бы не допустить, что во Вселенной могут существовать миры, движущиеся
относительно нас с субсветовыми скоростями? В этом случае посланные от них
сигналы будут приняты у нас необыкновенно растянутыми.
- И чтобы их распознать, вы делали ускоренную перезапись радиосигналов?
- Вы совершенно правы, па. Ведь я ваша ученица, как и ученица миссис Белл
тоже, - добавила она, глядя в сторону матери.
- Разумеется, разумеется, вы дочь и ученица своих родителей. Значит,
чрезвычайно замедленные радиосигналы проходили мимо моего внимания?
- Не только вашего, па, но и мимо внимания всех радиоастрономов мира, по
преимуществу, как мне кажется, мужчин.
- Конечно, мужчины среди них преобладали, в отличие от нашей
радиообсерватории, где я в меньшинстве, - недовольно согласился мистер Хьюш.
- Ускоренные перезаписи принятых нашим радиотелескопом сигналов дали
удивительную картину. Вы сами увидите ее сейчас.
Семья ученых в полном составе направилась по крытой галерее к
радиотелескопу.
Аппаратная меньше всего напоминала обычную обсерваторию с куполом и
гигантским телескопом, у окуляра которого астрономы, познающие Вселенную,
проводили бессонные ночи.
Радиотелескоп работал при любой погоде, и сигналы с него записывались в
этом зале, напоминавшем автоматическую диспетчерскую какого-нибудь завода
или энергостанции.
При первом же взгляде на запись с повторяющимися всплесками радиосигналов
профессор Хьюш закричал:
- Вот-вот! Так я и знал! Вот отчего появился библейский миф о том, что
женщина создана из ребра мужчины!
- Вы получили в таинственном радиопослании из космоса разъяснение по этому
поводу, уважаемый профессор Хьюш? - не без иронии спросила его супруга.
- Если хотите, то именно так! - торжественно заявил мистер Хьюш.
- Хотелось бы их выслушать.
- А разве самим вам, двум женщинам, непонятно, что здесь сделано все
наполовину, как и вообще свойственно женской половине?
- Половине чего? - голос миссис Белл, утратив прежние кроткие интонации,
лучше всего говорил о том, что она вряд ли оценила по достоинству каламбур
супруга.
- Половине человечества, - нашелся мистер Хьюш. - Я имею в виду, дорогие
мои леди, что работа сделана наполовину потому, что перезапись надо
ускорить вдвое.
- Зачем? - удивилась Мэри. - И этой скорости, которой так трудно добиться в
наших условиях, вполне достаточно, чтобы по одному виду сигналов судить о
том, что их автор, несомненно, разумное существо.
- Этого мало, почтенные леди. Мало, ибо запись пока сделана не в звуковом
диапазоне, а надо, чтобы она зазвучала, как голос из космоса.
- Голос из космоса? - обрадовалась Мэри. - О, па, я недаром всегда хотела
походить на вас! Ведь это вызовет еще большую сенсацию. Какой же у них
голос, какой?
- О, это нам предстоит услышать, и очень скоро. У меня есть свои
соображения относительно того, как это сделать, - уже деловым тоном заявил
профессор.
Обе женщины с нескрываемым восхищением смотрели на него.
Возможно, это был тот редкий случай, когда в их семейном и научном споре
последнее слово осталось за ним.
ГОЛОС ИЗ КОСМОСА
Когда Надю выписали из "приюта спокойствия" и она приехала домой, мать
встретила ее на крыльце. Наталья Витальевна молча обняла повисшую у нее на
шее дочь.
- Ну хватит, хватит, - она гладила вздрагивающую от рыданий Надю. -
Вернулась живой - это главное.
- Мамочка, милая! Я больше никогда, никогда не буду!
- Никогда? - сквозь выступившие слезы спросила Наталья Витальевна с
горечью. - Трудно поверить. Разве что поумнеешь и поймешь, что твоя жизнь
принадлежит не только тебе, но и деду, и маме твоей, которая папу уже
утратила, а за деда трясется... Кстати, дед твой велел передать, что в
наказание ты должна его где-то там в парке найти для разговора без
свидетелей.
- Мамочка! Я ведь знаю, ты добрая-предобрая, а строгостью только
прикрываешься... для виду. Я тебя поцелую и побегу, а Звездочка с
Константином Петровичем пусть цветочки дедушкины польют! Или просто подышат
их ароматом.
- Беги уж! Мы тут как-нибудь до обеда управимся. Обед я заказала на всех,
скоро привезут.
Надя побежала в парк привычной дорогой. За усадьбой к пруду уходила аллея
огромных, каждое со своей оградкой, деревьев. Конечно, здесь, на заветной
скамеечке, и сидел, опершись подбородком о палку, ее дед с самой мягкой
душой на свете!
- Дедушка! Вот я вас и нашла!
- А я и не прятался. Но велел тебе сюда прийти, чтобы поблагодарить.
- Меня? За что? Я думала, отругать...
- Ругать - это особо. А благодарить за коэффициент масс, введя который в
формулу, ты показала, что подкоренная величина превращается в единицу и нет
никакой относительности с нелепыми постулатами. Спасибо тебе.
- Это вам так Бурунов рассказал?
- Да, Константин Петрович, причем с восхищением! Говорит, ты тайну нуля
открыла: не пустота он вовсе, а следствие реальных действий. Ретроспекция.
- Ну и ну! - покачала головой Надя. - Значит, он вам только про сомножитель
сказал?
- Разве еще что-нибудь было?
- Было! И в этом самая главная тайна! Я назвала отношение масс
"коэффициентом любви"...
- Как? Как назвала?
- "Коэффициентом любви", потому что ради своего чувства к Никите хотела с
помощью этого коэффициента доказать, что звездолет исчезнет в другом
масштабе времени и Никита ко мне не вернется, а потому не должен улетать.
- Вот так "коэффициент любви", с позволения сказать! - воскликнул, ударяя
себя по колену, академик. - Да он у тебя "коэффициентом разлуки" стал!
- Почему "коэффициентом разлуки"? - почти сквозь слезы спросила Надя.
- Да потому что ты же сама и показала, как, будучи сомножителем подкоренной
величины, он допускает любую сверхсветовую скорость движения, при этом
отношение скоростей все равно умножается на нуль, и весь корень
превращается в единицу. И это лишь ускорит отлет спасательного звездолета и
станет еще одним доказательством моей безусловной правоты.
- В том-то и дело, дедушка, что вы правы только наполовину. Об этом вам и
не сказал профессор Бурунов.
Сертаков Виталий
Свержин Владимир
Никитин Юрий
Корнев Павел
Куликов Роман
Белов Вольф