мертвы...
понимания хотелось лезть на обитую шелком стену.
Если да, то где же стража? Если нет -- чего он ждет? Рассвета?
комнате, прожить в осаде лишних несколько часов...
Может быть, еще не поздно все вернуть?
верность Звору безо всякого флажка... Хранил бы, жизнь бы отдал за
величественного воина; еще вчера вечером он был в этом совершенно уверен --
до того, как узнал правду о судьбе братьев-бастардов... Но вдруг для того,
чтобы хранить верность Звору, и в будущем придется убивать, казнить,
отдавать людоедские приказы, идеально соотносящиеся с государственным
благом, с неписаным законом большой власти...
домохранца на грудь... впустить в себя шелковый флажок, неслышно отдающий
приказы, проводящий невидимую грань, за которой решение Юстина -- уже не
решение Юстина, и все, что с малых лет казалось добром или злом, за этой
гранью перестает иметь значение. Верность Звору -- вот единственное добро за
этой гранью. Верность Звору...
широкими полосами. Юстин рвал и рвал, давая выход отчаянию и обиде, скоро
простыня превратилась в четыре длинные ленты, Юстин связал их одна с другой,
все три узла намочил водой из умывального кувшина, получилась веревка,
годная для того, чтобы спуститься на землю из окна. Вот только окно забрано
решеткой, и замок на ней Юстину не сломать. Он знал это, когда принимался
рвать простыни, просто ему нужно было что-то делать -- что-то осмысленное,
указывающее хоть призрачную, но дорогу к спасению...
затянул как мог крепко. Хотя бы так.
дверь. Ремень не позволил створкам распахнуться.
рвался к Юстину в гости.
щели блеснуло длинное лезвие, полоснуло по ремню...
неожиданности.
-- Юстин сразу же порезался.
слова, а его уже брали под руки, уже куда-то вели, вывели на галерею; небо
подернуто было перышками облаков, низкое солнце едва угадывалось за серой
пеленой. Никто не говорил ни слова, да и потребности такой -- о чем-то
говорить -- ни у кого не возникало.
достигают солнечные лучи...
руки за спину -- будто подразумевая, что он сам выбрал свою судьбу и теперь
волен без принуждения идти навстречу смерти...
посмотреть...
прорвалась за край облачного покрывала. Потом -- кусочек диска.
закопченного стекла.
кузнечики.
было грубо вытесано его имя.
Краснобрового. И получилось так, что Краснобровый -- мертв, а он, Юстин, вот
уже несколько раз стоявший на пороге смерти -- жив...
лишь порезы и запекшаяся кровь.
Навстречу ему выскочил щенок-подросток и сперва залаял, а потом узнал; дед,
месивший глину в старом корыте, обернулся. Подслеповато сощурился.
обнимавший Юстина с тех пор, как он стал взрослым, теперь намертво заключил
его в белые, пахнущие глиной объятия.
видимых с холма сквозь голые ветки деревьев. Юстин перебрался из шалаша в
заранее обустроенную землянку -- с лежанкой, печкой и дымоходом. Много дней
он жил один, прячась ото всех, промышляя охотой и рыбалкой, подбирая хлебные
"гостинцы", которые дед оставлял для него в условленном месте, и только
редко-редко, если уж становилось совсем невмоготу -- наведываясь по ночам
домой.
в последнее время слежка стала менее пристальной. Может быть, Ушастый Звор и
за ним князь Арунас поверили, что Юстин либо сгинул совсем, либо обретается
в чужих землях?
-- У него новая война, на этот раз на западе... Ему, вишь, все воевать
надо... А новый князь тише воды, ниже травы. Все по-Зворовому продолжается,
какие он указы издал -- такие и остались... Оно и понятно, с флажком-то в
душе особо не посамовольничаешь...
несильно, будто тупой иглой.
него не скроешься... Но Звору не выдал. Звор ему за флажок заплатил, не за
шпионство... А знаешь, чем Хозяин Колодцев плату принимает?
Давал семена-обманки: бросишь такое в землю, и вырастет дерево, с виду
старое, лет пятидесяти, и простоит сутки или двое, а потом распадется
трухой. Такими обманками кого угодно с толку можно сбить: придет человек в
знакомый лес -- а лес-то другой совсем...
сытно, то хотя бы не голодно. Другое дело, что лесовики не любят
заговоренных силков: рвут их, путают, поганят пометом. От лесовиков у Юстина
была соль пополам с волчьим порошком.
ловушки -- и встретил в лесу Королеву наездников.
Юстин вышел на поляну -- и увидел девочку лет четырех, в зимней меховой
безрукавке, но простоволосую, с длинной светлой косой, небрежно перекинутой
через плечо. Он уже открыл рот, чтобы спросить, откуда в лесу ребенок и не
заблудился ли он -- когда вдруг увидел на высоких девочкиных сапожках шпоры
с алмазными звездами.
взглядом -- и вдруг расхохоталась звонко, на весь лес:
страшные дедовы рассказы -- и уже ни на что не мог смотреть, кроме маленьких
шпор, сияющих, как полуденный лед. И, кажется, уже чувствовал их на своих
боках...
наездников. -- Она уже в пути... Йях-ха!
через Юстинову голову огромный волк; девочка вскочила на него верхом и
всадила шпоры в бока: