Так и в моем дружеском чувстве к графу есть что-то необъяснимое, как и в
его отношении ко мне. Внутренний голос говорит мне, что эта взаимная и
неожиданная симпатия не случайна. Я чувствую какую-то связь между малей-
шими его поступками, между самыми сокровенными его мыслями и моими пос-
тупками и мыслями. Вы опять будете смеяться надо мной, Валентина, но с
тех пор как я познакомился с этим человеком, у меня возникла нелепая
мысль, что все, что со мной происходит хорошего, исходит от него. А ведь
я прожил на свете тридцать лет, не чувствуя никакой потребности в таком
покровителе, правда? Все равно, вот вам пример: он пригласил меня на
субботу к обеду; это вполне естественно при наших отношениях, так? И что
же я потом узнал? К этому обеду приглашены ваш отец и ваша мачеха. Я
встречусь с ними, и кто знает, к чему может привести эта встреча? Каза-
лось бы, самый простой случай, по я чувствую в нем нечто необыкновенное:
он вселяет в меня какую-то странную уверенность. Я говорю себе, что этот
человек необычайный человек, который все знает и все понимает, хотел
устроить мне встречу с господином и госпожой де Вильфор. Порой даже,
клянусь вам, я стараюсь прочесть в его глазах, не угадал ли он мою лю-
бовь.
на шутку испугалась бы за ваш рассудок, если бы слышала от вас только
такие рассуждения. Как, вам кажется, что эта встреча - не случайность?
Но подумайте хорошенько. Мой отец, который никогда нигде не бывает, раз
десять пробовал заставить госпожу де Вильфор отказаться от этого пригла-
шения, по она, напротив, горит желанием побывать в доме этого необыкно-
венного набоба и, хоть с большим трудом, добилась все-таки, чтобы он ее
сопровождал. Нет, нет, поверьте, на этом свете, кроме вас, Максимилиан,
мне но от кого ждать помощи, как только от дедушки, живого трупа, не у
кого искать поддержки, кроме моей матери, бесплотной тени!
- сказал Максимилиан, - но ваш нежный голос, всегда так властно на меня
действующий, сегодня не убеждает меня.
другого примера...
должен сам признаться, что он еще более нелеп, чем первый.
что я человек чувства, интуиции и за десять лет службы не раз обязан был
жизнью молниеносному наитию, которое вдруг подсказывает отклониться
вправо или влево, чтобы пуля, несущая смерть, пролетела мимо.
пули отклоняются от своего пути? Когда вы там, я молю бога и свою мать
уже не за себя, а за вас.
- но прежде, когда я еще не знал вас, Валентина?
вернемся к примеру, который вы сами признаете нелепым.
на которой я приехал?
ним.
вы знаете, что мои средства ограничены, Валентина, и я, что называется,
человек благоразумный. Ну, так вот, я увидел у одного торговца этого ве-
ликолепного Медеа, как я его зову. Я справился о цене; мне ответили: че-
тыре с половиной тысячи франков; я само собой должен был перестать им
восхищаться и ушел, признаюсь, очень огорченный, потому что лошадь смот-
рела на меня приветливо, ласкалась ко мне и гарцевала подо мной самым
кокетливым и очаровательным образом. В тот вечер у меня собрались прия-
тели - Шато-Рено, Дебрэ и еще человек пять-шесть повес, которых вы имее-
те счастье не знать даже по именам. Вздумали играть в бульот; я никогда
не играю в карты, потому что я не так богат, чтобы проигрывать, и не так
беден, чтобы стремиться выиграть. Но это происходило у меня в доме, и
мне не оставалось ничего другого, как послать за картами.
стали играть, и я выиграл - я едва решаюсь вам в этом признаться, Вален-
тина, - я выиграл пять тысяч франков. Гости разошлись около полуночи. Я
не выдержал, нанял кабриолет и поехал к этому торговцу. Дрожа от волне-
ния, я позвонил, тот, кто открыл мне дверь, вероятно, принял меня за су-
масшедшего. Я бросился в конюшню, заглянул в стойло. О, счастье! Медеа
мирно жевал сено. Я хватаю седло, сам седлаю лошадь, надеваю уздечку.
Медеа подчиняется всему этому с полной охотой. Затем, сунув в руки оше-
ломленному торговцу четыре с половиной тысячи франков, я возвращаюсь до-
мой - вернее, всю ночь езжу взад и вперед по Елисейским Полям. И знаете?
В окнах графа горел свет, мне показалось, что я вижу на шторах его тень.
Так вот, Валентина, я готов поклясться, что граф знал, как мне хочется
иметь эту лошадь, и нарочно проиграл, чтобы я мог ее купить.
большой фантазер... Вы недолго будете меня любить... Человек, который,
подобно вам, витает в поэтических грезах, не сможет прозябать в такой
монотонной любви, как наша... Но, боже мой, меня зовут... Слышите?
ленький пальчик... чтоб я мог поцеловать его.
два голоса, две тони!
всю руку поверх перегородки.
припал к ней жаркими губами, но в тот же миг маленькая ручка выскользну-
ла из его рук, и Моррель слышал только, как убегала Валентина, быть мо-
жет, испуганная пережитым ощущением.
Данглар и ее дочери, в то время как происходил переданный нами разговор.
ется Валентины, то мы знаем, где она находилась.
жившего у Нуартье больше четверти века, они сели.
откуда поднимали вечером; перед ним было зеркало, в котором отражалась
вся комната, так что, Даже не шевелясь, - что, впрочем, было для него
невозможно, - он мог видеть, кто к нему входит, кто выходит и что дела-
ется вокруг. Неподвижный, как труп, он смотрел живым и умным взглядом на
своих детей, церемонное приветствие которых предвещало нечто значи-
тельное и необычное.
искрам, еще тлели в этом теле, уже на три четверти готовом для могилы;
да и то из этих двух чувств только одно могло свидетельствовать о внут-
ренней жизни, еще теплившейся в этом истукане, и взгляд, выражавший эту
внутреннюю жизнь, походил на далекий огонек, который ночью указывает
заблудившемуся в пустыне страннику, что где-то есть живое существо,
бодрствующее в безмолвии и мраке.
бровями, тогда как его длинные волосы, спадающие до плеч, были совершен-
но белы, в этих глазах - как бывает всегда, когда тело уже перестает вам
повиноваться, - сосредоточилась вся энергия, вся воля, вся сила, весь
разум, некогда оживлявшие его тело и дух. Конечно, недоставало жеста ру-
ки, звука голоса, движений тела, но этот властный взор заменял все. Гла-
за отдавали приказания, глаза благодарили; это был труп, в котором жили
глаза; и ничто не могло быть страшнее подчас, чем мраморное лицо, в
верхней половине которого зажигался гнев или светилась радость. Только
три человека умели понимать этот язык несчастного паралитика: Вильфор,
Валентина и тот старый слуга, о котором мы уже упомянули. Но так как
Вильфор видел своего отца только изредка и лишь тогда, когда это было,
так сказать, неизбежно, а когда видел - ничем не старался угодить ему,
даже и понимая его, то все счастье старика составляла его внучка. Вален-
тина научилась, благодаря самоотверженности, любви и терпению, читать по
глазам все мысли Нуартье. На этот немой и никому другому не понятный
язык она отвечала своим голосом, лицом, всей душой, так что оживленные
беседы возникали между молодой девушкой и этой бренной плотью, почти об-
ратившейся в прах, которая, однако, еще была человеком огромных знаний,
неслыханной проницательности и настолько сильной воли, насколько это
возможно для духа, который томился в теле, переставшем ему повиноваться.
мысли старика и передавать ему свои; и благодаря этому умению почти не
бывало случая, чтобы в обыденных вещах она не угадывала вполне точно же-
лания этой живой души или потребности этого полубесчувственного трупа.
двадцать пять лет и так хорошо знал все его привычки, что Нуартье почти
не требовалось о чемлибо его просить.
ный разговор, для которого он явился. Он сам, как мы уже сказали, отлич-
Лукьяненко Сергей
Сертаков Виталий
Херберт Фрэнк
Бажанов Олег
Шилова Юлия
Березин Федор