нет, я бы держалась! Но я забыла про закон противодействия: прошлое стало
влиять на будущее. Я не заметила, как это произошло, боялась вернуться к
себе мстительной, толкающейся, ревнючей -- такой, какой меня сделала борьба
за тебя. А еще больше боялась не вернуться вовсе. Потому что я очень тебя
люблю, Рад. Очень!
сейчас меня не слушал. Прощай, милый. Жаль, "шептун" не передаст от тебя ни
словечка. Но если я нужна тебе, если сильно захочешь, то сумеешь сделать
так, чтобы я услыхала. И я, может, приду опять. В своем теле. И навсегда. А
пока прощай. Целуй Инку -- все-таки она славная девушка. Я сделала так, что
она не знает про меня, не помнит нашей "коммуналки". Ты ей тоже не говори,
ладно?
из нашей сегодняшней Москвы.
позе. Но ее, той, нет в этом знакомом теле. Почти не о чем, да нет, на самом
деле не о чем разговаривать. И не о чем молчать. Оба еще радуются встречам,
оба ничего не забывают. Но время, не задев памяти, проложило между ними тот
же неумолимый предел, который чуть раньше разлучил их с той, его Инкой. Рад
ревниво ищет в этой хоть проблеска Инки из ненашего века. Смотрит на ее
пружинистую посадку, на окольцованный палец, ждет, что вот-вот Инка
раскроется, засмеется, заговорит языком будущего, на который одинаково
охотно отзываются и люди, и вещи. Но чуда нет. И ракушка на виске привычным
Инкиным голоском шепчет: "Я, Рад, преступница..."
когда она вернется.
про кольцо. Он этого почти не заметил, он думал о том, что вот, две женщины
с одним телом и двумя душами по-разному любили его, и обе ушли. Именно
потому ушли, что любили. А ему от них не уйти никогда.
настоящему, которое для кого-то уже давно стало прошлым, любил так, что оно
не могло не вернуться. И он знал, как ему позвать ту Инку.
подселяться в чужие тела? Вдруг кто-то сидит сейчас в нем, смотрит на все
его глазами, сигнализирует туда, в будущее? Вдруг...
занесенный ветром листок иногда запутывался в мантии, долго полоскался в ее
бахроме и с сухим щелчком вылетал с задней струей. Скуд обтекаемо шелестел
над лентой глазурованного асфальта, и только лезвия крыш среди деревьев,
убегая, неназойливо напоминали о скорости.
леса подступали близко и однообразно, как полосы декоративной "ландшафтной"
ткани. Чтобы отделить березы от сосен или выхватить один какой-нибудь ствол,
Арсен быстро переводил глаза, а потом давал взгляду отстать. Но и это
развлечение вскоре наскучило. Арсен отвернулся от дороги, в который раз за
сегодня извлек из папочки дроботовское письмо. Ох уж этот Петр Дроботов!
Сумел-таки дернуть какую-то струнку в душе. А кажется, ко всему уже привык,
не расшевелишь...
вперед, упругое лобовое стекло без удара натянулось, бросило обратно на
сиденье, и некоторое время еще Арсен ошеломлен-но тряс головой. Шофер Коля
вышел, каблуком постучал по кожуху компрессора. Приподнял мантию, под
которой бессильно шипела слабенькая струйка воздуха. Сплюнул.
узкую бездымную сигаретку, повернул на луч стеклышко солнечной зажигалки:
теории вероятности, эта часа на три.
шофер, если б я был не в курсе дел своего начальника.
стоять будем?
пожалуй, управлюсь.
мотором занимаюсь. Подышите загородным воздухом. Засекайте время!
стеклянно блестящую полосу глазурованного асфальта. Коля включил домкраты,
аккуратно расстелил куртку и полез под скуд. Ворчание его еще некоторое
время догоняло Арсена:
-- и катись, милая! Под горку еще б придерживать пришлось. Прогресс, туды
его в мантию...
отвечающую своему певучему названию Оредеж. Колин говорок становился все
более неразборчивым. Солнце, отражаясь от асфальта, слепило глаза. Только
теперь заметив, что так и несет письмо в руке, Арсен сунул его в карман,
разулся, поставил босоножки на обочине так, что их нельзя было не увидеть из
скуда, спустился по откосу. До самой травы ногам было непривычно колко,
и,выбирая место для ступни, он шагал осторожно, не в полную силу. Берег был
по-хорошему заброшен: сухой невытоптанный склон издалека валился в реку,
вспенив перед кромкой воды неширокую полоску ослепительно чистого песка.
Вверху удрученно обозревала местность привязанная к колышку коза.
боязни вспузырить немнущуюся ткань), Арсен уселся на траве. Над головой
закружились две желтые бабочки-капустницы и одна траурница с черной каймой
на крыльях. Подражая взмахам крыльев бабочек, задрожали перед глазами листья
тощей осины.
уловив в интонации фальшь.
отличил от тополя или там от липы. И это -- невзирая на должность: референт
по общим вопросам Ленинградского комитета Природы. Впрочем, чему удивляться?
Как и все горожане, он только по выходным вырывается на волю и торопливо
восхищается: цветочки, воздух! А воздух теперь и в городе степью отдает,
дыши -- не хочу. Усилиями их комитета гарь и пыль повыветрились с улиц, из
двигателей изгнан бензин. Заводы работают на замкнутом цикле, без выброса
отходов в окружающую среду. Памятником варварским технологиям оставлены две
дымовые трубы с мертвыми заглушками: по праздникам для имитации работы из
них гонят в облака подкрашенный пар. Конечно, до взморья или до соснового
бора городу далеко, пахнет все-таки перегретым камнем. Но всему свое время.
Наладим и озоновую атмосферу. Вот освоим в следующем году хлорофилльные
краски для стен, тогда и с сосновым бором потягаемся. Переезжай к нам, Петр
Дроботов, не пожалеешь... Хотя ты ведь не захочешь из деревни, а?
дрожать,
Больше того, чуть не произнес вслух, И еще подумал, как хорошо лежать под
пристальным серо-синим небом, вспугивать разноцветных стрекоз и следить за
их чуткими зигзагами. А ведь не довелось бы, не будь счастливой аварии со
скудом, а еще раньше -- дроботовского письма. Может, и не стоило сломя
голову мчаться на этот сигнал, тем более с уговорами отказаться от
претензий. Но ведь жалобщики, как правило, на одной инстанции не
останавливаются. Настырный народ!
живой возник перед взором. На лицевой стороне картинка: с вершины низкого
наклонного постамента возносится настоящий истребитель-перехватник, давно
отлетавший свое и списанный по случаю всеобщего разоружения в лом. Из кабины
истребителя выглядывают две счастливые детские мордашки: к безмерному
восторгу ребятишек, самолеты не уничтожают, а пускают на игрушки, вон их
даже почтовики увековечили. Рядом с яркой картинкой адрес не смотрелся,
Крупными буквами, мельчающими и изогнутыми у края конверта вниз, было
выведено: "Ленинград. Смольный. Главному специалисту по лесам и живности".
Это, значит, ему, Арсену...
достал вырванный из школьной тетрадки листок в клеточку. Тот же почерк
длинно и чуть истерично вещал о том, что "председатель колхоза Громов Олег
Михайлович придумал покрыть поля бетонной сеткой, соединить с правлением все
бригады, Дунькину фабрику и хренные палисадники и приобрести 50
Корнев Павел
Лукьяненко Сергей
Никитин Юрий
Маккарти Кормак
Круз Андрей
Перумов Ник