Чтение 16–й страницы книги ~Штурмфогель~

- Почему?!

- Я ослеп.

Штурмфогель несколько секунд молчал.

- Салим, а Полхвоста с тобой?

- Примерно. Да. Он не поможет.

- Боже, как же тебя найти?.. Что ты слышишь?

- Шумит вода. Играет музыка - как шарманка...

- Какая мелодия?

- Что-то из "Вильгельма Телля", из середины.

- Музыкальный фонтан. Знаю. Никуда не уходи, я буду через пятнадцать
минут!

И Антону:

- Если не успею - плыви без меня. Ты все знаешь.

- Да.

Здесь, в верхней Женеве, у "Гейера" две машины. Мышастый фургон с
надписью "Все для тебя, дорогая!" и желтый двухместный спортивный
автомобильчик. И Штурмфогель, уже отъехав довольно далеко, соображает, что
нужно было взять фургон, потому что агентов-то двое и сам он третий...

Но оказалось, что ошибка была не ошибкой, а опережением. То есть
действием правильным, но правота эта в момент свершения действия здравым
смыслом отрицалась.

Интуиция...

Возле музыкального фонтана, что на площади Ля Гран, по-турецки сидел
слепой. В руках его была деревянная кукла. Он смотрел поверх голов редких в
такую рань прохожих и что-то беззвучно произносил белыми губами.

Берлин, 13 февраля 1945. 10 часов

Нойман никогда не видел Гиммлера в таком состоянии. Рейхсфюрер был
иссиня-бел; вокруг глаз залегли глубокие тени.

- Зигфрид, - сказал он, глядя мимо Ноймана, - ваши люди работали в
Дрездене?

- Да. Да, рейхсфюрер.

- Хоть кто-то из них остался в живых?

Нойман помедлил.

- У меня нет сведений оттуда. Боюсь, что погибли все. Но чудеса еще
случаются...

- Что вы искали, Зигфрид?

- Я не знаю. Это была операция отдела внутренней безопасности.

- Не знаете? У меня были другие представления о субординации в вашем
отделе.

- Так и было, рейхсфюрер. Но я ввел режим "глухих переборок". И
приказал даже мне не докладывать о частностях...

- С чем это связано?

- Есть подозрения на утечку информации из отдела.

- Достоверные?

- Не очень. Но есть.

- Куда утечка? К Мюллеру?

- К Мюллеру - это само собой. Боюсь, что дальше.

- Но через Мюллера?

- Собственно, именно это мы и пытаемся выяснить. Над этим работает один
из лучших наших сотрудников, штурмбаннфюрер Штурмфогель. Думаю, через
два-три дня мы будем знать все.

- Вот что, Нойман... Предупредите этого вашего Штурм... сотрудника -
сугубо секретно, - чтобы даже не пытался разобраться в том, что в тридцать
седьмом - сороковом происходило в Дрездене. Понимаете меня?

- Вы хотите сказать...

- Да. Боюсь, что ваши расследования и эта чудовищная бомбардировка
связаны самым прямым образом... Геббельс требует расстрелять всех пленных
летчиков - сорок тысяч... Мне кажется, иногда этот сноб ведет себя, как
глупый злой мальчишка с окраин... вы поняли меня, Нойман?

- Да, рейхсфюрер. Я могу идти?

- Идите. И вот что. Послезавтра я жду вас с кратким докладом по поводу
этой... утечки.

Женева, 13 февраля 1945. 12 часов

Яхта ткнулась носом в причал чуть сильнее, чем следовало; Ультиму,
стоящую на носу, бросило вперед, но она лишь изящно качнулась, держась за
штаг. Она была в тельняшке и матросском берете.

Рекс и Ханна замерли у штурвала - плечом к плечу...

- Прекрасно, - сказал Антон, заметно растягивая "е". Штурмфогель уже
обратил внимание, что никого из "Гейера" нельзя было локализовать по
акценту. Впервые он услышал какую-то речевую особенность. Откуда он, наш
Антон-Хете? Из Риги?

Штурмфогель мысленно нарисовал себе на руке крестик: обращать внимание
на те следы акцентов, которые у ребят пробиваются иногда сквозь языковую
замуштрованность... Зачем? Зачем-то. Пригодится.

Он вернулся в небольшую затемненную комнату, где сидели Салим и
Полхвоста - вернее, то, что от них осталось.

...Нет, там, в Ираклионе, Салим одно дело вроде бы сделал: за Ортвином,
похоже, была слежка. Сам Ортвин пробежал наблюдаемую площадь очень быстро,
без остановки, не проверившись. А на одном из следующих - и последних -
рисунков, которые сделал Полхвоста, изображен высокий полнолицый мужчина в
кожаной летчицкой куртке (на двух, мысленно поправил Салима Штурмфогель: вот
он стоит и оглядывается с видом праздношатающегося, а вот обходит дом, в
который вошел Ортвин...) - и сразу после этого Полхвоста заскулил, сказал,
что больше не может, что тот, в ком он сидит там, внизу, бунтует и рвется, и
уже все силы уходят только на то, чтобы удерживать его... Салим с трудом
выволок Полхвоста из той ямы, которую этот ребенок для себя вырыл
(жутковатое зрелище: яма в форме человеческой головы изнутри - с дырой на
месте одного глаза; через этот глаз Полхвоста и смотрел наружу...);
мальчишка был совсем обессиленный, и они направились было к порту, но тут им
навстречу - наверху! - попался тот самый мордатый в летной куртке, которого
Полхвоста только что видел внизу...

И вот тут-то Салим ошибся. Переосторожничал. Надо было спокойно идти
себе в порт, садиться на паром и плыть на материк. Но тот мордатый как-то
так посмотрел... будто узнал, или заподозрил, или что-то еще. А рисунки - их
же нужно было доставить во что бы то ни стало...

И Салим решил выбираться не морским путем, а через Лабиринт. Он
подозвал извозчика, и они поехали в Кноссос.

Грек честно предупредил их, что в Лабиринте неспокойно и лучше туда не
соваться, особенно с мальчиком. Но Салим хаживал через Лабиринт и в шторм.
Он отмахнулся...

- Но мы же принесли рисунки, - сказал он почти беспомощно. - Мы
принесли...

- Да, Салим. Вы принесли. Это очень важно. Очень. Ты молодец. И
Полхвоста молодец. Вечером вас отвезут в Берлин, а там есть специалисты. Я
слышал о подобных случаях. И людям сумели помочь. Вам тоже помогут.

Штурмфогель надеялся только, что голос его не выдает. Хорошо, что Салим
не видит ничего... Полхвоста уже одеревенел окончательно, а теперь и рука
Салима, приросшая к мальчишке, истончалась и приобретала цвет сухого
топляка. Штурмфогель действительно слышал о подобных случаях... помочь уже
нельзя было, даже отрубив Салиму руку - невидимые древесные волокна проросли
все его тело насквозь. Хотелось верить, что он хотя бы не чувствует боли...

Берлин, 13 февраля 1945. 13 часов

Юрген Кляйнштиммель вернулся из Берна, где встречался с одним из своих
личных агентов - офицером швейцарской полиции. В Швейцарии, как ни странно,
никогда не существовало официального органа по делам Верха, и те банкиры,
журналисты, офицеры, промышленники, политики и чиновники, которые имели
пси-компоненту личности и, следовательно, проявляли интерес к дальнейшей
судьбе Верха, объединялись в масонскую ложу "Черный Альп". Именно они
содействовали началу переговоров между пси-персонами воюющих стран...

Швейцарцы располагали существенной информацией. В частности, по своим
каналам им тоже стало известно о готовящемся покушении, но в несколько
другой интерпретации: целями коммандос должны были стать не Гиммлер и
Борман, а Гиммлер, Рузвельт и Сталин в своих верхних воплощениях; главное
же, теперь стало известно (Юрген не подал виду, что слышит об этом впервые),
что предполагается их личная встреча где-то в лесу Броселианда - и об этом
уже ведутся переговоры. С германской стороны делегацию возглавляет Рудольф
фон Зеботтендорф.

Почему-то именно это тревожило как-то по-особому. В присутствии старого
дурня все планы начинали ломаться, все оборудование - портиться, предметы
изменяли свойства, а люди могли вести себя нелепо и непредсказуемо: так,
профессор Гербигер, который лупил фюрера палкой и прилюдно орал ему:
"Заткнись, тупица!" - в присутствии Зеботтендорфа робко молчал и ходил на
цыпочках...

Оформив полученную информацию в виде резюме донесений разных агентов,
Юрген отправился к шефу.

Крит, авиабаза Вамос, 13 февраля 1945. 16 часов

Волков закатил мотоцикл за сараюшку, чтобы не вводить в соблазн
случайных прохожих, и по каменистой тропке поднялся наверх, до развалин.
Здесь он сбросил рюкзак, раскатал по земле кусок овчины, лег на бок и стал
смотреть вниз.

Сверху аэродром производил отвратное впечатление: как след каблука на
лике иконы. Волков не был религиозным - как не мог быть религиозным никто из