вода проникала из одного отсека в другой. Морякам больно было своими руками
разрушать собственный корабль, но ещё было бы больнее, если бы он достался
врагу.
сделано, команда вышла наверх. Здоровые люди из винтовок стреляли в
приближающегося
единственной пушки. Лейтенант Паскин направился к мостику. Но он не дошел до
командира с докладом и упал на палубу, тяжело раненный в правую ногу.
скоро Паскин получил второе ранение в левый бок, и его перенесли на ют.
Оттуда, лежа, он продолжал давать советы мичману Потемкину и сноситься через
него с командиром. А тот, видя, что миноносец осел на два фута и доживает
последние минуты, наконец распорядился:
держались раненые, а здоровые в спасательных нагрудниках бросались в воду.
родной корабль и гасли человеческие жизни. Что творилось в этот момент в
душе Керна? Об этом никто и никогда не узнает, как нельзя узнать содержание
письма в запечатанном конверте. Одно только можно сказать, что даже нависшая
смерть над ним не могла смутить воли и разума командира. Верный лучшим
боевым традициям великого русского народа, он по-прежнему был спокоен.
Теперь у него была лишь одна забота - спасти людей. Рядом с ним на мостике
задержались штурман Шелашников и рулевой Нестеровский. На юте к раненому
лейтенанту Паскину подошел мичман Потемкин. Вдруг мостик опустел, словно там
никого и не было. Не понимая, в чем дело, мичман Потемкин вбежал туда по
трапу. На мостике лежали трое: убитый, наповал рулевой Нестеровский, штурман
Шелашников и еле живой командир Керн с вырванным боком. Смуглое лицо его еще
больше потемнело. Видно было, как исчезали в нем последние признаки жизни,
но он, медленно закрывая глаза, словно от непомерной усталости, успел
проговорить:
патроном из единственной пушки и прыгнул за борт.
миноносцы осмелились подойти к нему ближе. На них сыграли отбой, и две
шлюпки направились к борту "Громкого". Из семидесяти трех человек его
команды только двадцать один остались невредимыми. А остальные были убиты
или ранены.
во внутренние помещения. Но можно было судить, как велик был разгром, если
наши моряки, подплывая, заметили только у одного "Сирануи" более двадцати
пробоин. Вся его верхняя палуба, где разместили пленных, исковерканная и
развороченная, была забрызгана кровью. Валялись бесформенные куски железа,
зияли дыры и обгорелые обломки, как после пожара. "Сирануи" еле держался на
воде. В таком состоянии находился и другой неприятельский миноносец +5.
оседать в воду. Русские моряки не спускали глаз с боевого флага. А он вместе
с мачтой клонился к морю и, развеваясь, как бы посылал прощальный привет
тем, кто так самоотверженно его защищал. Миноносец, перевертываясь на правый
борт, накрыл своим избитым корпусом, словно памятником, тела мертвецов.
Прошла еще минута, и над исчезнувшим, кораблем закружились чужие воды в
стремительном водовороте.
надолго останется этот героический, корабль, как грозное предупреждение на
будущее время. А потомки русских моряков, любящих свою родину, будут учиться
на нем непримиримости к врагам и восхищаться незабываемыми
погибших, но непобежденных героев "Громкого".
всей 2-й эскадры. Широкий корпусом, он имел четыре громадных трубы,
расположенных квадратом, словно ножки опрокинутого стола. По этим трубам
можно было с одного взгляда отличить его от других кораблей. Виду него был
грозный, но японцы, вероятно, хорошо знали, что его даже двенадцатидюймовые
орудия, стрелявшие дымных порохом, своей дальнобойностью не превышали сорока
пяти кабельтовых. Среди офицеров и матросов он назывался по-другому: "Блюдо
с музыкой".
капитан 1-го ранга Фитингоф. Среднего роста, угловатый, молчаливый, с
глазами неопределенного цвета, с разорванной ноздрей приплюснутого носа он
производил впечатление мрачного человека. Совершенно облысевшая голова его
всегда были чем-то озабочена. Может быть, потому он мало уделял внимания
своей внешности: форма сидела на нем мешковато, седая борода
расчесывалась, шея обросла мелкими кудрявыми волосами, словно покрылась
серым мхом. Познавший хорошие и плохие стороны жизни, он больше никогда ею
не восторгался и никогда не приходил от нее в отчаяние. Психика его
настолько устоялась, что никакими событиями нельзя было бы привести ее в
волнение. По знанию морского дела, по числу совершенных им кампаний его
давно должны бы произвести в адмиралы, но для этого он был слишком скромен.
Он не лез на глаза к высшему начальству, никогда и никуда не просился, а
служил там, куда его назначали.
ноздря".
посторонний факт, отзывался о командующем: "Бездарный комедиант".
событий. Они, вооруженные биноклями и подзорными трубами, следят
движениями своих и неприятельских кораблей и сейчас же о всех важных случаях
докладывают по начальству. Они принимают сигналы командующего и репетуют их.
Если свой командир захочет сообщить о чем-либо адмиралу, то все равно без
них не обойдешься. Находясь вблизи боевой рубки или внутри ее, куда
стекаются все сведения, и слушая распоряжения начальства, они знают все, что
происходит на собственном корабле.
собственных выстрелов, старший сигнальщик Иван Седов стоял у входа боевой
рубки, так как за бронированными ее стенами и без него было тесно. Крупный и
неповоротливый, он неторопливо приставлял бинокль к глазам в белесых
ресницах и следил то за неприятелем, то за своими кораблями. Его толстомясое
лицо, усеянное веснушками, как будто распухло от напряжения.
первый сообщил командиру:
рубку сообщили, что вода заливает отделение носового минного аппарата.
"Суворов" изнемогал от неприятельских снарядов. Командир приказал направить
свой броненосец для защиты флагманского корабля. В это время "Наварин"
получил в корму два крупных снаряда - с одного борта и с другого. Вся
офицерская кают-компания была разрушена и охвачена огнем.
отдавал распоряжения, нисколько не изменяясь в лице, как будто
окостенело. В боевую рубку пришло известие, что с пожаром справились, а
пробоины, оказавшиеся у самой ватерлинии, забили мешками и паклей, матрацами
и одеялами, хотя этими мерами только отчасти удалось остановить течь.
пострадал из личного состава. Операционный пункт принял семнадцать человек
матросов и трех офицеров - лейтенанта Измайлова, мичманов Щелкунова и
Лемишевского.
ударил в площадку фор-марса. Сверху посыпались осколки и куски железа.
настил мостика, не издав ни одного стона. Только лысая голова, фуражка с
которой слетела, стала бледной, как снег. Сквозь разорванные брюки виднелись
раны на обеих ногах. Согнувшись, он поддерживал руками живот. Когда Седов
подлетел к нему, он произнес:
капитан 2-го ранга Дуркин.
своего обычного тона, словно речь шла об отлетевшей с тужурки пуговице.
офицера, словно всматривался за пределы жизни.
Шилова Юлия
Русанов Владислав
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Херберт Фрэнк
Куликов Роман