влиянием диковинных обстоятельств вдруг взял и отпочковался. Вроде
бактерии какой-нибудь разделился наш Мильч на две части, но произошло это
уж как-то до наглости внезапно и противоестественно. Ведь не должен был
распасться наш Роби, никак нельзя было предположить, что он распадется. А
вот - распался. И друзья по учебе и комсомольцы-однокашники на работе
никто бы не смог предположить, что когда-нибудь из одного Мильча вдруг
возникнет два.
установки, расшифровывал диаграммы, сдавал экзамены в вечернем институте и
в общем и целом был отличным парнем - своим в доску, простым, как
говорится, нашим советским, второй... о второй! Мерзкий тип, гаденыш,
слизняк сине-зеленого цвета, он дрожал, трясся, исходил пузырчатой слюной
от сладострастия обогащения. И что самое странное, они не боролись.
Сосуществовали. Как будто бы первый Мильч смирился с тем, что есть еще
второй, и раз он существовал - значит, так и надо. Может быть, в момент
этого отпочкования первый и сопротивлялся, но совсем немного и только в
самом начале. А потом даже стал извлекать выгоду из двойного
существования.
делал подарки друзьям, знакомым и незнакомым, выручал всех, кто б его ни
попросил. Устраивал веселые пирушки, транжирил деньги направо и налево. Он
сочинил незатейливую историйку о кладе монет времен Ивана Грозного, и всех
это удовлетворило. Люди охотно верят невероятному. Ложь должна быть
гигантски большой, тогда ей легче верят. Может быть, поэтому все еще
сильны религиозные учения?
ничего, но жили-то они по одному паспорту и в одной квартире, хоть
раздельно, но все-таки вместе, абонируя для своей деятельности одно и то
же тело. Из этого обстоятельства вытекали самые неожиданные последствия.
ногах в душном цехе, да еще в ночную смену, и отпуск всего двенадцать
дней) частенько говаривала:
Тусклые люди.
нем была шелковая с плетеными шнурками пижама и белоснежная сорочка.
темные и пустые, как окна сожженного дома, в них только второй,
трясущийся, загребающий золотишко Мильч.
связался ты не с теми людьми. Ну скажи, откуда у тебя деньги? Ты лаборант,
да еще учишься... Постой, только не надо мне об этом кладе. Стара я, чтоб
сказки твои слушать.
теме, за это отлично платят. Вот и все.
люди, жизнь, работа, зарплата, уважение. Спокойно, крепко, надежно. А
здесь эта невесть откуда свалившаяся роскошь, зыбкая и неустойчивая, как
пьяная ночь.
плохо. А зарплату твою я проверила в институте. Девяносто два рубля...
много, как снежинок, спешащих людей. Вдруг она подбегает к нему и хватает
за плечи.
ты забыл? Но я всю себя угробила, чтобы ты человеком стал. Человеком! Отец
бросил нас, ни за кого не пошла. Думаешь, мало предложений было? Отбоя не
было. Но я не хотела тебе отчима, я не хотела...
казалось, исчез из его глаз, ушел навсегда. Глаза светлеют от боли и
жалости.
мама. Настоящий, большой клад. Я отдам его, отдам людям, правительству,
народу - кому хочешь отдам!
попользуюсь. Совсем немного. Ну хоть капельку. Мама, не смотри на меня
так. Я тоже все помню. Всю твою жизнь помню. Твою красоту помню, мама. Ты
же была красивая. Но что ты видела? Что? Чтобы дать мне образование, ты
работала, работала, работала... Фуфайка - вот твое вечернее платье, сапоги
и калоши - вот твои туфли-"гвоздики". Война. После войны... сама знаешь,
что тут говорить! Ты хочешь сделать меня человеком, и я этого хочу. Я
работаю и учусь, учусь, учусь... Три года еще учиться. А ты все стареешь,
и время идет. А когда я свой долг тебе выплачу? Чем я выплачу тебе свой
долг? Сейчас у меня девяносто, после института будет сто двадцать, этим,
что ли, я обеспечу тебя? А ты все стареешь, и ночная смена, и ревматизм, и
нет твоей красоты. Будто ты не жила вовсе, мама!
перед окном и протягивает руку туда, где снег и уже почти нет людей, а
только машины, тяжелые и сонные.
богатство как иголка в стоге сена. Исчезнет - и нет его. А для меня, для
нас это счастье. В конце концов я не о себе думаю! Кроме этого перстня,
часов да мебели, у меня ничего нет. Я думаю о тебе, о Юрке, который живет
на одну стипендию, о твоей тете Нате... Мама, понимаешь, я не могу ждать!
Не могу ждать! Не могу!..
присутствие того второго, но не поняла, откуда и кто он.
дни доживать. А что жизнь моя трудная, так она у миллионов наших женщин
трудная. Но, заметь, честная. Такую мы выбрали. А красивой да бесчестной
мы сами не захотели. Понял?
разговор растревожил его. Он вспомнил, что должен звонить Патлач, и решил
уйти, не дожидаясь этого звонка.
брать трубку и незаметно проскочить на улицу, но в этот миг на кухне
задвигалась мать, и он подумал, что ей будет тяжело и неприятно
разговаривать с кем-нибудь из его новых приятелей. Она может сказать все,
что думает, тому же Патлачу... Он снял трубку. Хрипловатый голос в трубке
заторопился, выплевывая слова. Это и впрямь был Патлач.
возлиянием и... Но дело есть дело.
Оттепель. Портится климат в Москве. В декабре нет снега, в январе
оттепель, в феврале гололед, а в марте морозы. Теплый ветер, а холодно. Не
холодно, а зябко. Сырой воздух, он хуже мороза.
хочется влезать в вагон, где тесно и от сырых пальто пассажиров валит пар.
Он идет по улице, вслед за убегающими от него косыми длинными тенями
зданий. Все пляшет и мигает, все неустойчиво, тревожно и неверно. Ветер с
запада принес тепло и тревогу. Белые улицы провалились в черное
расползающееся болото, стены домов стали глухими, и только окна сияют на
всех этажах, разабажуренные в красную, голубую и зеленую масти.
притвориться перед собой, и он перестает узнавать улицы. Дорогомиловские
халупы, черные бревна, клопы и абажуры. Москва деревянная, ожидающая
пришествия камня. Скоро, скоро! Уже грядет бульдозер и подъемный кран,
голосистый бригадир и неторопливые каменщики. Косой луч прожектора,
заснеженный, игрушечный, жадно вцепится в медленно плывущий по воздуху
замороженный бетонный блок. Скоро...
нерожденные, таятся в синих тенях дворов, в уютном зареве стекол. Они
непугаными стайками свесились с тяжелых слоистых крыш. Ничто не волнует
здесь Мильча, ничто не держит. Детство, юность, друзья, любовь. Дальше,
дальше, дальше... Главная тревога не здесь. Мильч пробивается сквозь
многоэтажные ущелья новостроек.
шторм, шестибалльный ветер с запада подхватывает Мильча и гонит. Вместе с
ним катятся, бегут, несутся автобусы, машины, люди... Фонари, рекламы,
жизнь - все проносится рядом. Мильч поднимает воротник и семенит к
Киевскому метро.
огней. Тревога растет. Взрываются пулеметные очереди выхлопных газов.
Барахлят аккумуляторы автомобилей. Свет, тьма, свет, тьма, свет, свет,
тьма, тьма, тьма, тьма... Опасность!
будет, надо гнуть свое!
Посняков Андрей
Конюшевский Владислав
Доценко Виктор
Якубенко Николай
Перумов Ник
Суворов Виктор