высказываюсь за то, чтобы двинуться в объезд и возвратиться в Ротерфилд.
Саммерли.
звучал в ужасающей тишине, - трудно допустить и поверить, что из семи
миллионов человек в великом Лондоне осталась в живых только одна старуха,
пережившая катастрофу благодаря таким случайностям, как ее болезнь и
средство от болезни.
разыскать? - отозвалась его жена. - Впрочем, я вполне присоединяюсь к
твоему мнению, что нам нельзя покинуть Лондон, прежде чем мы не испытаем
всех средств.
препятствий, по усеянному людьми тротуару вдоль Кинг-Вильям-стрит и вошли,
наконец, через открытые двери в здание одного большого страхового
общества. Это был угловой дом, и мы остановили на нем свой выбор, как на
выгодно расположенном наблюдательном пункте, откуда вид открывался во все
стороны. Поднявшись в верхний этаж, мы вошли в залу, где, несомненно, до
катастрофы происходило заседание, так как посередине, за длинным столом,
сидело восемь пожилых людей. Высокое окно было открыто, и все мы вышли на
балкон. Отсюда взорам нашим открылись переполненные улицы Сити, бегущие во
все стороны. Прямо под нами улица по всей своей ширине чернела от крыш
неподвижно стоящих автомобилей. Почти все они повернуты были по
направлению к границам города, из чего можно было заключить, что
перепуганные дельцы Сити собирались немедленно вернуться к своим семьям за
город и в предместья. Там и сям, среди скромных кэбов, видны были пышные,
отделанные медью автомобили денежных тузов, беспомощно застрявшие в
остановившемся потоке парализованного уличного движения. Как раз под
балконом стоял такой особенно большой и роскошно отделанный автомобиль,
седок которого, толстый старик, выгнулся из окна, просунув наполовину
сквозь него свое неуклюжее туловище и вытянув руку с короткими пальцами в
бриллиантовых перстнях, как будто он подгонял, шофера во что бы то ни
стало пробиться вперед. Дюжина автобусов торчали в этом потоке, словно
острова. Пассажиры лежали вповалку на крышах, как разбросанные игрушки. К
толстому столбу дугового фонаря прислонился спиною рослый полисмен в такой
естественной позе, что трудно было признать его мертвым. У ног его лежал
оборванный мальчик-газетчик, и рядом с ним валялась кипа газет. Тут же
застрял фургон с газетами, и мы прочитали плакаты, напечатанные черными и
желтыми буквами: "Сцена в палате лордов. Большой матч прерван". Это был,
по-видимому, первый выпуск, потому что другие плакаты гласили: "Конец ли
это? Предостережение знаменитого ученого" и "Прав ли Челленджер? Тревожные
вести".
Челленджер показал своей жене. Я видел, как он, читая его, напыжился и
пригладил себе бороду. Его многостороннему духу было приятно и лестно, что
Лондон в час своей гибели вспомнил его имя и его пророчество. Мысли свои
он так выставлял напоказ, что навлек на себя иронические замечания коллеги
Саммерли.
он.
и поглядел вдоль улиц, которые все были окованы смертью, - я в самом деле
не уясняю себе, для чего нам дольше оставаться в Лондоне. Я предлагаю как
можно скорее возвратиться в Ротерфилд и там обсудить, как нам по
возможности полезно провести годы, какие нам осталось жить.
мертвом городе. Мы решили заглянуть в старую церковь богоматери,
находившуюся неподалеку от того места, где нас поджидал автомобиль.
Отодвинув в сторону раскинувшиеся на ступенях тела, мы открыли дверь и
вошли. Нам представилось потрясающее зрелище. Церковь переполнена была
молящимися; некоторые от волнения забыли обнажить головы, а с амвона к
ним, по-видимому, обратился с речью какой-то молодой светский проповедник,
и тут его и всех настигла судьба. Он лежал теперь, как петрушка в своей
будке, дрябло свесив голову и руки с кафедры. Все это казалось кошмаром:
ветхая, запыленная церковь, множество рядов искаженных лиц, безмолвный
сумрак, реявший над ними... Мы ходили на цыпочках, вполголоса
переговариваясь друг с другом.
стояла старая купель, а за нею находилась глубокая ниша, где висели
веревки от колоколов. Что мешало нам зазвонить в колокола и всем тем, кто
мог случайно в Лондоне избегнуть судьбы, возвестить, что живы и мы?
Каждый, кто еще был в живых, должен был, несомненно, явиться на этот зов.
Я быстро побежал в нишу и, когда попробовал потянуть за канат, то
удостоверился, к своему изумлению, что звонить в колокол очень трудная
вещь. Лорд Джон последовал за мною.
воскликнул он и сбросил свою куртку. - Дайте-ка сюда, мы вдвоем раскачаем
колокол живо.
Саммерли присоединили свои усилия к нашим, повиснув на канате вместе с
нами, мы услышали над своими головами металлическое гудение, доказавшее
нам, что старая колокольня завела свою музыку. Далеко над мертвым Лондоном
разносился благовест о товарищеской верности и надежде, обращаясь ко всем
нашим живым ближним. Мы сами чувствовали, как протяжный металлический
колокольный звон поднимает наши сердца, и с вящим усердием трудились над
канатом. Всякий раз, когда канат поднимался вверх, он увлекал нас за
собою, подбрасывая на два фута, но мы соединенными силами тянули его вниз,
пока он не опускался. Челленджер затрачивал на эту работу всю свою большую
физическую силу, подпрыгивая, как огромная лягушка, и громко крякая при
каждом усилии. Жаль только, что не было ни одного художника, который мог
бы зарисовать эту сцену - нас четырех, изведавших уже так много
необыкновенных приключений и доживших до этого, единственного в своем
роде. Мы работали в течение получаса, пока пот не заструился у нас по
лицам и не заболели руки и плечи от сильного, непривычного напряжения.
Затем мы выбежали на паперть и принялись жадно вглядываться в тихие улицы.
Ни один звук, ни одно движение не, указывали на то, что колокольный звон,
наш призыв, кем-нибудь услышан.
Ради бога, Джордж, поедем обратно в Ротерфилд! Еще один час в этом
вымершем, ужасном городе - и я сойду с ума!
в южном направлении. Заключительная глава казалась нам дописанной. Мы не
чаяли, что нас ожидает новая, изумительная глава.
6. ВЕЛИКОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ
такое огромное значение не только для существования каждого индивида, но и
вообще для истории человечества. Как я уже говорил, приступая к своему
рассказу, оно возвышается над всем происходившим в истории, как
исполинская гора над скромными холмами у ее подножия.
сторон, не совсем совпадают. Вообще говоря, - оставляя в стороне
географические различия в показаниях часов, - ученые считают, что на
степень отравления повлияли местные условия. Достоверно то, что в каждой
отдельной местности воскресение происходило одновременно. Многие свидетели
утверждают, что часы Биг Бен показывали ровно 6 ч. 10 м. Заведующий
обсерваторией в Гринвиче указывает 6ч. 12 м. Лорд Джонсон заметил 6 ч. 20
м. На Гебридах было, по слухам, 7 часов. Насчет нашей местности сомнений
быть не может, так как я в этот миг сидел в кабинете у Челленджера перед
его испытанным хронометром. Было 6 ч. 15 м.
воспоминания о страшных картинах, которые мы видели в пути. При моем
прекрасном здоровье и энергичном характере подобное уныние обычно мне
чуждо. Как истый ирландец, я находил обыкновенно проблески надежды в самом
мрачном положении. Теперь же наше положение казалось мне беспросветным до
отчаяния. Все остальные находились в комнатах нижнего этажа и строили
планы будущего. Я сидел у открытого окна, опершись на руку подбородком, и
обдумывал нашу плачевную участь. Сможем ли мы еще жить вообще? Этот вопрос
беспокоил меня прежде всего. Разве можно продолжать влачить свое
существование на мертвой земле? Не будем ли мы, - подобно тому, как, по
физическим законам, малые тела притягиваются большими, - неизбежно
испытывать притяжение со стороны несметных масс, ушедших в неведомое
царство? Каков будет наш конец? Снова ли захлестнет нас ядовитая волна?
Станет ли земля необитаемой под влиянием всеобщего распада ее продуктов,
как следствия того гигантского процесса гниения, который должен был
начаться теперь? Или же, быть может, отчаяние и безнадежность нашего
положения нарушат наше психическое равновесие? Кучка сумасшедших на
мертвой земле! Как раз над этою мыслью задумался я, когда неясный шум
заставил меня взглянуть на дорогу... Старая лошадь тащила дрожки в гору! В
тот же миг я услышал птичий щебет, услышал, как во дворе кто-то кашляет, и
понял, что местность передо мною оживилась. Я помню, что прежде всего взор
мой приковался к этой нелепой, заезженной, тощей кляче. Медленно плелась
она вверх. Потом взгляд мой упал на кучера, который сгорбившись сидел на
козлах, и наконец на молодого человека, возбужденно что-то толковавшего
кучеру. Все они были живы, бесспорно, ошеломляюще!
Семенова Мария
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей
Пехов Алексей
Березин Федор