- "Кюллинг" вызывает "Хальвабе". Слышите меня? - Он переключился с
передачи на прием. - Хотел бы я знать, какой алкаш придумал эти кодовые
названия, - пробормотал он себе под нос.
Подводная лодка называлась "цыпленком", а наземная станция -
"лемуром", но эти же слова были жаргонным обозначением для четвертинки и
поллитровки.
- Слышим тебя хорошо, "Кюллинг". Вы следуете точно по курсу, но
ускорение немного больше оптимального. Советуем снизить его на пять
процентов.
- Понял. Подтвердим исполнение. Вы следите за нами?
- Безусловно.
- Дадите сигнал торможения?
- Безусловно.
- Прием и конец связи. - Нильс выключил радио. - Вы слышали? Все идет
как нельзя лучше.
- Я уменьшил ускорение на пять процентов, - сказал Арни. -
Действительно, все идет лучше некуда.
- Кто хочет банку "Карлсберга"? - спросил Ове. - Кто-то засунул сюда
целый ящик.
Он протянул банку Нильсу, Арни отказался.
- Допивайте скорей, - сказал он. - Мы уже недалеко от точки поворота,
и я не ручаюсь, что не будет небольшой тряски. Я мог бы уменьшить тягу до
нуля перед началом торможения, но тогда наступит состояние невесомости, а
мне бы хотелось по возможности избежать его. Дело не столько в нашем
самочувствии, сколько в том, что оборудование корабля не приспособлено для
этого. Я попробую развернуть корабль на сто восемьдесят градусов при
полной тяге, и мы под ее давлением начнем сбрасывать скорость.
- Звучит вполне разумно, - согласился Нильс, прищурясь в перископ и
вводя небольшую коррекцию. - Но что будет с нашим курсом? Этот газопровод
на палубе - он что, предназначен именно для такого случая? Тот самый,
из-за которого так стонал Хеннинг, когда сверлил дырки в корпусе.
- Совершенно верно. Там установлен широкоугольный объектив с
оптическим прицелом.
- Такого типа, как на истребителях, - для ведения прицельного огня?
- Точно. Ты будешь удерживать звезду в центре, как и раньше. Не вижу
никаких особых проблем.
- Да, конечно. Нет проблем. - Нильс обвел взглядом наспех
переоборудованное временными приспособлениями помещение и с изумлением
покачал головой. - Может кто-нибудь из вас на минутку сменить меня? Мне
надо прогуляться в носовую часть. Пиво, знаете ли.
Поворот прошел гладко, и они даже не заметили бы вращения, если бы не
следили за солнечным светом, переместившимся через палубу вверх по
переборке. Задребезжало несколько плохо закрепленных предметов, по столу
покатился карандаш и упал.
Время шло быстро. Безжалостно светило солнце, и они немного
поговорили о солнечных бурях и радиации ван Аллена. Ни то, ни другое не
представляло для них серьезной угрозы, поскольку корпус подводной лодки
был намного толще, чем у любой ракеты, и представлял собой надежную
металлическую защиту.
- А вы подумали о том, как мы будем разговаривать с космонавтами? -
спросил Ове. Он стоял в дверях машинного отделения, откуда мог
одновременно наблюдать за термоядерным генератором и разговаривать с
остальными.
- Они же летчики, - сказал Нильс. - Значит, должны говорить
по-английски. Ове не согласился:
- Только если они летали за пределы страны. Внутри Советского Союза
Аэрофлот пользуется русским языком. Английский применяют только в
международных полетах для радиоконтроля. Я провел шесть месяцев в
Московском университете, так что смогу как-нибудь объясниться, если
придется. Но я надеялся, может, кто-то из вас говорит поприличнее.
- Иврит, английский, идиш и немецкий - увы, это все, - сказал Арни.
- А я знаю только английский, шведский и французский, - отозвался
Нильс. - Так что, Ове, придется тебе взять это на себя.
Как и большинство европейцев, закончивших колледж, они считали само
собой разумеющимся, что человек должен знать, по крайней мере, один язык
кроме родного. Жители Скандинавии, как правило, знали два-три иностранных
языка. В конце концов они пришли к выводу, что космонавты говорят на
каком-нибудь языке, который они смогут понять.
За их продвижением неустанно следил наземный компьютер, и, Когда
четыре часа начали подходить к концу, им передали, что пора включать
радиовысотомер. Его максимальная дальность составляла сто пятьдесят
километров, и они уже вошли в радиус действия.
- Есть слабый сигнал! - взволнованно воскликнул Нильс. - Луна
действительно недалеко.
Волнение Нильса было легко объяснить. После разворота спутник Земли
исчез из поля зрения и находился где-то под килем.
- Предупреди меня, когда до поверхности останется примерно сотня
километров, - сказал Арни. - Я разверну корабль, и мы сможем смотреть
через бортовые иллюминаторы.
Сила тяжести внутри космической подлодки стала увеличиваться - они
стремительно мчались к Луне, которая все еще оставалась для них невидимой.
- Альтиметр крутится очень быстро. - Голос пилота был профессионально
сдержан и не выдавал волнения, которое испытывал Нильс.
- Увеличиваю торможение до двух g, - объявил Арни. - Приготовьтесь.
Их охватило странное ощущение, словно они внезапно стали гораздо
тяжелее. Руки опустились, подбородки прижались к груди, кресла под ними
затрещали. Стало трудно дышать. Нильс протянул руку к контрольной панели,
и ему показалось, что на руке висит тяжелый груз. Он весил сейчас около
четырехсот фунтов.
- Скорость спуска уменьшается, - сообщил он. - Скоро до поверхности
останется сто километров. Скорость спуска приближается к нулю.
- Я хочу зависнуть на этой высоте, пока мы будем просматривать район
поиска, - сказал Арни, испытывая огромное облегчение. Он ощущал, как
колотится сердце, с трудом качая кровь при двойной силе тяжести.
Через несколько мгновений он передвинул рычажки. Вес стал
уменьшаться, достиг нормального уровня и продолжал становиться все меньше,
пока они не почувствовали, что скоро смогут свободно взлететь. Повиснув
над поверхностью, они оказались в поле притяжения Луны, составляющего
всего одну шестую земного.
- Начинаю поворот, - объявил Арни. Незакрепленные предметы покатились
по палубе и застучали о переборку; все трое вцепились в ручки кресел. В
иллюминатор хлынул поток белого сияния.
- Боже милосердный! - прошептал Нильс. Это была она. Она росла,
заполняя небо. До нее оставалось меньше семидесяти миль. Изрытая
кратерами, прорезанная полосами ущелий, мертвая и безвоздушная. Чуждая
земной жизни. Луна.
- Значит, долетели, - тихо сказал Ове. - Долетели! - выкрикнул он,
давая волю эмоциям. - Господь свидетель, мы вышли в космос в этой бочке, и
мы добрались до Луны!
Он отстегнул ремень и, пошатываясь, попытался пройти вперед при
непривычно маленькой силе тяжести. Поскользнувшись и едва не упав, он
ударился о переборку, но не обратил внимания и прильнул к иллюминатору.
- Вы только посмотрите на нее! Вот там Коперник, это Море Штормов, а
где же Море Спокойствия? Должно быть, восточное, в том направлении. - Ове
заслонил глаза от ослепительного блеска. - Нам пока его не видно, но оно
должно быть где-то там, за горизонтом.
Беззвучно, как кружащий в воздухе лист, "Каракатица" вернулась в
горизонтальное положение и повернулась вокруг невидимой оси. Им пришлось
отклониться назад, чтобы сохранить равновесие. Лодка качнулась носом вниз,
и Луна снова появилась, на этот раз прямо впереди.
- Тебе под таким углом видно достаточно, чтобы вести судно? - спросил
Арни.
- Вполне. Из кабины авиалайнера обзор даже хуже.
- Тогда я поддерживаю это положение и эту высоту и переключаю
управление на тебя. Ты можешь двигаться вперед и в стороны.
- Поехали! - Нильс весело замурлыкал что-то себе под нос, ощутив в
ладонях привычный изгиб штурвала.
***
Трое космонавтов стояли по стойке "смирно", насколько это было
возможно в небольшом тесном модуле; нос капитана Злотникова почти уткнулся
в волосатое плечо полковника. Замерли последние звуки "Интернационала", и
из динамика негромко зашипели атмосферные помехи.
- Вольно! - скомандовал Нартов, и остальные двое рухнули на койки.
Полковник взял микрофон и включил его.
- От имени моих товарищей выражаю вам глубокую благодарность. Они
стоят рядом, и они полностью согласны со мной, когда в это победное
мгновение я обращаюсь к вам, граждане Союза Советских Социалистических
Республик, с просьбой не оплакивать нас. Эта победа принадлежит нам всем -
Генеральному секретарю, членам Политбюро, рабочим заводов, где были
изготовлены детали и приборы нашего космического корабля, собранные
затем...
Капитан Злотников рассеянно слушал слова, не вникая в их смысл. Он
никогда не умел произносить речи или слушать их. За свои двадцать восемь
лет на Земле он переслушал тысячи тысяч речей. И на Луне тоже. Это было
неизбежное зло, что-то вроде снега зимой или засухи летом. Оно
существовало, нравилось это тебе или нет, и с ним ничего нельзя было
поделать. Оставалось только смириться и не брать в голову, и тут
славянский склад ума, склонного к фатализму, приходился как нельзя более