Она импровизировала их так просто, как будто они были вписаны в ноты и
старательно разучены. В ее импровизациях было столько искусных модуля-
ций, силы, чего-то поистине дьявольского, среди самого буйного веселья в
них прорывались такие мрачные созвучия, что восхищенных слушателей охва-
тил ужас, а Порпора, вскочив с места, вскричал:
торг, и со смехом опустилась на стул.
сить! Ну и подшутила же ты надо мной! Утаила от меня половину своих зна-
ний, половину возможностей! Давно мне нечему было тебя учить, а ты лице-
мерно продолжала брать у меня уроки, - быть может, для того, чтобы похи-
тить у меня все тайны композиции и преподавания, превзойти меня во всем,
а потом выставить меня старым педантом.
лом. Помните, вы мне рассказывали об этом эпизоде? Император не выносил
трелей и запретил вам вводить их в вашу ораторию, и вот вы, воздержав-
шись от них до конца, в последней фуге приготовили императору хоро-
шенький дивертисмент: вы начали фугу четырьмя восходящими трелями, а по-
том повторяли их до бесконечности в ускоренном темпе всеми голосами. Вы
сами только что осуждали злоупотребление вокальными фокусами, а потом
велели мне исполнять их. Вот почему я и преподнесла их вам в таком коли-
честве - хотела доказать, что я тоже способна злоупотреблять таким поро-
ком, и теперь прошу простить меня.
перь спой-ка нам что-нибудь человеческое. И пой, как сама знаешь, - я
вижу, что больше не в состоянии быть твоим учителем.
девушка, порывисто бросаясь ему на шею и с силой сжимая в своих объяти-
ях. - Целых десять лет вы кормили и учили меня. О, дорогой учитель! Го-
ворят, вам знакома людская неблагодарность, пусть же бог отнимет у меня
любовь, пусть отнимет голос, если в сердце моем найдется хоть одна ядо-
витая капля гордости и неблагодарности.
свою ученицу в лоб, уронив на него слезу. Консуэло не решилась стереть
ее и долго чувствовала, как на ее лбу высыхала эта холодная, мучительная
слеза заброшенной старости, непризнанного гения. Слеза эта произвела на
нее глубокое впечатление, наполнила душу каким-то мистическим ужасом,
убив в ней на весь остаток вечера оживление и веселость. После целого
часа восторженных похвал, возгласов изумления и бесплодных усилий рассе-
ять ее грусть все стали просить ее показать себя в драматической роли.
Она исполнила большую арию из оперы "Покинутая Дидона" Йомелли. Никогда
до сих пор не чувствовала она такой потребности излить свою тоску. Она
была великолепна, проста, величественна и еще красивее, чем в церкви:
лихорадочный румянец залил ей щеки, глаза метали искры. Исчезла святая,
на ее месте была женщина, пожираемая любовью. Граф, его друг Барбериго,
Андзолето, все присутствующие, кажется, даже старик Порпора совсем обе-
зумели. Клоринда задыхалась от отчаяния. Граф объявил Консуэло, что
завтра же будет составлен и подписан ее ангажемент, и она попросила его
обещать ей еще одну милость, причем обещать это так, как некогда делали
рыцари - не спрашивая, в чем эта милость будет заключаться. Граф дал ей
слово, и все разошлись, испытывая то восхитительное волнение, какое вы-
зывает в нас все великое и гениальное.
жил только ею, совершенно забыв о себе; но когда граф, прощаясь с гостя-
ми, объявил об ангажементе его невесты, не сказав ни слова о его
собственном, он вспомнил, как холоден был с ним Дзустиньяни все послед-
ние часы, и страх потерять навсегда его расположение отравил всю радость
юноши. У него мелькнула мысль оставить Консуэло на лестнице в обществе
Порпоры, а самому вернуться к своему покровителю и броситься к его но-
гам, но так как он в эту минуту ненавидел графа, то, к чести его будь
сказано, все-таки удержался от такого унижения. Когда же, попрощавшись с
Порпорой, он собрался было пойти с Консуэло вдоль канала, его остановил
гондольер графа и сказал, что по приказанию его сиятельства гондола ожи-
дает синьору Консуэло, чтобы отвезти ее домой. Холодный пот выступил на
лбу Андзолето.
Она очень благодарна графу за его любезность.
шел за ними следом.
каком обыкновенно хозяева провожают своих гостей, а в плаще, при шпаге,
со шляпой в руке, как человек, приготовившийся к ночным похождениям.
Андзолето пришел в такую ярость, что готов был вонзить в грудь Дзус-
тиньяни тот остро отточенный нож, который всякий венецианец из народа
всегда прячет в каком-нибудь потайном кармане своей одежды.
вы не захотите обидеть меня, отказавшись от моей гондолы, а также не по-
желаете огорчить меня, не позволив мне усадить вас в нее.
вокруг нее, согласилась на предложение, поблагодарила и, опершись своим
красивым округлым локтем на руку графа, без церемоний прыгнула в гондо-
лу. Тут между графом и Андзолето произошел безмолвный, но выразительный
диалог. Граф, стоя одной ногой на берегу, а другой в лодке, смерил
взглядом Андзолето, а тот, застыв на последней ступеньке лестницы, тоже
впился взором в Дзустиньяни. Разъяренный, он держал руку на груди под
курткой, сжимая рукоятку ножа. Еще один шаг к гондоле - и граф встретил
бы смерть. Чисто венецианской чертой в этой мгновенной молчаливой сцене
было то, что оба соперника не спеша наблюдали друг за другом и ни тот,
ни другой не стремился ускорить неминуемую катастрофу. Граф, в сущности,
лишь намеревался своей кажущейся нерешительностью помучить соперника, и
помучил его всласть, хотя видел и отлично понял жест Андзолето, пригото-
вившегося заколоть его. У Андзолето тоже хватило выдержки ждать, не вы-
давая себя, пока граф соблаговолит кончить свою дикую шутку или простит-
ся с жизнью. Длилось это минуты две, показавшиеся ему вечностью. Граф,
выдержав их со стоическим презрением, почтительно поклонился Консуэло и,
повернувшись к своему питомцу, сказал:
должен вести себя воспитанный человек.
грести к Корте-Минелли, остался на берегу, неподвижный, как статуя. Ка-
залось, он спокойно ждал нового покушения на свою жизнь со стороны уни-
женного соперника.
Андзолето у своей подруги, как только дворец Дзустиньяни скрылся из ви-
да.
явиться к тебе?
его стороны чрезмерной любезностью, которой я совсем не хочу.
чрезмерной чести мог бы быть чрезмерный для тебя позор.
золето. И меня очень удивляет, почему, вместо того чтобы радоваться со
мной нашему сегодняшнему неожиданному и невероятному успеху, ты говоришь
мне какие-то странные вещи.
дировали, ты был упоен счастьем еще больше моего. Ты кидал на меня такие
пламенные взгляды, что я с особенной силой ощущала свое счастье, видя
его как бы отраженным на твоем лице. Но вот уже несколько минут, как ты
мрачен и сам не свой, - таким ты бываешь иногда, когда у нас нет хлеба
или когда будущее рисуется нам с тобой неверным и печальным.
оно действительно не так уж неверно, но мне-то радоваться нечему.
произвел фурор...
знаешь.
друг другу.
ностью, что Андзолето сразу успокоился.
можем завидовать друг другу, так же как не можем обмануть друг друга.
интрижке с Кориллой, и вдруг у него мелькнула мысль, что граф, желая
окончательно проучить его, непременно расскажет обо всем Консуэло, как
только ему покажется, что она хоть немного поощряет его надежды. При
этой мысли он снова помрачнел, Консуэло тоже задумалась.