Чтение 16–й страницы книги ~Страна огромных следов~

камнями зеленой долины, что расстилалась у наших ног, он с горечью произнес:

-- Вы считаете, мы привыкнем к этому, Мартин? Привыкнем бродить вот
так... без всякого смысла?

Я не ответил. Он был прав, что я мог возразить ему! Мы с Дегом немного
постояли на вершине холма, чтобы отдышаться, а Куба и Даалу начали
спускаться вниз, в долину. Солнце жгло немилосердно, но на солнцепеке по
крайней мере не было насекомых. Я взял бинокль и внимательно осмотрел все
вокруг. Глупо, конечно. Чертовски глупо и нелепо.

-- О'кей, Дег, побродим немножко, пусть даже без всякого смысла,
сделаем все, что в наших силах... Постарайся не падать духом, подкрепись
чем-нибудь, глотни воды... Ничего другого не остается. Мы же не можем
бросить все и вернуться, едва начав поиски.

Не глядя на меня, он кивнул:

-- Да, конечно, вы правы. Трудно рассчитывать, что мы сразу же найдем
то, что ищем... Согласен, Мартин, поищем еще... сегодня, завтра,
послезавтра. Но в конце концов...

-- Мартин! -- позвал меня Куба. Его голос звучал взволнованно и звонко.
Я еще ни разу не слышал его таким. Колокольчики тревоги загремели в моей
голове. Я стремительно обернулся и увидел Кубу метрах в двухстах возле
кустарника. Даалу стоял рядом, пригнувшись над чем-то.

-- В чем дело. Куба? -- спросил я. Он продолжал что-то рассматривать.

-- Идите! Идите взгляните.

Глава 11. ЖИВАРИЯ В ОГНЕ

Мы бросились к ним. Куба показал на кустарник.

-- Взгляните! -- повторил он. Я наклонился, и колокольчики тревоги
зазвонили в моей голове еще сильнее.

-- Что за черт? -- удивился я в свой черед.

Куба медленно проговорил:

-- Ягуар. Вернее, был когда-то ягуаром.

-- Но кто же мог так расправиться с ним? -- Я поднялся.

--- Никто из зверей не в силах раскроить ягуара одним ударом, --
нахмурился Куба. Потом он заговорил с Даалу, тот закрыл глаза и что-то
зашептал в ответ.

-- Что ж, допустим, -- сказал я, -- никто не в силах раскроить ягуара
одним ударом, но ведь кто-то же это сделал.

Вокруг стояла какая-то неправдоподобная тишина. Казалось, джунгли
притаились и не решались издать ни звука. Я снова присел на корточки и
принялся внимательно рассматривать объеденный муравьями остов животного.
Ягуар был очень ровно распорот пополам. На его шкуре, сухой и твердой, был
только один единственный глубокий и страшный разрез -- от горла до живота.
Тот, кто убил ягуара, обладал чудовищной силой.

-- Существует ли вообще животное, способное нанести такой удар? Другой
ягуар, может быть? -- спросил Дег после долгого молчания.

-- Не знаю, Дег, но будь здесь другой ягуар, видны были бы следы
борьбы, каждый коготь оставил бы свой след, не так ли. Куба?

Он согласился.

-- Это сделано одним ударом, -- сказал он.

-- В таком случае какой-нибудь охотник?

-- Не думаю, -- проворчал Куба, -- во всяком случае, это был не индеец.
Он вырвал бы у него зубы. Зубы ягуара -- это амулет. Но кто же тогда?...--
За глухим спокойствием его голоса я ощутил любопытство, недоумение,
изумление. Я осмотрел череп животного, на котором там и тут оставались
обрывки кожи. В оскаленной пасти белели целые зубы, все до единого.

-- Спросите Даалу, не чувствует ли он здесь какой-нибудь особый запах,
-- попросил я, желая проверить неожиданно мелькнувшую догадку. Куба
поговорил с ним, индеец наклонился к скелету и принялся обнюхивать его,
широко раздувая ноздри. Он это довольно долго, наверное, с полминуты,
выпрямился и что-то сказал.

-- Нет, -- перевел его слова Куба, -- животное сдохло уже давно.
Муравьи хорошо очистили скелет, видите? Остался только муравьиный запах.?

--- Муравьиный запах... -- размышлял я. Меня не покидало странное
беспокойство. -- Ладно, -- сказал я, подумав немного, -- что же, пойдем
дальше. Осмотрим местность?

Спускаясь по склону, поросшему кустарником, все молчали.

Мы вернулись к вертолету только на заходе солнца, усталые, пропахшие
приторным, тошнотворным запахом джунглей. Кроме Даалу, у которого кожа была,
словно дубленая, все мы были обезображены укусами ненасытных комаров. Даалу
убил своим мачете молодую анаконду более двух метров длиной и, пока мы в
вертолете натирали лица и руки мазями, принялся сдирать с удава кожу,
мурлыкая какую-то песенку. Он работал сосредоточенно и уверенно, но отнюдь
не спокойно -- то и дело оборачивался в сторону холма, поглядывая туда,
словно страшился увидеть там кого-то, кто крадется к нам.

-- Даалу чертовски встревожен, -- проворчал Куба, снимая рубашку. Я
заметил, что спина и плечи его покрыты такими же странными круглыми шрамами,
какие были на лице. Я не смог удержаться от вопроса:

-- От чего это. Куба? Как это случилось?

-- Что?

-- Да вот эти шрамы. Извините, что я спрашиваю об этом.

Куба, взглянув на меня, внезапно сделался серьезным. Он стиснул зубы и,
странное дело, мне показалось, будто он как-то вдруг похудел -- лицо
сделалось осунувшимся, отрешенным. В чертах его появилось что-то жесткое,
недоброе, словно это была маска какого-то древнего идола. Я вдруг ясно
увидел, что в его жилах течет немало индейской крови. Я пожалел, что задал
этот вопрос.

-- Извините, Куба, -- сказал я, -- это меня не касается.

-- Ничего, -- быстро ответил он. Глаза его сверкнули. Дег смотрел на
него, сморщив лоб.

-- Ничего, -- совсем тихо повторил Куба.

Я старался понять, какие мысли вызвал в нем мой неосторожный вопрос. А
он вдруг улыбнулся и заговорил совсем другим тоном:

-- Как-нибудь, Мартин, я расскажу вам об этом, -- пообещал он и указал
на индейца: -- Я уже говорил, что Даалу очень встревожен. Я никогда не видел
его таким.

-- Я тоже встревожен, -- признался я. Куба кивнул и надел чистую
рубашку.

Мы молча ужинали, а тем временем влажная ночная тьма быстро и враждебно
окутывала все вокруг. Мы заперлись в вертолете, изгнав с помощью "ДДТ"
насекомых. Открыли несколько баночек пива и попытались уснуть, хотя,
конечно, никто из нас так и не спал по-настоящему в эти долгие ночные часы.
Так в полусне мы и провели эту ночь, вспоминая объеденный труп ягуара и
задавая себе вопрос, на который не могли или, быть может, не хотели
ответить. И вдруг Дег набрался мужества и задал его, как бы говоря с самим
собой:

-- Распорот, разрублен пополам одним ударом. А Онакторнис мог был это
сделать?

-- Не исключено. Онакторнис мог бы, -- не сразу ответил я

-- Вы так думаете? -- спросил Куба.

-- Кто знает, может быть. А может, это сделал кто-то совсем другой.
Откуда мы знаем!

-- Вы, Мартин, помните его коготь, да? -- приглушенно и взволнованно
спросил Дег. Да, я помнил. Но ничего не ответил. Из самого дальнего темного
угла кабины донесся тихий размеренный говор Даалу. Куба свыслушал его,
поглаживая подбородок, и сказал:

-- Даалу говорит, что хоть он и бывал в этих краях, ему никогда не
доводилось добираться до холмов и спускаться в эту долину. Он говорит, что
эти места очень плохие.

-- Пусть плохие, -- возразил я, возможно, слишком резко, -- но мы все
равно обследуем их. Перебросим сюда, на эту площадку, все наше снаряжение и
устроим здесь базу. Мы же не можем обследовать всю страну, -- продолжал я,
-- тогда уж лучше сразу отказаться, от нашей затеи и вернуться домой.
Осмотрим как следует эти холмы, а потом -- с Онакторнисом или без него --
возьмем курс на Нью-Йорк.

На другой день мы полетели обратно в живарию и спустя неделю
перебрались с частью багажа и топлива на площадку у холмов. Раскинули
лагерь, поставив две прочных палатки. Странное дело, во в укрытии, сделанном
своими руками, мы чувствовали себя куда спокойнее и безопаснее.

Однако спокойствие длилось недолго. В этих местах была какая-то
странная атмосфера -- необычайной была здесь сама природа: она порабощала
все вокруг -- решительно и неумолимо. Но перед этим загадочным, хаотичным
нагромождением каменистых холмов, в большинстве своем поросших деревьями и
кустарником, джунгли, казалось, остановились в нерешительности, словно
опасаясь чего-то. И даже свет здесь был иной -- окрашенный не столько яркой
зеленью листьев, сколько бездушной серостью камней.

Отчего все вокруг выглядело холодным, мрачным и враждебным. В первый
вечер, который мы провели возле палаток, солнце опустилось в красноватые
облака, и воздух стал тускло багров, а наши лица теперь выглядели
призрачными, желтоватыми, похожими на античные маски, символизирующие
усталость и страх.

За все эти дни мы не раз возвращались к останкам ягуара и изучали его,
но так и не пришли ни к какому разумному заключению. Теперь нам предстояло
слетать в живарию еще раз, чтобы забрать остатки снаряжения. Мы отправились
туда вдвоем с Кубой, а Дег и Даалу оставили в лагере. Примерно половину
дороги мы летели молча. Вдруг Куба заговорил.

-- Выходит, -- размышлял он, -- этот... как его зовут? Этот комиссар