Чтение 16–й страницы книги ~Сказки о рыбаках и рыбках~

- Да нет же! Это не я! Это другие мальчишки! Они им играли, менялись, потом забросили куда-то...

- А ты... нашел?

- Да не находил я!

- Слушай... а винтик? Я его случайно в твоем кармашке обнаружил, когда стирал. Разве он не от трубы?

"Зачем я об этом? После всего, что было... После стихов..."

Но Женька опять не обиделся и не удивился.

- Винтик? Да это от будильника, наверно! Просто он такой же... А будильник старый, его на свалке нашли и развинтили... У Илюшки в карманах два таких винтика! Придем - покажу...

- А... кольцо? - сказал Валентин.

Женька непонимающе молчал.

"Зачем я об этом сейчас", - опять подумал Валентин. И вновь не смог удержаться.

- Как оно в аквариум-то попало? Разве не от тебя?

- Да нет же! Оно там и было. Я... ну, просто почуял. А разве оно... то самое?

- Достань, - сказал Валентин. Он знал, что кольцо у Женьки в кармашке.

Женька послушно вытащил.

- Прочитай. Видишь, тут буковки: "Адмирал Волынов"...

- Ага... Но это... не так написано. Не по-нашему...

Валентин схватил кольцо, поднес к глазам. Буковки на внутренней стороне кольца складывались в еле различимые слова: "Capitan-comandor Crass"...

- Чудеса твои, Господи, - выговорил Валентин. Постоял. И мысленно сказал себе, что пора уже привыкнуть к чудесам и явлениям этого пространственного измерения.

А Женька проговорил полушепотом:

- Я ведь сразу понял, что оно не простое... И чука на него отзывается...

- Как джинн, - смущенно поддакнул Валентин. - Джинны, они тоже: потрешь медяшку, и они тут как тут... Читал?

- Ага... Нам воспитателка читала. Про Аладдина...

- Жень... - сказал Валентин. И вдруг обмер от случайной и мигом выросшей в надежду мысли. Он тут же одернул себя, попробовал запретить себе думать про такое. Конечно, всяких тут чудес хватает, но это... А может, опять все не случайно? Специально привело колечко по дорожке судьбы. И теперь главное - не упустить случай?

- Что, дядь Валь? - спросил Женька.

- Жень... Если чуки отзываются, как джинны, то, может, они тоже... волшебники?

- Маленько... - без удивления согласился Женька.

- Пойдем...

Чука терпеливо ждал их у сваленной в кучку одежды. Вертел в черных ручках трубу. Валентин опять присел перед ним.

- Чука, послушай... Ты ведь многое знаешь, да?

Тот положил трубку, кашлянул по-стариковски. Согласился:

- Кое-что да... ведомо...

- А заклинание для лунной рыбки... ведаешь?

Чука мигнул. Почесал косматую макушку. Сунул большой палец в рот, приоткрывшийся среди похожей на мочалу шерсти. Выдернул с чмокающим звуком. Сказал осторожно:

- Оно так... Чуки знают...

- Скажешь?

- Кха... Говорить так просто не велено... За это платить полагается. Чистым золотом...

- Как золотом? Ты... это в прямом смысле?

- В том смысле, что золотой денежкой или чем другим. Колечком обручальным, скажем... Вы, люди добрые, не подумайте, что от корысти. Правило такое с испокон веку...

- Тогда плохо. Нету у меня ни денежки, ни колечка...

Чука стеснительно посопел и напомнил:

- А рыбка-то золотая, зарытая. Небось уже превратилась в денежку.

- Где же я теперь ее найду? Ночь была... Да и места тут все перепутались...

- А ты не хлопочи, я сам найду. Ты только позволь...

- И скажешь заклинание?

- Коли позволишь денежку взять, я сейчас и скажу.

- Позволяю! Говори!

Чука опять пососал палец.

- Тут, мил человек, одна хитрость имеется... Никакого особого заклинания вовсе и нету. Надо вспомнить загадку детскую или считалочку, с которой во всякие игры прыгал-развлекался, когда малой был. А потом сказать ее наоборот. Ведь пружинку-то, что время двигает, хочешь задом наперед скрутить, а?

"Загадку, считалку..." Не помнил их Валентин. Не очень-то в детстве резвился он в догонялках-прыгалках. Может, вспомнить, что было у ребят в "Репейнике"? Как назло ничего не приходит в голову. Только лезет почему-то гамлетовское: "Быть или не быть, вот в чем вопрос..."

Женька стоял рядом, слушал разговор молча и ничего, наверно, не понимал. Но сейчас вдруг спросил:

- А моя считалка сгодится?

- Какая хошь. Только покороче, а то длинную задом наперед говорить без ошибок больно хлопотно...

- Она не длинная!

Месяц, месяц тоненький, Не беги в туман! Медную копеечку Брось ко мне в карман...

- Годится, кха... - кашлянул чука. - Даже складно получится...

"Складно... Поди разберись, что получается..."

- Жень, дай карандашик... - Валентин положил на колено бумажку с Женькиными стихами. На обратной стороне нацарапал считалку (запомнилась-то она сразу). Потом по буквам переписал в обратном порядке. Черточками разделил на слова, чтобы читалось удобнее... Все равно абракадабра. Какой-то не то монгольский, не то тибетский наговор... Он прошептал с запинкой:

Намрак-венм-окьсорб Ук-чеепок-юундем, Намут-вигебен Йикь-ненот цясем-цясем...

"А и правда ведь даже в рифму..."

- Ну вот, сказал, и ладно... - проговорил чука. Он рядом с Женькой посапывал у локтя Валентина.

- А разве потом... когда это... уже не надо говорить?

- А зачем? Единого раза на всю жизнь хватит... Доставай рыбку-то. Сколько вертеть, ведаешь?

Валентин ведал. Долго вертеть. Если один поворот - лунный месяц, то восемь лет - это девяносто шесть раз. А для ровного счета - сто. Лунный-то месяц короче календарного...

"Каким я туда вернусь? Таким, как сейчас, или помолодевшим на восемь лет? Буду ли помнить то, что случилось?.. Буду. Такое не забыть... А Женька? Какой он явится туда? Нынешний, десятилетний? Или младенец двух лет от роду? Не важно! Выращу заново и уж точно лучше прежнего... Ох..." - Он перепуганно посмотрел на чуку:

- Слушай! А двоим-то можно туда? С одной рыбкой.

- А чего же нельзя? Только пускай он держится за тебя покрепче... Ты число назначь загодя, а как рыбку с боку на бок повернешь сколь положено, то и все... Там и будешь, где задумано...

Какая-то часть сознания (второй слой его, самый здравомыслящий) подсказывал, что такого быть не может... Но ведь столько уже было!..

Валентин поднял куртку и достал влажный платок.

...Он много раз думал сегодня, что надо бы сделать это: развернуть, посмотреть, как там рыбка. Жива ли? Но вихрь дел закручивал, отвлекал... Да еще и боязливость мешала: развернешь, а никакой рыбки там нет...

Она была. Живая, серебристая, влажно-прохладная. Круглая, как полтинник. Когда Валентин положил ее на ладонь, трепыхнула хвостом. Но не протестующе, а как бы сказала "здравствуй".

"Прости", - мысленно сказал ей Валентин. Она смотрела умным крошечным глазком. Словно говорила: "Ничего, я для этого и есть на свете..."

Женька сунул к ладони нос, понимающе кивнул:

- А, это Юрика...

- Да... Держись за меня крепче, Женька.

Он тут же послушался, без вопросов. Обхватил Валентина за талию. Прочно...

Валентин аккуратно перевернул рыбку на ладони: "Раз..." - и подумал, что уйдет на все это дело минуты две...

- Два... три... четыре... пять...

Звенел воздух. Пекло солнце. Струилось тепло... Неужели скоро будет другое солнце? То, что светило восемь лет назад?.. А Сашка - что он скажет? Как встретит Женьку?.. А Валентина?..

- ...тридцать семь... тридцать восемь... тридцать девять...

На счете "сорок" с неба, как подбитая птица, упал Илюшка.

Он вломился в хрупкие стебли шагах в пяти от Валентина и Женьки. Прошло секунды три изумления и страха. Потом, конечно, бросились к Илюшке. А он уже поднимался. Раздвинул свои искореженные крылья, встал...

- Господи... Ты живой? - сказал Валентин.

Глаза у Илюшки были измученные, на щеках - полоски высохших слез. Он медленно, неуклюже сел на рваную алую ткань.

- Расшибся?

Он помотал головой. Валентин быстро присел рядом с ним.

- Почему ты вернулся?

Илюшка сказал еле слышно:

- Я вас искал... К тому дому подлетел, а там все уже не так... Полетел дальше, вас увидел... Вот... Я не знаю, куда мне еще...

- Илюшка, что случилось? Ну-ка, говори...

- Я от них улетел насовсем.

Говорят, человек излучает разные энергетические поля. Бывает вроде бы поле радости и поле горя, поле светлой печали и поле вдохновения. И так далее... Илюшка излучал безнадежность. Такую, что Женькина ревность шевельнулась было, но тут же угасла в этом разливе Илюшкиной тоски.

Валентин сказал опять:

- Что случилось-то?

Илюшка съежился, обнял коленки. Ткнулся в них лбом.

- Да я им ни за чем...

- С чего ты взял?

- Я не взял... Это правда... Сразу ясно сделалось. Потому что разговор такой...

- Какой разговор?

- Ну... такой. Человек на крыльях вернулся, а они: "Почему ты не вместе со всеми? Кто тебе разрешил летать? Где твоя одежда?.. А знаешь, сколько мы за нее заплатили!" А потом еще: "Почему про вас такие слухи?"

- Какие слухи?

- Ну... там уже разговоры. Будто мы... такие... С пришельцами, говорят, подружились, а это опасно... Я говорю: "Да неправда же это..." Только им уже все равно...

- "Им"... это твоим приемным отцу и матери?

- Да. Тете Лизе и дяде Андрею...

- Илюшка! Да они просто переволновались из-за тебя, поэтому и сердитые...

Он поднял на миг лицо - в глазах горькое понимание судьбы.

- Нет, неправда... Они причину искали. Потому что потом говорят... уже ласково так: "Знаешь что, Илюшенька, тебе придется еще пожить пока в интернате. Дело в том, что мы переезжаем в столицу, там неясно с квартирой. Когда все выяснится, мы дадим тебе знать... как только будет возможность..."

Вот так. И что тут скажешь? "Сволочи", - подумал Валентин о неизвестных тете Лизе и дяде Андрее... Он все еще сидел на корточках рядом с безнадежно скорчившимся Илюшкой. Женька стоял рядом. Чука-дымовой деликатно держался поодаль. Может, не хотел слушать чужой разговор, а может, знал, что от его шкуры по-прежнему пахнет паленым. Равнодушно жарило солнце...

Рыбку Валентин держал на ладони. Она слабо трепыхнулась, будто напоминала о себе. Но как сейчас уйдешь? Разве оставишь среди пустого поля мальчишку, раздавленного сиротством?

Забрать с собой? Да не нужен Илюшке Валентин. У него, у Илюшки, своя привязанность, своя любовь... к тем, кто его предал. И второе: разве Женька в своей ребячьей ревности позволит, чтобы он, Валентин, стал отцом еще кому-то? Не так-то легко выжечь мальчишеский эгоизм, взращенный в интернатской казарме...

Валентин беспомощно сказал:

- Вернемся, и я поговорю с ними. С... тетей Лизой и...

Илюшка опять вскинул голову.

- Зачем? Дело ведь не в них...

- А в ком?

- Во мне, - совсем по-взрослому объяснил Илюшка. - Я сам виноват. По-другому ведь и не могло кончиться. Просто я был счастливый дурак и ничего не понимал... Даже того, что я изменник...

- Почему? - со страхом спросил Валентин. Будто ему самому кто-то залез холодными пальцами в душу.

- Из-за тети Маши... - признался шепотом Илюшка. - Она в прошлом году со мной на улице познакомилась. А потом в интернат ходила. Все "Илюшенька" да "Илюшенька"... Потом спрашивает: "Пойдешь ко мне жить?" Я говорю: "Не знаю..." Она хорошая, только... Ну, я глупый был! К другим все богатые, красивые приезжают, на машинах, а она... в старом платье всегда, пожилая такая... А тут как раз эти появились - веселые, на "линкольне", с подарками. Раз, другой... "Ах, Илюша, как нам хочется, чтобы у нас был такой мальчик..." Ну, я и... вот...

- А... та? Тетя Маша? - вдруг подал голос Женька.

Илюшка ответил сразу. Он изливал свое покаяние, словно перед смертью.

- В то утро, когда все решалось, они, как нарочно, в одно время появились. Я на крыльце стоял, с него видно, потому что интернат на горке... С одной стороны калитка, а с другой - главные ворота. И вот эти к воротам подъехали, а тетя Mania от калитки идет. И две тропинки от крыльца, среди сирени... Мне бы налево побежать, к тете Маше, а я... туда... к ним... И еще думаю: лишь бы она не заметила... Потом, правда, совесть скребла маленько, но я себя успокоил: "Ей же, тете Маше-то, такой немолодой, со мной трудно было бы..." Да и не долго думал про это, потому что от радости все позабылось. Поверил, что у меня теперь дом свой... и родители... Только теперь понимаю, что так мне и надо...

- Ты же ни в чем не виноват, - вдруг сказал Женька. - Тебя просто обманули...

- А я обманул ее! Тетю Машу...

- Все ведь еще можно исправить, - нерешительно сказал Валентин. - Вернешься, встретишься с тетей Машей...

Илюшка глянул на него с тоскливым удивлением.

- Как же я встречусь? Если я ее предал...

- Ты не предал, а ошибся. Она тебя простит.

- Она-то простит. Я сам себя не прощу. Потому что я... Если бы эти от меня не отказались, я бы ведь и сейчас... жил бы такой радостный...

Валентин вдруг увидел, что Илюшка старше, чем казался. Не десять ему и не одиннадцать, а, пожалуй, не меньше двенадцати. Только ростом не вышел...

Илюшка опять ткнулся лбом в колени. Он вроде бы не плакал. Но проговорил так, что лучше бы слезами зашелся:

- Я теперь понимаю. Я им вместо игрушки был нужен... А тетя Маша... Если бы я тогда по другой тропинке побежал!..

Солнечный воздух зазвенел пуще прежнего. Будто в напряженном сне. В этом звоне Валентин спросил:

- А если бы вернуться туда, на крыльцо... выбрал бы теперь правильную тропинку?

- Еще бы... - выдохнул он.

"Вот и все, Валечка. Хотел убежать?.. Ты не мальчик, ты свою тропинку выбрал не по детскому недомыслию..."

- Встань, Илья, - резко сказал Валентин.

Тот метнул мокрый от слезинок взгляд - удивленный, с капелькой надежды. Послушно поднялся.

- Оденься... Женя, дай ему его одежду...

Илюшка торопливо натянул майку, шорты, носки, задрожавшими пальцами застегнул сандалии. Не разгибаясь, глянул с мучительным вопросом.

- В какой день это случилось? - хмуро спросил Валентин. - Когда ты побежал... не туда...

- В конце мая... двадцать девятого числа.

Валентин прикинул в уме. Получалось в самый раз: два лунных месяца. Случайность? Или опять все предопределено?

Уже совсем по-иному, мягко, Валентин проговорил:

- Сейчас вернешься обратно, Илюшка. В тот день... А там уж смотри, не ошибайся больше...

Илюшка улыбнулся грустно, без надежды:

- Сказок не бывает...

- Бывают... То, что ты летал, разве не сказка?

- Нет... Это экран гравитации...

- А это... обратный темпоральный вектор... Чука, надо ему читать заклинание?

- Не надо, - со стороны отозвался чука. - Ты прочитал, и ладно... Пускай рыбку сожмет. Чтобы, значит, хрустнула...