из них впервые понял, что в мире есть еще человек, кроме него самого,
который так же необычен.
Глава 6
все быстрее, меняя в человеке все - его душу, тело и ум. Для старых монахов
эти шесть лет прошли незаметно; так скользит по траве змея, не оставляя
следа. Но за шесть лет мальчик может стать мужем.
только что отобедали и теперь мечтали о следующей трапезе. Едой они всегда
были недовольны - то слишком много красного перца, то слитком мало черного;
то грецкие орехи запекли не правильно, птица оказалась чересчур жирной. Ведь
еда - это дело важное, а в храме культивировалась настоящая любовь человека
к поглощаемой пище. Но для молодых еда - лишь утоление голода, источник
энергии.
мимо прошел один из молодых послушников. Они всегда были строги к молодым, а
уж к этому особенно.
своих раскормленных собратьев. Его нельзя было не заметить - черные волосы
локонами спадали на плечи, вились по спине поверх желтой мантии. Кроме того,
он ходил босиком. Подошвы его ног огрубели от песка пустыни, и он не
признавал ни сандалий, ни шлепанцев и вел себя словно нищий, каких полно за
оградой храма. Вот он обернулся. Его лицо, словно изображение бога на
монете, казалось медным, будто вычеканенным самим солнцем, а глаза - цвета
прохладной воды, утоляющей жажду.
он их стирает сам.
Верховный Жрец одарил каждого мальчика при посвящении, этот неблагодарный
отдал старому идиоту-крестьянину, потерявшему руку и попрошайничающему у
ворот храма.
все границы. Он хочет сделать то, о чем должно позаботиться небо.
исполнить дело небес - все само исполнится должным образом! А этот выскочка
отвечал: "Если небеса слишком ленивы, то я - нет".
дьявольское отродье! - добавили они.
шестнадцатилетний жрец должен был посвящать богам. Каждому молодому брату
приходилось чистить статуи богов и их пророков, переписывать свитки и книги,
наблюдать за приготовлением пищи для богов и за их садовниками, приводить в
порядок священные канделябры на тысячу свечей в Великих Гробницах. Второй
юноша, вызывающий негодование монахов, тоже ходил босиком, тоже был высоким
и стройным. Его желтый хитон и огненные волосы напоминали сверкающее пламя.
От него исходил внутренний свет, ярче, чем от драгоценных камней, которых,
кстати, юноша не носил.
служителя и вместе пошли куда-то, ступая по земле босыми ногами.
заросших паутиной очагах страсти снова затеплились угольки желания - их
фантазии рождали развратные сцены, которые могли происходить между Зайремом
и Шеллом, образ тех греховных и запретных действий, которых храм не допускал
для своих сыновей и в которых, в общем-то, не было ничего преступного.
тюрьме среди мужчин, но если бы в стенах храма и появились бы женщины, то не
нашлось бы ни одной, чья красота могла сравниться с красотой этих монахов.
Они и в самом деле любили друг друга. И это произошло вполне естественно:
они вместе росли, вместе стали мужчинами. Они чувствовали себя легко только
вместе и не требовали ничего друг от друга. К тому же ни Зайрем, ни Шелл не
были людьми в полном смысле слова.
эшв, которая и удерживала его от греха в понимании остальных братьев. Для
эшв все, буквально все, было наполнено чувственностью, все было сексуальным.
Восход луны казался им величайшим наслаждением для сердца и глаз. Любое
прикосновение считалось любовью, огнем. Для эшв все представлялось
любопытным, все являлось частью их грез. У них были желания - но они хотели
лишь наслаждений и воспламенялись от музыки взгляда, никогда не задаваясь
вопросами и не занимаясь поиском источника тех чувств, которые переполняли
их. Продлить миг наслаждения - вот главное из их желаний. Если страсть без
тревоги и спешки пробудила само существо Шелла, то он и не пытался погасить
ее или отыскать истинную ее причину. Время для эшв не имело особого
значения. Шелл же забыл это ощущение безвременья. Для него время значило
много.
монахи... Забытая боль, сломанное копье, дни со святыми людьми, их совет...
Он боялся вспомнить лишнее. Тот охотник, который идет по его следу, не
должен схватить его. Удовольствия плоти, любые наслаждения страшили его,
хотя он их и не познал. Он отвергал богатства, которые давал сан жреца,
отвергал с презрением, рожденным тайным страхом. Он хотел разозлиться,
очистить себя гневом и отречением; но иногда ему хотелось утонуть, словно
камень, в омуте своих дум и лежать там, в тишине и покое, не зная слов и
жизни людей, забыв о том, что он тоже человек. Только с Шеллом он мог
расслабиться. Шелл редко говорил, предпочитая слушать. Шелла нельзя было
принудить, но именно он подарил Зайрему краски ночи - целый мир, где можно
стать свободным и хранить молчание. Шелл сделал для него очень много, но и
он не смог противостоять довлеющему над Зайремом знаку скользких ступеней,
ведущих в темный провал пасти хищного пса, где обитал Владыка Ночи, князь
Тьмы - Демон.
юноши гуляли под кронами деревьев. - Меня избрали одним из тех, кому пришло
время идти в восточные деревни. Надеюсь, монахи не передумают. Я хочу
сделать что-нибудь действительно полезное для людей - так я и сказал им.
Почему я должен становиться волхвом или лекарем, если никогда не смогу
кого-нибудь спасти? Что такое храм, если не грязная лужа, где, как свиньи,
роются в приношениях обманщики? И разве наместники богов могут быть похожи
на этих людей?
что он тоже выбран для путешествия на восток. Их взгляды встретились: в
глазах Шелла заблестел озорной огонек:
серьга из яшмы, которую он получил в награду за то, что двадцать раз
переписал священный текст.
бы не только больных. Но вы-то, милые пташки, уже, конечно, полетали и
повидали женщин, а? С кем это вы встречаетесь по ночам в рощицах?..
не ответил - когда к нему и Шеллу присоединялся кто-то другой, он редко
говорил. Его гнев таился глубоко внутри.
Говорят, что какая-то ужасная женщина появилась в восточных землях. Она за
деньги продает свое тело!
лицо. И еще она любит вводить в искушение молодых и красивых. Ах, Зайрем,
Зайрем...
сделала большую кляксу прямо на голову омерзительного толстяка.
***
лучах утреннего солнца по дороге на восток, окутанные облаком белой пыли,
поднятой ослами и повозками, на которых ехали другие посланцы храма. Время
от времени братья шли пешком, но только для того, чтобы размять затекшие
ноги. Только двое сумасшедших юношей решились бы проделать весь путь пешком.
- Впрочем, ладно, - продолжал Зайрем. - Я уже спрашивал тебе об этом, но ты
сам ничего не знаешь.
его наполнились светом чистой невинной любви. Его взгляд говорил: Я бы
сказал тебе, если б знал.
дети. Все они низко кланяясь молодым монахам. Они несли им вино с медом и
белый хлеб. Эти люди экономили на всем и копили деньги, чтобы всей деревней
купить серебряное блюдо для храма. Монахи же принимали их дары с изысканной
небрежностью. Потом они торопливо благословили деревню. Есть больные? Нет,
хвала богам, только один старик страдает от гнойных язв. Ну да они сами
заживут. Никто и не ждал, что святые люди станут выполнять такую грязную
работу.
колосья.