Чтение 16–й страницы книги ~Отчего бывает радуга~

было. Я оставил Вадиму записку и погнал к кинотеатру "Аленка".

Я ждал Ларису на скамейке. Напротив меня останавливались и катили
дальше трамваи. Вдруг на остановке среди ровной и спокойной цветовой гаммы
пассажиров появилось яркое пятно. С передней площадки прицепного вагона
среди прочих пассажиров сошел мужчина в широченном чесучовом костюме, в
соломенной шляпе. Он был фиолетового цвета!

Я быстро подошел к нему и резко спросил:

- Извините, ваша совесть чиста?

- Нет, - ничуть не удивившись вопросу, коротко сказал он, придерживая
от порывов ветра свою шляпу. - Нечиста. Это точно.

- Почему? Можете сказать?

- Вот как!.. - Попытался он сдвинуть на затылок свою соломенную шляпу.
- Первый раз в жизни - и попался. Извините, товарищ контролер! Вот первый
раз надел новый костюм - и оказался без копейки. Забыл взять деньги и,
пока по карманам искал, "зайцем" две остановки и проехал. Вот и решил до
третьей, хоть и тяжеловато, пешком дойти. А как вы догадались?

- По выражению лица...

- Извините, а где это вас так... побили? И как так можно: по лицу?.. -
с болью в голосе проговорил он.

- На службе... В бункер упал, - промямлил я.

- Надо бы поосторожней, - сморщился он. - Так нельзя!..

Я вернулся к скамейке и сел. Мне было стыдно, как-то очень неприятно.
Вот тебе и контролер.

Ветер все усиливался. Дул порывами. Серые тучи разлетались. Солнце то
пряталось, то выходило из-за туч, ярко все освещая.

Сияя золотисто-лимонным пламенем, пришла подгоняемая ветром Лариса.

- Здравствуй, опечаленный адмирал! - с веселыми искорками в голосе,
насмешливо проговорила она. - Скажи, будет ли буря?

- Привет, - печально ответил я. - Буря будет обязательно.

Она села рядом со мной.

- Ну что загоревал? Корабли разметало по морю? А?..

Наверно, только что читала книгу. Она постоянно играла какую-нибудь
роль - или тех героинь, о которых только что вычитала в книжке, или
копировала знакомых женщин.

- Ну наплакался?

Я выпрямился, откинулся к спинке скамейки.

- Ой, ужас! Побит?.. Синяки... И какие это дети отколошматили тебя?..

- Дети?.. - вдруг вспылил я и, не задумываясь, сказал: - Лариса, твой
дядя Ниготков, очевидно, вор!

- Очевидно?.. - сердито спросила она. - А для нас это не очевидно! И с
чего ты это взял? Я запрещаю тебе так говорить о нем!

- Ниготков ворует мед! Лариса, а вашей семье Демид Велимирович мед
приносил?

- Да, приносил! И я его ела. Ворованное такое сладкое! - съязвила она.

- Когда приносил?

- В прошлом году! Все?

- Мед был ворованный...

- Какой ужас... Значит, мы опозорены? Ах, Костя, что мы должны сделать?
Я сейчас же пойду и все расскажу маме.

- Сколько он вам меду привозил?

- Две банки. Но ведь мы же не знали, что он его украл!

- Банки большие были?

- Да, - кивнула она. - Трехлитровые.

- Ну, это ерунда!..

- Правда, Костя? - улыбнулась она.

- Конечно. Вот сегодня они хотят похитить с пасеки побольше...

- Сколько?

- Черт знает... Может, несколько тонн.

- Какой кошмар! И это Демид Велимирович!.. А нам сказал, что мед от
бабки Анисьи, от его матери.

- А где она живет? - спросил я.

- В деревне Подлунной. Это километрах в трех-четырех от станции
Остинки...

- Остинка?!.. А, знакомая станция! - почти что злорадно воскликнул я. -
Все складывается как нельзя лучше. Вот оно что, оказывается!.. Вот оно
что!!

- Там и пасека есть, - продолжала Лариса. - Подлунная на этом берегу, а
пасека на другом...

Я достал сигареты, закурил.

- Ты бы лучше не курил! - после молчания сказала Лариса.

- Почему?

- Ну потому что не умеешь.

- Ты знаешь, - сказал я, - хочу я Ниготкова сам за руки схватить. А то
все думают - я к нему придираюсь... Это ведь его друзья так меня
разукрасили.

- Ах, вот оно что! - она кулачком стукнула себя по колену. - Ну
Ниготков!..

- Лариса, поедем в эту самую Подлунную. Сейчас же, - решительно сказал
я, поднимаясь со скамьи.

- Зачем это?.. Да и поздно ведь, Костя.

- Ерунда! До Остинки на электричке - полчаса. Поезжай сейчас же домой.
Возьми какую-нибудь пустую банку с авоськой. Поедем в гости к бабушке
Анисье. Вроде бы за медом. Может быть, вначале ты одна к ней зайдешь. Там
увидим... Посмотрим, что там делается.

Мы договорились с Ларисой встретиться в скверике у кинотеатра "Аленка".

Я посадил ее на трамвай, а сам пошел в гастроном. Купил сыру и конфет.
Из магазина направился к кинотеатру. Постояв перед афишами, вошел в
вестибюль. Так, из пустого любопытства.

И вдруг у меня за спиной кто-то радостно проворковал:

- О-о, Костюшка! Сколько лет, сколько зим...

- Ниготков?! - рефлекторно отпрянув, воскликнул я.

- Здоров, Костя! - с каким-то обыденным видом, по-братски протянул он
мне свою темную, грязно-сиреневую руку и со взмокшего лба, более светлого,
чем сливяно-фиолетовые щеки, сдвинул шляпу на затылок. - Че, в кино, что
ли?.. Фильм интересный, не знаешь?

- Интересный, говорят, - уже спокойней сказал я. - Стоит посмотреть.

- А я вот половину свою не дождусь. Два билета вот только что купил...
- то разглядывая билеты, то вертя по сторонам головой, быстро говорил он.
- А ее все нету. И ведь через двадцать минут начало. Недавно, Костя,
женился я. Второй раз... - Он как бы пренебрежительно махнул на себя
рукой, улыбнулся и смущенно опустил голову. - Такая вот се ля ви, дружок.
А то ведь нам, холостякам, на цветах, подношениях и разориться ничего не
стоит. А женщины ведь любят, когда им цветы дарят. Конца не видно! -
довольно засмеялся он и вдруг странно так уставился на меня.

- Поздравляю, Демид Велимирович, - сказал я, не веря ни одному его
слову.

- Спасибо, дружок!

- А цветы ведь и после женитьбы и жене, говорят, дарить полагается, -
заметил я.

- Что ни говори, Костя, а жена не невеста! При жене какие там цветы...
У тебя две копейки не будет? Хочу ей еще раз позвонить. Вышла она или
нет...

Я порылся в карманах, нашел и дал ему монету.

- А у тебя, кстати, Константин, как здоровье-то? Не улучшилось зрение?

- Улучшилось, Демид Велимирович. Спасибо. Лучше стал видеть.

- Ну вот и хорошо. Это хорошо!.. Все, Костя, хорошо, что хорошо
кончается. А цвет-то этот твой... все еще видишь или как?

- Да, все еще вижу. Сам не рад.

- На обследование так и не ездил, - неодобрительно мотнул он головой. -
Ждешь чего-то...

- На днях поеду. Пора уж.

- Обязательно, Костя, надо ехать. А то ведь пурпуровый пигмент... В
глазах на сетчатке такой есть... Может у тебя начаться разрушение этого
пурпура. Обратно он не восстанавливается. А тогда все: по-человечески цвет
ты уже никогда больше не увидишь.

- А вы, оказывается, немало знаете? - восхищенно заметил я.

- А как же! - в тон мне ответил он. - Тоже в свое время естествознанием
интересовался! Да-а... - философически протянул он. - А ведь у тебя,
Костя, по сути, не зрение нарушено. Это у тебя не с глазами.

- А что же?

- Мозг. Головной мозг! Высшие полушария, возможно. Вот ведь ты ни шиша
не знаешь, а я бы мог тебе кой-что и объяснить... У тебя, Константин,
разрушены клетки зрительной памяти. Понимаешь? Находятся они в затылочной
части человеческого мозга. Поэтому ты неправильно все воспринимаешь.
Подозреваешь людей, этим самым оскорбляешь их, наносишь им душевные
травмы... И знаешь, как это еще называется, болезнь-то твоя?

- Нет, не знаю.

- "Душевная слепота Мунка" - вот как... Тут тебе и истерия, и
умственная неполноценность... Лечиться не станешь - в психиатричку
попадешь. А тогда, знаешь...

- Спасибо, товарищ Ниготков. Действительно, как бы светлей теперь стало
мне... Хорошо, что вы мне сказали, как эта болезнь называется. А то хожу и
даже не знаю, что у меня эта самая "душевная слепота Мунка". Не зря вы
тогда, у туннеля, сказали мне, что вы все-таки человек просветительских
кровей да и когда-то врачевали. Правда, по ветеринарно-санитарной части
вроде бы...

- Эх! - с сожалением вздохнул он. - Побеседовать бы с тобой как
следует!.. Парень ты вроде бы и неглупый, да только врача рядом нету.

- Душевного лекаря? - насмешливо спросил я.

- Не смейся: его самого! Слишком уж тебе все ясно. Это беда твоя.