым до конца рассказа. Она лихорадоч-
но ожидала его приговора, но он сделал лишь одно замечание:
ние. Она была ему хорошо известна. У него вырвалось:
даже совсем не скрытая - радость.
очаровывал молодежь. Отблеск этих чар Аннета увидела во взгляде сына;
она задрожала от страха. Но, слишком гордая, чтобы дать это заметить,
слишком честная, чтобы умалить преимущества противника, она сказала:
дила за ним взглядом. Она читала его мысли. И потеряла охоту защищаться.
К чему - если уж он не защищает ее?.. Она двинулась прямо навстречу
опасности не для того, чтобы ее побороть, а для того, чтобы ее впустить.
Она спросила:
Что ты его сын. И, конечно, готов принять тебя как сына.
Потом снова открыла их и, глядя сыну прямо в глаза, сказала:
Он думал только о себе. Он считал себя ограбленным.
собой, Марк понял, что был жесток, но он наслаждался этим. Он знал, что
ранил существо, которое его любит и которое любит он, и его мучила со-
весть. Но острота раскаяния еще усиливала наслаждение. Он мстил. За что?
За то, что она причинила ему зло? Или за то, что любила его? Если бы она
меньше любила его, он не так жестоко мстил бы ей. Он совсем не мстил бы,
если бы не любил ее вовсе. Но она была перед ним безоружна. И он этим
пользовался. В таких случаях оправдание - и тайное удовольствие - видишь
в том, что вот, мол, я могу, когда захочу, положить конец этой игре. Но
Ильин Андрей
Никитин Юрий
Бажанов Олег
Акунин Борис
Каменистый Артем
Лукин Евгений