Чтение 150–й страницы книги ~Братья Гримм. Собрание сочинений (200 сказок)~

Когда заяц на всем скаку добежал до конца поля, ежикова жена ему и
крикнула: "Я уже здесь!" Заяц приостановился и был немало удивлен: он
был уверен в том, что кричит ему сам еж (известно уж, что ежа по виду не
отличишь от ежихи). Заяц и подумал: "Тут что-то не ладно!" - и крикнул:
"Еще раз побежим - обратно!" И опять помчался вихрем, откинув уши на
спину. А ежикова жена преспокойно осталась на месте.

Когда же заяц добежал до верха поля, ежик крикнул ему: "Я уже здесь".
Заяц, крайне раздосадованный, крикнул: "Побежим еще раз, обратно!" -
"Пожалуй, - отвечал ежик. - По мне, так сколько хочешь!"

Так пробежал заяц семьдесят три раза туда и обратно, и ежик все его
обгонял; каждый раз, когда он прибегал к какому-нибудь концу поля, либо
ежик, либо жена его кричали ему: "Я уже здесь!" В семьдесят четвертый
раз заяц уж и добежать не мог; повалился он среди поля на землю, кровь
пошла у него горлом, и он сдвинуться с места не мог. А ежик взял выиг-
ранный им золотой луидор и бутылку вина, кликнул жену свою, и оба супру-
га, очень довольные друг другом, отправились домой.

И коли их доселе смерть не постигла, то они, верно, и теперь еще жи-
вы. Вот так-то оно и случилось, что еж зайца обогнал, и с того времени
ни один заяц не решался бегать взапуски с ежом.

А назидание из этой бывальщины вот какое: во-первых, никто, как бы ни
считал себя знатным, не должен потешаться над тем, кто ниже его, хоть
будь он и простой еж. А во-вторых, здесь каждому совет дается такой: ко-
ли свататься вздумаешь, так бери себе жену из своего сословия и такую,
которая бы во всем тебе была ровня. Значит, кто ежом родился, тот должен
и в жены себе брать ежиху. Так-то!

Веретено, ткацкий челнок и иголка

Девушка-сиротка жила когда-то без отца, без матери; они умерли, когда
она была еще ребенком. В конце деревни в избушке жила одна-одинешенька
ее крестная, которая зарабатывала себе хлеб насущный своим уменьем
прясть, ткать и шить.

Старушка взяла к себе покинутое дитя, приучила к работе и воспитала в
благочестии.

Когда девушке минуло пятнадцать лет, старушка заболела, подозвала к
себе свою крестницу и сказала: "Милая, чувствую, что приближается конец
мой! Оставляю тебе домик, в котором ты и от ветра, и от непогоды будешь
всегда иметь приют; сверх того, оставляю тебе веретено, ткацкий челнок и
иголку, ими ты всегда прокормишься".

Потом возложила ей руки на голову, благословила ее и сказала: "Всегда
имей Бога в сердце твоем - и благо будет тебе".

С тем и закрыла глаза; и когда ее хоронить стали, крестница пошла за
ее гробом с горькими слезами и воздала ей последний долг.

И вот зажила девушка одна-одинешенька в маленькой избушечке; работала
усердно: пряла, ткала и шила, и на всех делах ее, видимо, покоилось бла-
гословение доброй старушки...

Казалось, лен как будто не переводился в ее кладовой, а когда она,
бывало, закончит ткать сукно или ковер либо рубашку сошьет, на все это
сейчас же найдется и покупатель и заплатит щедро, так что сиротка наша
ни в чем не нуждалась да еще и другим кое-чем помогать могла.

Случилось, что около того времени сын короля той земли разъезжал пов-
сюду, разыскивая себе невесту. Бедной он избрать не смел, а богатую изб-
рать не желал.

Вот и сказал он себе: "Моей женою будет та, которую можно будет наз-
вать и самою бедною, и самою богатою".

И вот, приехав в ту деревню, где жила сиротка, он спросил (как спра-
шивал везде): "Кто здесь, в деревне, из девушек беднее всех и кто богаче
всех?"

Сначала показали ему ту, которая была богаче. "А беднее-то всех, -
сказали ему, - та девушка, что живет в маленькой избушке на самом конце
деревни".

Богатая в полном наряде сидела у дверей своего дома, и когда короле-
вич к ней приблизился, она встала, пошла навстречу и поклонилась ему.

Он на нее посмотрел, ничего ей не сказал и проехал далее. Когда же он
подъехал к дому бедной сиротки, она не стояла у дверей, а сидела у себя
в комнате. Он сдержал коня, заглянул в окошечко и при ярком солнечном
свете увидел, что девушка сидит за самопрялкой и усердно прядет.

Она подняла очи и, заметив, что королевич заглядывает к ней в избуш-
ку, раскраснелась, как маков цвет, опустила глаза долу и продолжала
прясть.

Пряжа ли была на этот раз очень ровна или другое что, не знаю, но
только она продолжала прясть до тех пор, пока королевич не отъехал от ее
окошка.

Тогда подошла она к окну, отворила его и сказала: "В комнате так жар-
ко!" - и все смотрела ему вслед, пока мелькали вдали белые перья на его
шляпе.

Затем она села вновь за свою работу и продолжала прясть. Тут ей при-
помнилось, как, бывало, старушка, сидя за работой, тихонько про себя
подпевала:

Приведи, веретено,

Жениха мне под окно.

И что бы вы думали? Веретено вдруг у ней из руки вырвалось да к двери
- шмыг!

А когда она в изумлении вскочила с места и посмотрела вслед веретену,
то увидела, что оно веселехонько по полю скачет и блестящую золотую нить
за собою тянет...

А там и из глаз у нее скрылось.

Другого веретена у девушки не было, а потому и взяла она ткацкий чел-
нок, села за ткацкий стан - и давай ткать.

А веретено тем временем скакало да скакало, и как раз в то время,
когда уж намотанная на нем нить к концу подходила, веретено нагнало ко-
ролевича. "Что я вижу? - воскликнул он. - Веретено как будто хочет мне
показать дорогу?" - Повернул он коня и поехал по золотой нити обратно.

А девушка сидела за своей работой и пела:

Челночок, ты мой проворный!

Тки дружку ковер узорный!

И тотчас выскользнул у ней челночок из рук и за двери - шмыг! И перед
самым порогом двери начал он ткать ковер, да какой ковер-то! На том ков-
ре по бокам розы да лилии, а посредине, на золотом поле, протянулись зе-
леные нити растений, и между ними зайчики да кролики поскакивают, олени
да козочки головки вперед выставляют, а вверху в ветвях сидят пестрые
пичужки, совсем как живые, только песни не поют!

А челночок знай со стороны на сторону так и снует, так и носится, и
ковер под ним будто сам растет!

Как выскользнул у девушки челночок из рук, девушка села за шитье;
держит иглу в руках да подпевает:

Мы с иголочкой вдвоем

Хорошо украсим дом!

И иголка тоже юркнула у ней из рук и давай носиться по комнате, как
молния.

Можно было подумать, что за убранство принялись какие-то неведомые
духи: там стол зеленой скатеркой накрыли, а лавки зеленым сукном обтяну-
ли, там стулья бархатом прикрыли и на окна шелковые занавеси навесили!

И едва только иголочка последний стежок сделала, как уже сиротка уви-
дела в окошко белые перья на шляпе королевича, которого веретено привело
по золотой нити.

Сошел он с коня, переступил через ковер прямо в дом и, чуть вошел в
комнату, видит, что девица стоит в своем бедном платьице и словно роза
цветет.

"Ты самая бедная и самая богатая изо всех! - сказал он ей. - Пойдем
со мною и будь мне невестой!"

Она молча протянула ему руку. А он ее поцеловал, усадил на своего ко-
ня и привез в королевский замок, где свадьба была отпразднована превесе-
лая.

А ее веретено, челнок и иголка положены были в королевскую казну на
хранение и хранились в великом почете.

Мужик и черт

Жил-был некогда преумный и прехитрый мужичонка, и о проделках его
много можно бы рассказать, но лучшею из них все же следует считать ту
его встречу с чертом, при которой он черта совсем одурачил.

Мужичонка однажды, покончив на поле работы, собирался ехать домой в
то время, когда сумерки уж наступили.

Тут вдруг увидел он у себя среди поля груду горячих угольев, и когда
он, изумленный этим зрелищем, подошел поближе к груде углей, то увидел,
что на этих горячих угольях сидит маленький черный чертик.

"Ты небось сидишь над кладом?" - сказал мужичонка. "Конечно, над кла-
дом, - отвечал чертенок, - и в том кладе больше найдется серебра и золо-
та, чем тебе на всем твоем веку видеть пришлось". - "Коли клад на моей
земле зарыт, так он мне же и принадлежит", - сказал мужичонка. "Он тебе
и достанется, - сказал чертенок, - если ты мне в течение двух лет будешь
отдавать половину того, что у тебя на поле произрастет; денег у меня
достаточно, а вот хочется мне ваших земных плодов отведать".

Мужик сейчас давай с ним торговаться. "Чтобы, однако ж, при дележе не
возникали между нами какие-либо споры, - сказал мужик, - то мы разделим
так: твое пусть будет то, что над землею, а мое - что под землею".

Чертенку этот уговор очень понравился; но хитрый-то мужичонка посеял