Чтение 16–й страницы книги ~За право летать~

- Отбой. Расслабься.

- Да я вроде бы... - Адам смутился. - Очень заметно?

- Внешне - почти нет, - сказала Вита.

- Понял. А кто пришел?

- Понятия не имею. Но кто-то свой. Чужие так не ходют. - Вита произнесла последнюю фразу специальным шпионским голосом.

- Может, пойти чего помочь?

- Помочь? Нам уже ничто не поможет. Стол накрыт. И правда, все давным-давно было выставлено на стол, плотненько, почти без зазоров: приборы, бутылки, бокалы, искрящиеся салатницы, наполненные многоцветными произведениями кулинарно-художественного искусства и прикрытые пленочкой, чтобы не подсохли, блюда с колбасками, ветчинками, розовыми ломтиками подкопченного сала, вазочки с оливками и солеными рыжиками, посыпанными колечками свежего лука, целые и нарезанные помидоры, огурчики разной степени солености и остроты, композиция из прозрачной семги, с фиолетовым отливом тунца и темно-красного кижуча... Золотисто-коричневая курица "Полет", уже освобожденная от бутылки, но сохраняющая гордую осанку и размашистость в движениях, заключенная в большой прозрачный термос, медленно приближалась к своему аэродрому в центре стола. Размером она была с хорошего петуха, но отличалась плавностью и изяществом бедер...

Потрясенный Адам хлопнулся на первый попавшийся стул и спросил:

- Это сколько нас тут ртов?

- Пять! - бодро отрапортовала Лионелла и снова упорхнула на кухню.

- И все это надо съесть? - робко прошептал он.

- Ты, главное, начни, - посоветовала умудренная опытом Вита. - Когда станет невмоготу, сделаем "нормандскую паузу". Знаешь, что это такое? Откидываешься на спинку стула, с чувством выпиваешь большую рюмку водки, а лучше кальвадоса, но я не знаю, остался ещё у папы кальвадос, - и сидишь пять минут. После этого внутреннее пространство расширяется, открываются второе дыхание и третий глаз.

- А сфинктеры?

- Полковник! - укоризненно воскликнула Вита.

- Виноват-с. Имел в виду четвертое измерение. Которое гоже открывается. После большой рюмки кальвадоса. А также пятая сторона света, шестое чувство...

- Адам, ты руки мыл? - сурово спросила Вита.

- ...седьмой спутник, восьмой день недели...

- Молодой человек, а я вас вспомнил! - Академик при полном параде возник в дверях столовой. - Мы с вами вели интереснейшую дискуссию, так некстати и, я бы даже сказал, хамски прерванную этими космическими бандитами. На чем мы остановились?

Адам открыл рот. Закрыл. Набрал воздух...

- Максим Леонилович, мне тут руки надо... - И, не договорив, позорно бежал.

- Папа, он хотел сказать "Леонидович", - ненатурально скучным голосом сказала Вита. - У него был тяжелый перелет из Бейрута, потом начальство насело, потом кошелек сперли...

- Украли, - автоматически поправил отец.

- Нет, украли - это когда насовсем. Именно сперли. Потому что потом отдали. Представляешь, в каком он состоянии? С ним сейчас ни о чем сложнее бутербродов лучше не разговаривать. Я вон про кальвадос вспомнила, так он даже бредить начал. Кстати, там на донышке ещё осталось?

- Обижаешь! - Максим Леонидович нырнул в свой кабинет и вынырнул с четырьмя экзотическими бутылками. - Что тебе налить?

- "Изабеллу". Я после Зоны не оклемалась.

- Крепленое? - удивился он.

- Зато виноградное, натуральное, сладкое. Мне сейчас нужно: спирт, глюкоза, кофеин.

- Может, лучше "Токай"?

Вита тут же подставила фужер и, предупреждая возможные возражения, пояснила:

- Сюда больше влезет. Кстати, а кто у нас пятый элемент?

- Не уверен, что ты её помнишь. Августа, моя двоюродная...

- Почему же не помню? Очень даже помню. Это которая с лысыми кошками?

- Какие-то кошки были... и может быть, даже лысые. Надо будет спросить. Вернулся Адам.

- Руки у меня чистые, - сказал он и даже предъявил их как доказательство. - А совесть - нет. Я на кухне, пока Лионелла Максимовна не видела, слопал кусок колбасы. Я знаю, что это поступок, недостойный офицера. И джентльмена. Но уж очень кушать хочется... такие запахи...

- Гхм... - смутился академик. - Действительно, сколько можно!.. Нелла! - с выражением повторил он для жены. - Ну сколько можно ждать!

- Все, все, все. - Лионелла была само спокойствие. - Никто уже никого не ждет, просто Густочке надо привести себя в порядок. Она по дороге встретилась...

- ...с форменными неандертальцами. Я имею в виду, что эти неандертальцы были в форме! - На сцене появилось новое действующее лицо, устремилось к столу, вывалило на ближайшую тарелку ближайшего салату и в полминуты срубало. - Звыняйте, панове, - пояснило оно после сдавленного глотка, - перенервничала. Надо срочно заесть.

- Неприятности надо запивать, - со знанием дела поправил её академик. - Что предпочитаете, миледи?..

- Ма! - страшным шепотом выясняла тем временем Вита. - А на какого черта вы её сегодня одну выпустили? Да ещё в таком виде!

- Не уследили! - виновато оправдывалась Лионелла Максимовна. - Я на кухню, а она - шасть...

Вид у Густочки вполне гармонировал с именем и профессией - доцент-археолог: большие круглые очки, толстая растрепанная коса, белая блузка с воздушными рукавами в бантом на груди и синяя юбка-полуклеш с наскоро замытыми пятнами.

Выяснилось, что Густочка, чьи интересы нервно метались между поздним палеолитом и ранним Средневековьем, не выдержала праздности и на второй день пребывания в столице метнулась в библиотеку: добыть какие-то труды, недоступные в провинции. Первый день её под смехотворным предлогом удерживали в квартире, на второй - выдумать ничего не успели, а сказать правду, естественно, постеснялись. И Густочка едва-едва не влипла, как говорится, "по самое здрасьте".

- Не понимаю! Они шли и бросали камушки в стекла. Во второй, в третий этаж. Стекла иногда разбивались, и тогда они принимались гоготать. А на улице никого, только милицей... полицейский патруль - им навстречу. И вы можете себе представить: полицейские уступают дорогу этим хулиганам, берут под козырек и идут дальше как ни в чем не бывало! Я не выдержала, догоняю их...

- Кого? - с ужасом спросил Адам.

- Полицейских. Говорю: как же так, хулиганство... Как они на меня посмотрели - словно я большая говорящая мышь. И молча пошли дальше. Молча, понимаете?

- Понимаю, - сказала Вита. - Еще как понимаю. У них же приказ. Даже если будут бить их самих...

Густочка так удивилась, что даже замолчала.

- Я сейчас попробую объяснить очень понятно, - сказала Вита. - С воскресенья у этих мальчишек шли выпускные экзамены. Каждый из них доказывал, что в бою именно его подстрелят не сразу. Но что подстрелят обязательно - они все точно знают. Они сдали экзамены на право быть убитыми, даже не просто убитыми, а-в пыль, в атомы... Хоронить обычно нечего. А они пацаны. Им стекла бить нравится. Девочек за косички дергать. Ничего взрослого они уже не успеют.

- Виточка, ну, это же преувеличение...

- Не успеют! Я тебе статистику показывала. А им хочется. Бывает, конечно, всякое, особенно когда ребята постарше...

- Можно подумать, ты их оправдываешь, - сердито-сдержанно (и, видно, не в первый раз) заметила Лионелла.

- Хороши косички! - почти одновременно возмутилась Густа. - А в подворотню силком затаскивать - это как? Лионелла ахнула.

-И?..

- Да нет, я отболталась, - замахала ручками Густа. Побелевшая как мел Вита медленно выпрямилась и очень медленно произнесла:

- Отболталась - это хорошо. Это ты молодец, тетя. Потому что за изнасилование гардемарины своих расстреливают. На месте.

Она подошла к шкафу, вытащила пачку "Кэмела" и, выходя на балкон, уже нормальным голосом сказала:

- Па, ну, придумай ты, чем ей по дому заняться сегодня-завтра. Кошек каких-нибудь притащи, что ли... Адам, составь мне компанию. Мы ненадолго, а то жрать жутко хочется.

...Адам в первый раз видел, чтобы так курила женщина - сигарету в три затяжки.

- Что-то было? - спросил он.

- Ага.

- Не расскажешь?

- Нет. Потом. Не знаю.

Бросила окурок в траву и вытащила вторую сигарету. Когда они вернулись к столу, с виду все уже успокоилось. Лионелла раскладывала по тарелкам еду, академик колдовал над бокалами, сооружая сложный многоцветный коктейль, Густочка, сосредоточенно ахая, наворачивала крабовый салат. Неизвестно, чему учит история, а вот походная жизнь, видимо, любого доцента приучает лопать все, что дают, при первой возможности. Без комплексов и без интеллигентской рефлексии: что делать, кто виноват и едят ли курицу руками.

Еще как едят! С хрустом! Во всяком случае, любимую ножку Витка уцепила моментально - иначе было бы не спасти. Лионелла набрала воздуху... И тут вторую ножку с ворчанием отломила Густочка.

Адам счел себя обязанным сгладить ситуацию:

- Лионелла Максимовна! Вита мне говорила, что вы готовите такой королевский рыбный салат... А у меня глаза разбежались.

- Это с грецкими орехами и копченой скумбрией? Сейчас я вам положу, Адамчик, угощайтесь. Где это вы так загорели? В отпуске были?

- В отпуске я уже лет пять не был. А загара мне по работе хватает. У нас же база в Бейруте, страшное дело. Это мне, можно сказать, повезло, что я там ещё арабом не стал. Швед у нас один был, так он за полтора года абсолютно черный сделался, волосы закурчавились... В общем, негр и негр. Отозвали парня.

- А Виточка совсем не загорает, - сокрушенно пожаловалась Лионелла. - И тоже в отпуск не идет. Все время что-то неотложное. Что у вас за работа такая?

- Выбки певедохнут, - с набитым ртом пояснила Вита. - Уйду в отпуск - ковмить некому будет. И хана аквавиуму.

Академик, отчаявшись привлечь к себе внимание цивилизованными методами, постучал ложечкой по бокалу. Адам среагировал первым. Он вскочил на ноги и торжественно провозгласил:

- За прекрасных дам!

И все наконец-то выпили. После чего застолье, увязшее было непонятно в чем, выправилось, вырулило и покатилось как должно.

Но когда академик сам встал, чтобы сказать тост, заработал висевший в коридоре репродуктор: щелкнул, зашипел и негромко, по нарастающей, затрубил сбор. Мелодия отзвучала, и голос каперанга Геловани произнес:

-Внимание! Всем гардемаринам выпускного курса немедленно прервать отпуск и вернуться в Школу. Повторяю: всем гардемаринам выпускного курса вернуться в Школу до восемнадцати ноль-ноль. Это не учебная тревога. Все опоздавшие будут отчислены без права восстановления...

Адам и Вита переглянулись, и Адам метнулся к телефону. Его ждали в полном молчании, только Густочка нервно вздыхала и несколько раз порывалась о чем-то спросить.

Он вернулся, с сожалением развел руками:

- Труба зовет. Лионелла Максимовна, Максим Лео... нидович... спасибо за обед, за беседу... Августа, было очень приятно...

- Ага, мы поскакали... - Вита порывисто обняла обоих родителей сразу, чмокнула тетушку, с сожалением оглянулась на обезноженную курицу...

- Ой, подождите, я вам с собой!.. - спохватилась Лионелла.

...На лестнице Адам взял Виту за плечи, развернулк себе лицом:

- В небе - черт-те что. Никто не знает. Кузены жгут бумаги - грузовиками. Ты поняла?

Вита чертила пальцем в воздухе, словно что-то считала.

- То есть им сейчас не до нас?

- Ага. Ситуация уникальная...

- И мы будем последними раздолбаями, если не выжмем из неё все, что возможно.

Они бросились вниз по лестнице.

- Возьми сумку, - вприпрыжку сказала Вита. - Ты не представляешь, сколько всего там есть. Я тоже не представляю. Но мама - лучший в мире специалист по кормлению меня.

- Хорошо бы она дала рюкзак, - проворчал Адам, прилаживая неудобную и тяжелую сумку на плечо.

Служебный "уазик" подкатил к парадной в тот самый момент, когда они шагнули на тротуар.

Юлька не знала, почему свернула за той троицей. Она вообще не очень понимала, что с нею происходит в последние дни. Словно её разрезали, вывернули и как-то иначе сшили. Нельзя сказать, что она плохо ощущала руки и ноги - но она ощущала их не так, как привыкла. Лицо приходилось ощупывать, чтобы узнать, какая гримаса на нем пристроилась. То же самое произошло с городом. Она перестала его чувствовать. Между нею и такими знакомыми улицами образовалась скользкая бугристая прослойка, которую, наверное, можно было не только потрогать, но и увидеть: просто надо было как-то ещё - полностью, что ли, - открыть глаза.

Иногда в край глаза попадал жирноватый отблеск солнца с той прослойки... или что-то еще, какое-то мягкое бледно-радужное преломление. Но стоило взглянуть прямо - и прослойка делала вид, что её здесь и не было никогда...

Юлька не была уверена, держит ли она так удар - или же просто умерла. Не за что было зацепиться, чтобы понять это.

...Как её вынесло на этот пустынный Большой? Утро сейчас или вечер? Что было вчера?.. Где-то с краю сознания процарапано было, что у неё двухнедельный отпуск. И что к Саньке её сейчас не пустят. Скоро, но не сейчас. Когда зажужжит в кармане будильник. Она вытащила его, посмотрела, что-то поняла, но тут же забыла.

Те трое - в гардемаринской голубой форме - появились шагах в пятидесяти впереди неё откуда-то справа (из какой-то арки, наверное, она не заметила) - и пошли неторопливо и веско. Словно подхваченная странным эластичным буксиром, она двинулась следом, стараясь не нагонять, но и не отставать от них. Она не представляла себе, зачем идет и куда. Просто что-то щелкнуло и включилось. Не сказать, что она полностью пришла в себя. Но по крайней мере она стала замечать разноцветную плитку под ногами и витрины справа. Одежда... Самокаты "джинджер" и мини-глайдеры... Игрушки, земные и марцальские: куклы, модели машин и космических кораблей, наборы солдатиков - земляне в голубом и имперцы в черном...

Почему она так странно подумала в первый момент: "в гардемаринской форме"? Почему не просто - "гардемарины"?..

Они свернули по Защитников в сторону Пушкарской, и Юлька свернула туда же. Дом на углу, сколько Юлька себя помнила, все ремонтировался, перестраивался, реставрировался... зеленая сетка, черная пленка, а теперь вот - сплошная, чуть-чуть шероховатая стена розовато-песочного цвета, мягкая наощупь...

Походка у них была не гардемаринская, вот что. Какая-то тягучая, вязкая.

Медленно и почти беззвучно перетек через Большой проспект трамвай. Старые коробки, поставленные на новые шасси. Не колеса, а что-то вроде полозьев - скользят над рельсами в долях миллиметра. На борту реклама пишущих машинок "Небесная механика" с шестью функциями...

Сколько она не видела этих? Секунд тридцать? Но когда Юлька свернула за угол, вслед трамваю, там никого не было. То есть - ни одной живой души. Внезапно заторопившись, она чуть не пробежала мимо приоткрытой двери парадной как раз в тот момент, когда там вдруг кто-то хрипло матюгнулся, и кто-то ахнул, и раздалось два или три быстрых глухих удара.

В парадной было полутемно, над лестницей косо висел широкий пыльно-световой брус, а на площадке перед лестницей невнятно возились спинами к Юльке все те же трое, и один обернулся и злобно крикнул:

- А ну пошла на хер, блядь!

И снова принялся месить кого-то ногами, уверенный, что Юлька его испугалась. Козел драный, доносились скомканные обрывки брани, ты на кого пасть раскрыл, падаль...

- Смирно! - крикнула Юлька. - Чья группа?

Они разом перестали бить того, кого били, и развернулись к ней.

- Ну ты и марфуша, - сказал один, гололобый. Кажется, тот, который обругал её. Или другой.

Конечно, никакие это были не гардемарины. Она не знала, чего именно не хватает в этих потных мордах, но чего-то самого главного - не хватало.

И ещё она ясно поняла, что сейчас эти трое бросятся на неё и она кого-то из них убьет. И наплевать, что будет потом.

- Пошла... вон... - сказал ещё один, с огромными острыми ушами. - Чего вытаращилась? Наш город. Че хочем, то и прем.

- Не ваш, - сказала Юлька. - А наш. Наш. Понятно?

За их спинами зашевелился тот, кого они били. Приподнялся, встал на четвереньки. И - блеванул со стоном.

- Нажрался, пидор, - пояснил остроухий. - Оскорбление мундира допустил, поняла?

- Заткнись, - сказала Юлька. Она уже вычислила, кто здесь самый опасный - вот этот, справа, который молчит, - а самый слабый и трусливый - как раз остроухий. А тот, который назвал её марфой, хочет все замять. Но он тоже опасный.

- А ты, значит, из гардьев? - прищурился гололобый. - А чего форма не такая?

- Прикалываюсь, - сказала Юлька.

- Вот и мы прикалываемся, - хихикнул остроухий. - Ну, так мы пойдем? Или - хочешь с нами?

- Нет, - сказала Юлька. - Никто никуда не пойдет. Эй, вы, там! Идите, вызовите патруль! Избитый попятился вверх по лестнице.

- Стоять! - шикнул на него тот третий, который до сих пор молчал. У него были холодные, необыкновенно светлые глаза.

Избитый застыл.

Это был мужчина за пятьдесят. По лицу его обильно текла кровь, глаза стремительно заплывали.

- Он никуда не пойдет, - сказал светлоглазый. - И ты, сучка, никуда не пойдешь. Пока мы тебя не отпустим. Давай-ка, Кишка, сделай её. А мы тебе подлапим, если она вдруг возбухнет...

Было странно: посылать разведчика, вместо того чтобы просто в шесть рук и шесть ног смахнуть её и раздавить... против троих ей не выстоять, она это знала. А остроухому не хотелось играть роль пробного шара, и это она тоже знала. Она уже многое знала вокруг себя, это было почти как на дежурстве - знать, что происходит вокруг планеты...

Остроухий сунулся. Он ничего не умел, а она не стала раскрываться: отмахнулась подчеркнуто неловко. Но сильно.

И вот тогда они бросились все трое.

А её вдруг скрутило невыносимой болью. Сама того не желая, она только что перепрыгнула в дежурный режим... а на орбите что-то происходило, что-то большое, масштабное, и колокольчики гибли десятками...

Потом все стало ослепительным и черным. Потом она встала. Ее держали за плечи, и чья-то рука осторожно вытирала её лицо. Чужие пальцы словно вдруг сняли с глаз радужную пленку, и она стала видеть только черное и белое, но зато очень четко.

- Пойдем, мичман, - сказал тот, кто её держал, глубоким голосом. - Без нас разберутся.

- Там, наверху... - вспомнила вдруг Юлька. - Там много...

- Мы уже знаем. - Ее плечо легко пожала мощная теплая рука. - Идет армада.

Юлька подняла взгляд. Это был марцал.

- Пойдем, - повторил он.

- Да... - Она продолжала смотреть. Было тесно. Из пистолетного дула тянулся светящийся дымок. Кто-то стоял плечом к плечу, кто-то прошел мимо. Настоящие гардемарины, хоть и незнакомые. Два тела уже лежали под стеной. Остроухий вопил и хватал стоящих за колени. Его молча пытались оттащить, но не могли. Избитый мужик вцепился в перила на верхней площадке, густой нечистый свет обтекал его, превращая в неживое.

Опорный пункт был развернут неподалеку, в проходном дворе - скорее всего в каком-то складе, специально освобожденном на эти дни от обычного содержимого. Сейчас стены затягивала золотисто-коричневая с неуловимой прозеленью ткань или пленка, стояли непривычной формы, но очень удобные кресла и диваны. Потолок был низок и почти черен. Светильники висели на уровне коленей и сами казались темными - просто под ними разливались мелочно-белые пятна. Комнат было по крайней мере больше трех; мягкие перегородки слегка колыхались, но совершенно не пропускали звуков.

Барс - так звали марцала, и это было не прозвище, а просто такое созвучное имя - вошел, поставил на столик-подлокотник два высоких запотевших бокала. Сел, скрестив ноги, на бесформенный бежевый тюк, который тут же где надо подпрыгнул, где надо прогнулся - и превратился в удобное седалище.

- В досрочном выходе из отпуска вам отказано, мичман, - сказал он и грустно улыбнулся. - Нужда в симпатах отпала. Имперцы нашли способ вымести из ближнего космоса практически все, что не прибито гвоздями. Можно сказать, прошлись пылесосом. Мы ослеплены. И надолго.

- Чего же нам теперь ждать? - Юлька взяла бокал, отхлебнула. Золотистая жидкость, в которой плавают искры. На вкус - молочно-фруктовый коктейль... - Высадки?

- Скорее - очередного ультиматума. Впрочем, не знаю. Вообще-то имперцы очень медлительны, но иногда совершают что-то совершенно невероятное.

Напиток холодил, как мята. И в голове от него становилось чище и яснее. И ушибы не так болели...

- Значит, мы все погибнем, - сказала Юлька.

- Ну, зачем же так мрачно, - пожал плечами Барс. - Вас всего лишь освободят от нашего ига. И снова будут пользоваться... как прежде. Почти незаметно.

- А вы?

- Мы не представляем такой ценности, как земляне... Но я не думаю, что нас уничтожат. В худшем случае - засунут планету в кокон. Лет на сто. А скорее всего просто поставят оккупационную администрацию... будем толстеть и лениться. Так уже было. Можно сказать, что уже все было.

- Мы не сдадимся, - твердо сказала Юлька. Барс посмотрел на неё и вздохнул.

- У вас есть выражение: "Ломиться в открытую дверь"... Вам будут предоставлены все мыслимые возможности для организации сопротивления. Обильная литература по приемам конспирации, памятки для юных подрывников, курсы саботажа. Партизанским отрядам будут сбрасывать патроны, еду и выпивку. Кроме того, восстановят глобальные системы связи, которые были до начала вторжения, там будет реклама героев сопротивления, всяческие конференции по методологии...

- Нас выставят полными идиотами, - поняла Юлька.

- Да.

- Но что же делать?

- Не знаю. Они - Империя. У них - опыт. Богатейший опыт... Наверное, мы все же дадим последний бой. Почти вслепую.